– Кровь уже пролилась, крови больше не будет. – Прохор запустил обе руки в нечёсанные волосы, помолчал и закончил: – Но будет страшно.
– О чём ты говоришь?
– Кто-то замешал густую кашу на крови, которую забрал, – продолжил Прохор, как обычно, не обратив на уточняющий вопрос никакого внимания. – Замешал и поставил на огонь. И все, кто с ложкой, – кровью измажутся. А кто съест – кровью сблюёт… Хоть ложечку съест – сблюёт и умрёт проклятым! Такая она – на крови каша… кто попробует – умрёт проклятым… – Юродивый неожиданно открыл глаза и пронзительно посмотрел на Феликса. – Каша на крови – горькая. Кровь сладкая, а каша – горькая. Хоть ложечку съешь – умрёшь проклятым… Хоть ложку съешь!
Прохор вскочил, несколько раз топнул ногой и побежал со двора прочь. А остановившийся у чёрного хода Вербин подумал, что когда юродивый обращается к тебе, когда давит на тебя, пусть даже его торопливая речь походит на горячечный бред, – это производит сильное впечатление. И даже он, человек рациональный, прагматичный и циничный, не сумел остаться равнодушным.
«Кровь уже пролилась… Какая кровь? О какой каше говорил Прохор? Как эта каша связана со мной?..»
– Опомнись! – Впечатление оказалось настолько сильным, что Феликсу пришлось вслух приказать себе начать относиться к происходящему здраво. – О чём я думаю? О словах сумасшедшего? Какое отношение они имеют к реальности?
С точки зрения логики – никакого. Но равнодушным не оставили.
Феликс вернулся в зал, уселся за стойку напротив большого телевизора, и около него мгновенно появился бармен.
– Привет.
– Привет, Антон.
– Кофе?
– Эспрессо и на два пальца «Макаллана». – День завершался, и Вербин не видел ничего дурного в том, чтобы закончить его небольшой дозой крепкого.
– То есть как обычно?
– Ага.
Вербин не в первый раз завершал день в «Грязных небесах», и бармены точно знали, что после «небольшой дозы крепкого» продолжения не последует – Феликс умел останавливаться.
– Трудный день?
– Нормальный, – ответил Вербин, наблюдая за тем, как Бай поднялся, потянулся и стал медленно двигаться вдоль стойки.
– Как в Москве со злодеями?
– Почти всех поймали.
Феликс не видел необходимости скрывать от работников «Грязных небес», чем занимается, и спокойно относился к незлым шуткам и подколкам. Что же касается Антона – самого старого бармена заведения, – друзьями они не были, но Вербин выделял его среди остальных и в какой-то момент согласился перейти на ты.
– То есть мы можем спать спокойно?
– Вполне.
Бай добрался до телевизора, уселся справа от него, и, поднимая взгляд, Вербин теперь видел не только экран, но и ярко-зелёные глаза здоровенного сибирского кота. Кот зевнул ему в ответ, но взгляд не отвёл, смотрел не мигая. Секунд через десять Феликс кашлянул и отвернулся, в очередной раз сказав себе, что никогда не выиграет в «гляделки» у этой скотины. Довольная «скотина» беззвучно с этим согласилась.
– Можно спросить?
Предварительный вопрос означал, что основной может оказаться неприятным и Антон честно об этом предупреждает. Феликс молча кивнул.
– Когда ты вернулся со двора, то выглядел или растерянным, или расстроенным.
– Задумчивым?
– Или растерянным, или расстроенным, – повторил бармен. – Но если не хочешь – можешь не отвечать. Я честно извинился за вопрос.
За нормальный вопрос для нормального человека, заметившего, что его хороший знакомый чем-то расстроен. И потому Феликс ответил честно:
– Во дворе я встретил Прохора.
– Он же уходил.
– Значит, вернулся.
– И сказал тебе что-то неприятное? – догадался Антон.
– Какую-то ерунду, – попытался отмахнуться Феликс.
– Но она тебя зацепила.
– Да, услышанная ерунда меня зацепила, – признался Вербин. Помолчал и спросил: – А как ты относишься к тому, что говорит Прохор?
До сих пор они с Антоном этой темы не касались – повода не было, но сегодняшняя, хоть и короткая, но необычно яркая, надрывная речь не отпускала Феликса. Он понимал, что через час-два впечатление от услышанного уляжется, даже слова забудутся, но время ещё не прошло, слова звенели в ушах, вот Вербин и решил расспросить бармена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Юродивые не понимают, что говорят, – сразу же, словно ждал вопроса, ответил Антон. После чего сделал совершенно неожиданный для Вербина вывод: – Поэтому их нужно слушать.
