Я останавливаюсь напротив зеркала.
Редко кто способен увидеть моё настоящее лицо. Только я сам, а также Полемос, Никао и Лимос. И давайте, вы не будете упрашивать показать, как я выгляжу. Гарантирую, вам не понравится. Блин, я же опаздываю! Довольно рассуждений – спешу на выход, пора превращаться в человека. Я недолго размышляю над внешностью, и ещё меньше над одеждой: образ продуман вчера. Дублёнка, шапка-пирожок, очки в золотой оправе и вызывающая уважение седина. Тросточка? Хм, пожалуй. Я смотрю в зеркало: на шее материализуется шарф, а на ногах – модные меховые ботинки. Вскоре по улице шагает образцовый до оскомины питерский интеллигент. Поправив очки жестом библиофила, он заходит в магазинчик у автобусной остановки. Да, надо прикупить кой-какую мелочь: вопреки представлениям обо мне, я не обладаю магической силой и не умею создавать продукты из воздуха. Только человеческое тело для земного имиджа, предметы одежды на себе и аксессуары типа очков и трости. Даже деньги – и те приходится одалживать у Никао.
Я покупаю пару банок «пепси», упаковку картофельных чипсов и шоколадку. Вежливо благодарю продавщицу, дважды пересчитываю сдачу. Открываю дверь, выхожу на мороз.
И тут меня сшибают с ног.
Я лежу в сугробе, смотрю в сумеречное небо. Из пакета выкатилась банка пепси. Надо мной застыл небритый верзила средних лет, это он отпихнул меня, спеша в магазин. Понятно зачем – судя по опухшей личности, товарищу срочно требуется опохмелка.
– Очки надел, а не видишь, старый козёл?
Я пружинисто поднимаюсь на ноги. Внимательно смотрю на него.
– Тебя через пять минут собьёт автобус, – ласково говорю я. – Вот это я вижу точно…
Верзила впадает в оцепенение. Непонятно от чего – от предсказания либо нежности в моём голосе? У меня нет времени выяснять. Бросив пепси обратно в пакет, я отряхиваю снег с дублёнки и иду дальше. Вслед несутся проклятья – ну надо же, парень очухался.
…Я уже заворачиваю за угол, когда слышу визг тормозов, сильный удар и почти сразу – отчаянные вопли десятка женщин. Я останавливаюсь, мой рот искажает усмешка. Да-да, я всё понимаю. Но, простите великодушно, могут и у меня быть свои маленькие радости?
Глава 2
Дом Страданий
(через 1 час 45 минут, у метро «Выборгская»)
…Я здесь не новичок. По долгу службы мне миллион раз приходилось посещать подобные учреждения. Это метафора. Больше, конечно, но я толком не считал. Я пребывал внутри месяцами, как в гостиницах во время длительной командировки. Британия, Китай, Конго – здания этого назначения отличаются уровнем оснащённости и качеством оборудования, но в чём-то неуловимо одинаковы. Я изучил их – до кончика иголки каждого шприца. Могу наугад пройтись по всем этажам вслепую. Люди, работающие тут, равнодушны к чужим страданиям. Они пластмассово улыбаются, фальшиво соболезнуют, с поддельной горестью смотрят на ваши мучения и думают: осталось пять минут до обеда, успеют ли они дойти до столовой, пока не остыл борщ из тушёнки? Видя боль и смерть ежедневно на протяжении многих лет, поневоле очерствеешь. Я их не осуждаю – по сути, мы схожи в восприятии мира. В белых домах страданий умирают слишком часто и слишком страшно. Вы сами рискните по двадцать раз в день ТАК переживать и расстраиваться – поседеете раньше времени, сердце раздерут по кусочку. Ладно, я что-то увлёкся критикой – есть же в доме страданий и положительные вещи. Запах! Какой здесь запах… Настоящая наркомания. Я обожаю аромат лекарств. Что, вам такое поведение кажется странным? Конечно, у вас же в наличии одна-единственная паршивая жизнь. Нагуляетесь с моё в средневековые эпидемии по холерным баракам, ямам, куда кидали больных оспой, научитесь ценить этот парфюм. Онкологический центр при крупном госпитале возбуждающе пахнет миксом лекарств и страха. Ведь сюда входят с внутренним ужасом – минует ли меня чаша сия?
