Что скажете? Зная ситуацию в целом, чью сторону вы примете — ловкачей или проигравших?
Разумеется, такое положение вещей очень неприглядно, однако факты — упрямая вещь. Лично мне чувство собственного достоинства не позволяет встать в один ряд с неудачниками. Я имею в виду, нас с вами и без того ежедневно обдирают все кому не лень — правительство, табачные и пивоваренные компании, интернет-провайдеры, взимающие с абонентов плату за просмотр программ в реальном времени. Моя работенка всего лишь позволяет частично компенсировать утраченное самоуважение, чтобы в конце каждого дня не чувствовать себя жертвой обмана. Это борьба против гигантских конгломератов, борьба за «маленького человека» (хотя, если «маленькие люди» по рассеянности оставят незапертой заднюю дверь, я непременно их обчищу). Не волнуйтесь, я могу привести хренову тучу оправданий тому образу мыслей, который записывал на картонных подставках для пивных кружек, в то время как весь остальной мир усердно трудился. В конце концов, может, у меня просто активная жизненная позиция?
Логично было бы предположить, что подобный энтузиазм высоко расценивается в нашем капиталистическом рыночном обществе, но это, увы, не так. Скорее, как раз наоборот, из чего и вытекает необходимость вести дела без посторонних. Однако иногда все равно случаются проколы, и пара любопытных глаз засекает твои действия, несмотря на то, что ты выбрал самый пустынный переулок и соблюдал всяческую осторожность. Возможно, сразу этого и не почуешь, но последствия не заставят себя долго ждать. Прямо как сегодняшней ночью.
Глава 3
Смертельный номер
— Та-да-да-дам, та-да-да-дам, та-да-да-дам, там-там-там-там, та-да-да-дам, та-да-да-дам, — воодушевленно напевает мой товарищ, нуждающийся в определенной медико-социальной помощи. В качестве аккомпанемента Олли барабанит пальцами по рулю. — Смотрел вчера «Доктора Кто»? — живо интересуется он.
Мне с самого начала было интересно, откуда мотивчик, но спрашивать я не хотел, опасаясь, что в результате придется играть в «Угадай мелодию» до самого утра.
— Нет. Я не смотрю этот сериал с тех пор, как перестал сниматься Питер Дэйвисон.
— Самая настоящая фигня. Круто, конечно, но все равно фигня. В жизни такого не бывает, — разочарованно качает головой Олли и вновь принимается подвывать, на этот раз искажая другую часть композиции: — Оо-ооу-ооооу.
Говорю же, чем скорее мы сможем закрыть чем-нибудь подходящим то место на приборной панели фургона, откуда теперь торчат красные провода и где раньше была стереомагнитола, тем лучше.
— Оо-ооу-ооооу! — Олли делает крещендо и жмет на клаксон.
Чаша моего терпения переполняется.
— Олли, мать твою!
— Чего?
Святая простота, блин.
— Что значит «чего»? Не догадываешься? Сгоняй за выпивкой, а? Спасибо.
— Правда? — недоверчиво спрашивает он. Понимает, дурачок, что я над ним издеваюсь, но не улавливает, каким образом.
— Нет, конечно! Пожалуйста, заткни свой чертов рот, мне надо позвонить Роланду. — Я достаю из куртки мобильник и включаю его.
Олли недовольно кривится.
— Только не говори, что сегодня мы работаем с Роландом.
— Именно. И не в первый раз. Кстати, чем тебе не нравится наш Ролло? По-моему, нормальный парень.
— Ага, по-твоему. Это ведь не тебя он вечно пытается потискать!
Должен признать, Роланд действительно проявляет нездоровый интерес к Олли. Не думаю, что здесь гнездится мерзкий порок, скорее, глубокое подсознательное влечение, которое иногда охватывает здоровенных балбесов вроде Роланда, заставляет их ходить по пятам за предметом обожания и при всякой возможности усаживаться рядышком, хотя причин этого порыва они сами не в состоянии понять. И все же на месте Олли я не рискнул бы засыпать задом кверху в кровати Роланда, особенно если бы из кармана у меня торчала бутылочка с детским маслом.
Пожалуй, не стоит грузить Олли этими проблемами, тем более что нас ждет работа, в которой не обойтись без участия Роланда. Я уверяю приятеля, что ему все только кажется и что Роланд отличный малый.
— Как хочешь, Бекс, а он все-таки извращенец, — настаивает Олли.
В этот момент звонит мой телефон. Я смотрю на дисплей, ожидая увидеть имя Роланда, которое избавило бы меня от необходимости оплачивать звонок. Ага, не тут-то было. Звонит Мэл.
— Черт возьми! Должно быть, хитрая стерва установила автодозвон на мой номер. На, поговори за меня!
Я сую трубку Олли.
Он нажимает на кнопку ответа.
