Звездочет.
Не вам говорить о звездах; Чересчур легкомысленны вы, И я попросил бы вас В мою профессию нос не совать.
Поэт.
Все ваши обиды снесу! Поверьте, унижен я Ничуть не меньше, чем вы… О, если б я не был пьян, Я шел бы следом за ней! Но двое тащили меня, Когда я заметил ее… Потом я упал в сугроб, Они, ругаясь, ушли, Решившись бросить меня… Не помню, долго ль я спал… Проснувшись, вспомнил, что снег Замел ее нежный след!
Звездочет.
Я смутно припомнить могу Печальную вещь для вас; Действительно, вас вели, Вам давали толчки и пинки, И был неуверен ваш шаг… Потом я помню сквозь сон, Как на мост дама взошла, И к ней подошел голубой господин…
Поэт.
О, нет!.. Голубой господин…
Звездочет.
Не знаю, о чем говорили они. Я больше на них не смотрел. Потом они, верно, ушли… Я так был занят своим…
Поэт.
И снег замел их следы!.. Мне больше не встретить Ее! Встречи такие Бывают в жизни лишь раз…
Оба плачут под голубым снегом.
Звездочет.
Стоит ли плакать об этом? Гораздо глубже горе мое: Я утратил астральный ритм!
Поэт.
Я ритм души потерял. Надеюсь, это — важней!
Звездочет.
Скорбь занесет в мои свитки: «Пала звезда — Мария!»
Поэт.
Прекрасное имя: «Мария»! Я буду писать в стихах: «Где ты, Мария? Не вижу зари я».
Звездочет.
Ну, ваше горе пройдет! Вам надо только стихи Как можно длинней сочинять! О чем же плакать тогда?
Поэт.
А вам, господин звездочет, Довольно в свитки свои На пользу студентам вписать: «Пала Мария — Звезда!»
Оба грустят под голубым снегом. Пропадают в нем. И снег грустит. Он запорошил уже и мост, и корабли. Он построил белые стены на канве деревьев, вдоль стен домов, на телеграфных проволоках. И даль земная и даль речная поднялись белыми стенами, так что все бело, кроме сигнальных огней на кораблях и освещенных окон домов. Снежные стены уплотняются. Они кажутся близкими одна к другой. Понемногу открывается -
Третье видение
Большая гостиная комната с белыми стенами, на которых ярко горят электрические лампы. Дверь в переднюю открыта. Тоненький звонок часто извещает о приходе гостей. На диванах, креслах и стульях уже сидят хозяева и гости; хозяйка дома — пожилая дама, как бы проглотившая аршин; перед нею — корзинка с бисквитами, ваза с фруктами и чашка дымящегося чаю; против нее — глухой старик с глупым лицом жует и хлебает. Молодые люди, в безукоризненных смокингах, частью разговаривают с другими дамами, частью толпятся стадами в углах. Общий гул бессмысленных разговоров. Хозяин дома встречает гостей в передней и каждому сначала деревянным голосом кричит: «А-а-а!», а потом говорит пошлость. В настоящий момент он занят тем же.
Хозяин дома (в передней). А-а-а! Ну и закутались же вы, батюшка!
Голос гостя. И холод же, доложу я вам! В шубе — и то замерз.
Гость сморкается. Так как разговор в гостиной почему-то исчерпался, слышно, как хозяин конфиденциально говорит гостю:
А где шили?
Гость. У Шевалье.
Из двери торчат фалды хозяйского сюртука. Хозяин рассматривает шубу.
Хозяин. А сколько платили?
Гость. Тысячу.
Хозяйка, стараясь замять разговор, кричит:
Cher[1] Иван Павлович! Идите скорее! Только вас и ждали! Вот, Аркадий Романович обещался нам сегодня спеть!
Аркадий Романович, подходя к хозяйке, делает различные жесты, долженствующие показать, что он невысокого о себе мнения. Хозяйка жестами же старается показать ему обратное.
Молодой человек Жорж. Совершенная дура твоя Серпантини, Миша. Так танцевать, как она вчера, значит — не иметь никакого стыда.
