— Значит, они летели… — перебил он. — Как волшебники летают на метле?
— Да, Драко.
Если бы он только мог снова увидеть! Он бы мог снова полететь. Когда-то в порыве отчаяния он уничтожил расщепляющим заклинанием половину своей комнаты. Не видя, хватал вещи, которыми из-за слепоты больше не мог пользоваться, и разносил их к черту. Но когда он схватил Нимбус — метлу, которую подарил ему отец на втором курсе, рука не поднялась уничтожить ее. И она все еще стояла где-то в углу его комнаты. Если Типпи не унес ее в кладовку.
— Ты тоже скоро полетишь, — ворвался в его воспоминания голос Гермионы.
— Ты думаешь? — Драко сглотнул. До этого дня он не вспоминал полеты. Никогда. Слишком больно вспоминать то, что вернуть невозможно.
— А зачем иначе мы с тобой работаем? — сказала Гермиона, и, видя воодушевление на его обычно равнодушном лице, призналась: — Знаешь, Драко, я всегда боялась летать на метле.
— Что же там страшного? Главное, удерживать равновесие. — Ему вдруг снова захотелось почувствовать эту свободу. Снова быть там, в воздухе. Когда-то все, ради чего он летал, было победить Поттера. Сейчас он был бы рад просто полететь.
— Все равно страшно…
— И ты не летаешь?
— В последний раз летала, когда горела Выручай-комната.
— Значит, нас двое. Я тоже тогда летал в последний раз.
— Ты любишь летать? — Она видела, как он хмурился. Может, это и было то… то самое… То, ради чего он будет стараться.
— Я был ловцом, Грейнджер, — ответил Драко, чувствуя нарастающую гордость, — если тебе это о чем-то говорит. — Он добавил: — И знаешь, я попал в команду не только из-за метел, которые купил мой отец. Я бы попал туда все равно.
Он ощутил ее вздох и вдруг почувствовал, что касается ее бедром.
Пока Гермиона читала, она и забыла, что они с Малфоем сидят рядом. И теперь касаются друг друга бедрами. И Драко тоже заметил это. Повисло напряжение. Из-за его слов или из-за того, что они сидят так близко? В тот день, когда она сказала при всех, что это отец купил ему место в команде, Драко назвал ее грязнокровкой. До этого они не были врагами. Гермиона отодвинулась.
— Я летаю с шести лет. — Именно тогда отец, который обычно где-то пропадал, нашел время, чтобы научить его летать. Отец им обычно не интересовался, но в то лето, когда Драко было всего шесть, он нашел для него время. Драко было и страшно, и радостно, и он хотел показать отцу, что он тоже что-то может. Он так хотел, чтобы отец гордился им. Драко добавил зло: — Папаша очень хотел, чтобы я был похож на него. Для этого и учил меня летать. Он вечно был занят, — да какая разница, что он рассказывает это Грейнджер! Отец давно в тюрьме. — Вечно пропадал где-то. Пока мы с мамой его ждали.
— Мой папа тоже много работал, — возразила Гермиона. Не то, чтобы ей нравился Люциус, нет! Но она подумала о своем отце, который не помнил ее… Драко мог увидеть своего отца, мог обнять его, мог… А ее отец смотрел на нее, как на чужую.
— Мой папаша нигде не работал. Ему просто было плевать на меня.
— Но он же брал тебя полетать?
— Брал, и что? — Да что она вообще понимает! Если бы не отец…
— Знаешь, Драко, мой папа не помнит меня. Я до сих пор пытаюсь вернуть ему память. Я была бы рада просто поговорить с ним. Да просто, чтобы он меня обнял. — Она встала, чтобы не расплакаться перед ним. — Я иду спать.
— Вообще-то ты обещала мне лимонад.
— Уже поздно.
— Спокойной ночи, Грейнджер.
— Отвести тебя в комнату?
— Я сам дойду, — ответил Драко и затем добавил: — Только оставь включенным свет.
— Зачем?
— Хочу знать, что он где-то есть.
***
Какой-то скрежет. И перестук. Снова скрежет. Знакомый, очень знакомый звук. Драко знал, как звучит открываемое окно, и шаги мамы мог отличить от шагов Гермионы, и узнавал почти неслышный звук аппарации Типпи. Но этот звук хоть и был очень знакомым, но Драко не мог его узнать.