Я снова невидим.
Косари в вестибюле здороваются со мной – их здесь полно, многие приписаны к дому страданий навечно и находятся на постоянном дежурстве. Я отвечаю небрежным кивком. Они меня видят как призрака, и кто-то раскрывает рот в удивлении. Согласен, исключительно странное шоу: существо в чёрном развевающемся плаще и ковбойской шляпе, с маской на лице тащит в правой руке прозрачный пластиковый пакет с чипсами, шоколадом и баночкой пепси. Чокнутое зло-сладкоежка, ага. К счастью, я обладаю полезной способностью делать предметы невидимыми своим прикосновением (на время, увы, не навсегда), иначе было бы чрезвычайно сложно проникать сквозь стены. Представьте себе утренний разговор ошеломлённых врачей:
– Ты слышал, за больным Петровым ночью Смерть приходила?
– Слышал, конечно, и даже видел. Она в стене застряла – вместе с чипсами.
Так что, ну на фиг такое счастье. Косари не задают вопросов, зачем я здесь. Во-первых, у меня тут куча работы. А во-вторых, если бы и знали, это совсем не их дело.
…Я материализуюсь в его палате ровно в полночь. Он ждёт, и только делает вид, что спит. Руки поверх одеяла, сиплое дыхание, глаза блестят в темноте. Едва завидев меня у изголовья, Илья мгновенно отбрасывает одеяло и садится на кровати:
– Давно уже пора, – недовольно говорит он. – Слушай, ты сегодня опоздал!
– Извини, – смущённо оправдываюсь я. – Дел выше крыши… приехал, как только смог.
– Ладно, проехали, – меняет он гнев на милость. – Надеюсь, пепси принёс?
Я молча протягиваю пакет. Мальчик вскрывает банку, и… дальнейшее напоминает сцену с обезумевшим от жажды бедуином, наткнувшимся на оазис после недели под палящим солнцем. Содержимое банки исчезает за долю секунды: не делая паузы, он хватается за вторую – и её постигает та же участь. Остатки газировки шипят, словно змея в агонии. Да, современные корпорации волшебно трахнули человечеству мозг.
– Ты хоть имеешь представление, из чего состоит эта бурда?
Илья осторожно ставит пустую жестянку на тумбочку. Облизывает губы.
– Какая мне разница? Я ведь всё равно умираю, правда?
С ним нет никакого сладу – как с любым современным ребёнком. Клянусь своим «мустангом», дай мне волю, я работал бы сугубо с душами взрослых. Они пугаются, впадают в оцепенение, ими овладевает апатия, – а с флегматиками, исповедующими индуизм и буддизм, изначально никаких сложностей. Дети… хм, они не чувствуют страха. Смерть – это игра, вроде как понарошку… Мало кто в детстве принимает меня всерьёз. Спросите любого ребёнка – он с несокрушимой уверенностью заявит, что никогда не умрёт. Смерть – часть страшных сказок, из которых складывается жизнь. В сказках же принц всегда женится на принцессе, а не умирает в палате для неизлечимо больных, обколотый обезболивающими. Но буду откровенен – наглость пацана бесит. Пожалуй, лишь единожды меня сумел так разозлить один мужик в Боснии, за двое суток 17 раз (!) переживший клиническую смерть[4]. Семнадцать прогулок подряд до Бездны и обратно – простите великодушно, у любого пофигиста нервы взорвутся. Я понятия не имею, где этот босниец сейчас, но искренне надеюсь, что парень жарится в масле на сковородке в аду.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