Молодой человек Миша. Ты, Жорж, ровно ничего не понимаешь! Я совершенно влюблен. Это — для немногих. Вспомни, у нее совсем классическая фигура — руки, ноги…
Жорж. Я пошел туда затем, чтобы наслаждаться искусством. На ножки я могу смотреть и в другом месте.
Хозяйка. О чем это вы там, Георгий Николаевич? Ах, о Серпантини! Какой ужас, не правда ли? Во-первых — интерпретировать музыку — это уж одно — наглость. Я так страстно люблю музыку и ни за что, ни за что не допущу, чтоб над ней надругались. Потом — танцевать без костюма — это… это я не знаю, что! Я увела мою дочь.
Жорж. Я совершенно согласен с вами. А вот Михаил Иванович — другого мнения…
Хозяйка. Что вы, Михаил Иванович! По-моему, здесь двух мнений не может быть! Я понимаю, молодые людям свойственно увлекаться, но на публичном концерте… когда ногами изображают Баха… Я сама музыкантша… страстно люблю музыку… Как хотите…
Старик, сидящий против хозяйки, неожиданно и просто выпаливает:
Публичный дом.
Продолжает хлебать чай и жевать бисквиты. Хозяйка краснеет и обращается к одной из дам.
Миша. Ах, Жорж, все вы ничего не понимаете! Разве это — интерпретация музыки? Серпантини сама — воплощение музыки. Она плывет на волнах звуков, и, кажется, сам плывешь за нею. Неужели тело, его линии, его гармонические движения — сами по себе не поют так же, как звуки? Тот, кто истинно чувствует музыку, не оскорбляется за нее. У вас отвлеченное отношение к музыке…
Жорж. Мечтатель! Завел машину. Строишь какие-то теории и ничего не слушаешь и не видишь. Я о музыке даже не говорю, и мне в конце концов наплевать! И я был бы очень рад видеть все это в отдельном кабинете. Но согласись же, не объявить на афише, что Серпантини будет завернута в одну тряпку, — это значит поставить всех в пренеловкое положение. Если б я знал, я не повел бы туда мою невесту. (Миша рассеянно шарит в корзинке с бисквитами.) Послушай, оставь бисквиты. Ведь противно есть, если все перетрогаешь. Смотри, как на тебя смотрит кузина. А все оттого, что ты рассеян. Эх, мечтатели.
Миша, сконфуженно мыча, удаляется в другой угол.
Старик (внезапно, хозяйке). Нина! Сиди смирно. У тебя на спине платье расстегнулось.
Хозяйка (вспыхнув) Да полно, дядя, нельзя же при всех! Вы слишком… откровенны…
Старается незаметно застегнуть платье. В комнату впархивает молодая дама, за ней идет огромный рыжий господин.
Дама. Ах, здравствуйте, здравствуйте! Вот, позвольте вас познакомить: мой жених.
Рыжий господин. Очень приятно.
Угрюмо удаляется в угол.
Дама. Пожалуйста, не обращайте на него внимания. Он очень застенчив. Ах, представьте, какой случай!..
Торопливо пьет чай и шопотом рассказывает хозяйке что-то пикантное, судя по тому, что обе ерзают по дивану и хихикают.
Дама (вдруг оборачивается к жениху). У тебя мой платок?
Жених угрюмо вытаскивает платок.
Дама. Тебе жалко, что ли?
Рыжий господин (неожиданно угрюмо). Пей, да помалкивай.
Молчат. Пьют. Вбегает молодой человек и радостно бросается к другому. В последнем легко узнать того, кто увел незнакомку.
Молодой человек. Костя, друг, да она у дверей дожида…
Запинается на полуслове. Все становится необычайно странным. Как будто все внезапно вспомнили, что где-то произносились те же слова и в том же порядке. Михаил Иванович смотрит странными глазами на Поэта, который входит в эту минуту. Поэт, бледный, делает общий поклон на пороге притихшей гостиной.
Хозяйка (с натянутым видом). Мы только вас и ждали. Надеюсь, вы прочтете нам что-нибудь. Сегодня престранный вечер! Наша мирная беседа не клеится.