– Потому что их устами говорит Бог?
– Каждый решает для себя.
– А с тобой Прохор говорил?
– Нет.
– Это хорошо или плохо?
– Понятия не имею, – развёл руками Антон. – Но знаю, что сегодня Прохор уходил, а если он уходит, то в тот день больше не возвращается. А раз вернулся, то он специально вернулся к тебе, чтобы сказать то, что ты услышал и из-за чего вошёл в зал с перекошенным лицом.
– С задумчивым, – поправил бармена Феликс.
– Если ты так изображаешь задумчивость, то хорошо, что я не видел, как ты сдаёшь квантовую механику.
– Я никогда не сдавал квантовую механику.
– Значит, и профессорам твоим повезло. Расскажешь, что сказал Прохор?
– Он ведь это мне сказал.
– Резонно.
– Угу. – Феликс допил виски, чувствуя, как разливается по телу приятное тепло, на мгновение задумался, не повторить ли, но в этот момент подал голос телефон. Звонил Гена Колыванов, старший опер из отдела Вербина. Он сегодня оставался «на хозяйстве» и вряд ли позвонил, чтобы узнать, весело ли Феликс коротает вечер.
– Спишь?
– Сплю.
– А кто орёт на заднем плане?
– Соседи дискотеку устроили.
– Бухаешь? – догадался Колыванов.
– Нет, не успел, – соврал Вербин.
– Правда не успел?
Феликс понял, что дело серьёзное и ответил честно:
– Только начал. Один шот.
– Сойдёт, – подумав, решил Гена. – Через сколько сможешь быть на Волгоградском проспекте?
– Он длинный.
– Я скинул геолокацию.
– Сейчас. – Феликс открыл смартфон, посмотрел на пробки, прикинул и ответил: – Минут тридцать-сорок.
– Давай скорее, – буркнул Колыванов. – У нас тут всё очень некрасиво, и Шиповник хочет тебя.
Дополнительных объяснений не требовалось. Вербин отключил телефон и посмотрел подошедшей Криденс в глаза.
– Гена сказал, что там некрасиво, а значит, случилось что-то по-настоящему серьёзное. – Короткая пауза. – Извини.
– Ты не должен извиняться, Лекс, – мягко улыбнулась Криденс. – Я знаю, что когда ты освобождаешься – сразу идёшь ко мне. Это важно. Всё остальное – обстоятельства.
– Я всегда буду приходить к тебе, – тихо сказал Феликс.
– А я всегда буду ждать. – Криденс обняла его за шею и поцеловала. – Приходи скорее.
* * *
Убийца долго не мог решить, с чего следует начать видеоролик. Показать, как едет «заряженная» машина? А не скучно? Показать, в каком виде полицейские нашли тело? Ошарашить сразу? Показать процесс подготовки тела? То есть ошарашить ещё сильнее? Как лучше? И после долгих размышлений убийца решил «открыть» видео кадрами вылетающих из багажника мышей. Он снимал издалека, в сумерках, однако использовал очень хорошую камеру и запись получилась качественной. Весь эпизод получился качественным: распахнувшаяся крышка багажника, оторопевшие полицейские, вылетающие мыши… Но сейчас убийцу не интересовало ничего, кроме мышей. И он решил, что именно с этого, необычайно эффектного кадра будет начинать все ролики.
– Зло давно стало повседневностью. Зло во всём, что вас окружает. Зло в каждом из вас. Ложь, лицемерие, равнодушие, подлость… Вы тяжело больны, и тёмные камни города не позволяют вам излечиться. Тёмные камни столетиями впитывали зло и постоянно возвращают его, превращая вас в чудовищ, в жилах которых течёт отравленная кровь. Вы этого не замечаете, не задумываетесь над тем, сколько зла приносите в мир, и не задумаетесь до тех пор, пока на вашем пути не встану я.
Сначала убийца планировал ограничиться коротким, но максимально ёмким посланием, сопровождающим наиболее яркие кадры убийства. Долго работал над текстом, тщательно подбирал слова, которые должны были наилучшим образом описать видео и поразить зрителей. В конце концов написал. Однако отснятого материала оказалось много, причём настолько интересного материала, что терять его убийца не захотел, и видеоролик, изначально задумывавшийся как минутный, получился вдвое длиннее.