Было утро. Драко чувствовал это по тому, что его лицо стало гореть. Так было всегда, когда утреннее солнце начинало светить в окно. Значит, скоро придет Гермиона.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Вчера она читала ему, а ночью ему снилось, что он летает.
Послышались шаги. И он уже знал, что это она.
— Доброе утро. Готов к процедуре? О, смотри…
— Что там?
Проскрипело окно, а потом Драко захлебнулся ароматами летнего утра.
— Давай его сюда… — приговаривала Гермиона, — у меня нет для тебя ничего… но ты можешь заглянуть на кухню, уверена, для тебя там найдется что-нибудь вкусненькое.
Сердце неприятно екнуло. Кажется, она разговаривала с совой. Неужели пришло письмо? Ему? Ему не приходило писем с тех пор, как он ослеп. Наверное, опять Визенгамот. Или что-то такое же неприятное. Но ведь обычно они посылали письма его матери…
— Тебе письмо, Драко. Открыть? — Гермиона протянула ему письмо.
— Дай сюда.
Драко почувствовал, что ему в ладонь лег шершавый и влажный пергамент.
— Оно мокрое, — сказал он.
— Наверное промокло в росе, — начала она радостно, — сегодня все просто покрыто водой, как будто дождь прошел. Розы твоей мамы все в капельках росы, ты бы их только видел!.. — Гермиона резко замолчала, увидев выражение лица Драко. Она быстро сменила тему: — Ты уже завтракал?
— Нет, ты же видишь, — Драко сделал ударение на слово «видишь», — что я еще даже не переодевался. — В его голосе чувствовалась обида.
— Драко, прекрати вести себя, как тяжелобольной, — сказала Гермиона. — Твои глаза на месте… — Она скользнула по ним взглядом. — Это всего лишь заклятие, которое мы можем снять… Да даже если бы что-то случилось с твоими глазами, неужели ты бы не смог их восстановить?! Ты же волшебник! Переоденься, и я нанесу тебе мазь.
— А ты не будешь подсматривать?
— Я колдомедик, ты думаешь, я не видела голых мужчин?
— Ну как пожелаешь… — Драко отложил письмо и стал раздеваться.
Гермиона отвернулась, чтобы согреть мазь в руках.
Краем взгляда она видела, как он надевал рубашку. А закончив, нащупал на кровати письмо и снова взял его. Он не выпустил письмо из рук, даже когда сел на стул, чтобы она нанесла ему мазь. Жаль, к нему не приходили друзья. Никто с тех пор, как она поселилась тут. Даже письмо и то пришло к нему в первый раз.
— Ну вот… — сказала Гермиона, помассировав его веки. — Теперь заклинание… — Она взмахнула палочкой: — Конванессе. Ну как?
— Где-то близко, — ответил Драко, как всегда после восстанавливающих чар и зелья чувствуя легкость в глазах, как будто заклятие слепоты отступило еще на миллиметр.
— Ты что-нибудь увидел?
— Нет…
Наверное пора рассказать ему про новый способ, но прежде чем она открыла рот, Драко сказал:
— Прочитай его. — Он поднял письмо перед собой.
Гермиона развернула пергамент:
— Здравствуй, Драко. Как твои дела? В этом году мы не поехали на каникулы в Ниццу, поэтому я смогу навестить тебя в мэноре. Загляну на днях. Твоя Астория. — Гермиона сунула письмо ему в руку. Драко сначала не брал его, и Гермиона решила, что он не чувствует, что это.
— Положи на стол, — сказал он равнодушно.
Наверное, письмо из Визенгамота вызвало бы в нем меньше гнева. Визенгамот хотя бы дёргал его по делу.
Они с Асторией были помолвлены с детства. Но когда Драко ослеп, то узнал от Блейза, что Астория жаловалась всем, что ей придется выйти замуж за беспомощного инвалида. Блейз больше не появлялся в Малфой мэноре. А Астория и до этого его не навещала. Драко расторг помолвку сам.
Удивительно, что сейчас, когда его лечение шло полным ходом и впервые дало хоть совсем незначительные, но результаты, Астория прислала письмо.
Драко вдруг понял, что в комнате стало очень тихо. Гермиона ушла?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Грейнджер…
— Я тут…
— Почему люди делают нам больно? — вырвалось у него.
Гермионе так хотелось сказать ему, что он сам делал людям больно.
— Они так воспитаны, — ответила она наконец.
Драко услышал ее голос и вспомнил, как насмехался над ней в школе. Нет, он не хотел об этом думать.