— Алло. А-а, привет, Мэл. Что? Да, да, он тут, рядом со мной. — Олли возвращает мне мобильник. — Бекс, это тебя.
— Алло? — осторожно произношу я.
— ГДЕ ТЕБЯ ЧЕРТИ НОСЯТ, СЕБЯЛЮБИВЫЙ УБЛЮДОК?! — визжит телефон в мое левое ухо.
— У нее все в порядке? — ухмыляется Олли, ясно давая понять, что отомстил мне за расстроенное свидание с Белиндой.
— Не знаю. Поинтересуюсь, когда она прекратит орать, — рычу я и возвращаюсь к беседе с Мэл: — Милая, пожалуйста, говори погромче, на линии страшные помехи.
— Как обычно, эти помехи создаешь ты, подлая скотина!
Судя по всему, сегодня она в отличной форме.
Я напрягаю мозги в поисках подходящего ответа. Вспышка озарения, и кнопка «ОТКЛ» на верхнем торце мобильника уже нажата.
— С этим разберемся позже, — сообщаю я Олли, жертвуя миром и покоем следующей недели ради того, чтобы сосредоточиться на сегодняшней задаче.
Где-то в городе яростно хлопают дверцы серванта.
— Так что там с Роландом? — спрашивает Олли. — Будешь ему звонить?
В этом, по моему мнению, нет необходимости.
— Он же не ты! Если сказал, что придет, значит, придет. При всех своих недостатках, Роланд — настоящий профессионал, — заверяю я Олли.
Двадцать минут спустя мы стоим перед воротами пропускного пункта для автомобилей. Ворота с виду подозрительно заперты. Никаких признаков присутствия нашей специально приглашенной звезды.
— Куда, блин, запропастился этот придурок? Гребаные ворота должны быть открыты! Может, я умер и отправился в какой-нибудь тухлый рай, где собрали всех безответственных уродов? — возмущаюсь я и пробую толкнуть ворота.
— Хочешь, я ему позвоню? — предлагает Олли, невольно пробалтываясь, что тоже знает телефон Роланда.
— Скажи ему, пусть шевелит батонами и живо дует сюда. Похоже, мне всю жизнь суждено отирать углы, дожидаясь таких болванов, как вы, — бурчу я.
— Боже, опять старая песня. Сменил бы пластинку, — вздыхает Олли. — Смотри, пошел вызов… А, нет, включился автоответчик. Оставлю ему сообщение. Привет, Роланд, хочешь перепихнуться? Только имей в виду, мы все еще ошиваемся на улице. — Заметив, что я мотаю головой, Олли недоуменно моргает. — Погоди, что опять не так?
— Да нет, мне понравилось.
— И что собираешься делать?
— Ну, с Роландом, конечно, было бы проще, но мы справимся и без него. Я знаю, где что находится. Готов?
— Э-э… готов, — безучастно произносит заметно сникший Олли.
— Помнишь про кусачки?
— Угу.
— Тащи их сюда.
— А-а, я, это… понял тебя. Знаешь, у меня их нет.
— Почему нет?
— Потому что ты сказал, что ворота нам откроет Роланд, — с головой выдает себя Олли.
— Стало быть, с памятью у тебя все в порядке! — коршуном налетаю на него я.
— В смысле? — тупит Олли.
— Ты прекрасно помнил о сегодняшнем деле!
— То есть?
— Да ну тебя совсем, — морщусь я. — Ну хоть одеяло-то ты взял? Про одеяло не забыл?
— А-а, одеяло. — Олли озабоченно хмурит лоб. — Знаешь, что я сделал?
— Не взял одеяло?
— Типа того. Выкинул его, чтобы освободить место для калориферов.
— Обалдеть. И как теперь перебираться через колючую проволоку без одеяла? Мы же исцарапаемся до смерти!
— Можем отказаться от этой затеи, — предлагает Олли.
— С твоей гражданской позицией наша страна никогда не стала бы великой державой, — назидательно говорю я. — Нам всего-то придется перелезть через верх, как сделали мой дед и его брат во Вторую мировую.
— Да-а? — удивляется Олли. — И что, остались в живых?
— Разумеется. Им-то нужно было перебраться через низкую стену казармы. А следующие три года они шкерились под лестницей у моей прабабки. Сам понимаешь, пули там свистели не часто.
— Так кто полезет? — осведомляется Олли, нервно поглядывая на зловещие металлические колючки.
— Вот что: бросим жребий. — Я достаю из кармана монетку и подкидываю ее в воздух. — Твои пожелания?
— Свалить отсюда.
— О’кей, если решка — уходим, — соглашаюсь я, ловлю монету и накрываю ее ладонью в перчатке.
Даже не могу сказать, от чего больнее: от десятков острых как бритва колючек, впивающихся в лопатки, или от того единственного шипа, который проткнул джинсовую материю и уперся мне в мошонку. Пожалуй, шип все-таки страшнее, хотя и не намного.
