Несмотря на формально дружественные отношения к России, турки, в сущности, не были спокойны за будущее: у них имелись опасения насчет завоевательных намерений Петра I. Поэтому донесение младшего мирахора Тюрк-Мухаммед-аги с бессарабской границы о крупных военных приготовлениях, делаемых русскими, было принято с большим вниманием, тем более что достоверность своих донесений Мухаммед-ага подкреплял ссылкой на показания шпионов, которых он в восьмимесячное пребывание свое в Бендерах во множестве засылал в русские пределы для разведок[31]. Мало того: ага привез с собой и представил Высочайшему Стремени массу письменных заявлений в том же роде от крымского хана Девлет-Герая, на авторитет которого он опирался особенно, так что невольно возникает мысль о том, не сговорились ли они по этому предмету между собою. «Если, — сказал ага султану, — не угодно поверить мне, то пригласите вашего раба, хана, пусть он… повергшись лицом к вашему Высочайшему Стремени, расскажет подробно о положении неприятеля. Тогда станет очевидно, лгу ли я или говорю правду. Если он заявит совсем противное тому, что я говорю, то, в пример другим, хочешь — казни меня мучительнейшей казнью, хочешь — сожги в огне». Поэтому в рамазане 1122 года (ноябрь 1710) Девлет-Герай-хан был приглашен в Стамбул для личных объяснений. Хан, разумеется, воспользовался случаем изобразить все ужасы готовящихся захватов русских; вот что он сказал султану на аудиенции, происходившей 14 рамазана: «Державный государь мой, этот гяур — коварный и хитрый гяур. Если, еще полагаясь на его мир, не будет обращено внимание на донесения и рапорты, то результат будет очень печальный. Ведь крымские владения отныне надо считать потерянными; да и Румелия-то того и гляди, что выйдет из вашей власти. А у того гяура цель составляет Стамбул. Что он в эти страны идет, в этом и не сомневайтесь». Тогда султан собрал совет государственных сановников и улемов и предложил их обсуждению донесения, полученные с пограничных местностей, а также и доклад хана об угрозе со стороны России. Речь султана была длинная: в ней он перебрал все факты, какие только имелись, о враждебных предприятиях и планах русских. Члены совета единогласно решили, что надо немедленно начинать войну с гяурами, а шейх-уль-ислям тут же дал и фетву, которой санкционировал вышеозначенное решение[32].
Горячность, с которой так неожиданно мирные отношения с Россией получили совсем обратный, враждебный характер, заставляет видеть тут искусственное преувеличение в изображении истинных фактов, не чуждое расчета с чьей-либо стороны, и всего более подозрение должно пасть на Девлет-Герая. В последнем предположении сильно убеждает то обстоятельство, что одновременно с вышеприведенным решением Порты объявить войну России дана была отставка Черкес-Юсуф-паше, который около двадцати лет состоял бабадагским генерал-губернатором и которого историки турецкие в один голос превозносят за его ум, знания, распорядительность и энергию в устройстве пограничных дел вверенной ему окраины. Заручившись доверием Порты, хан тотчас же повел интригу против Юсуф-паши, который своим авторитетом мог разрушить его планы. Он начал говорить насчет его такие вещи: «Я знаю, что война против московов нарушает его собственный (то есть Юсуф-паши) покой, и он выкажет полное равнодушие и небрежность в обстоятельствах, подлежащих его сообразительности. Покамест этот Юсуф-паша будет находиться на бендерской границе, я решительно не в состоянии выполнить возлагаемых на меня величайших поручений». После таких на тысячу ладов распускавшихся ханом инсинуаций Юсуф-паша был отставлен и заключен в Кылбурунскую крепость. А между тем до сих пор хан хотя и не мог питать дружественного расположения к Юсуф-паше за прежние счеты между ними, все-таки был с ним в согласии, когда им было поручено сообща устраивать дела беглого Карла XII.
В такой же политической неблагонадежности обвинил Девлет-Герай и тогдашнего молдавского господаря Скарлат-оглу Николая[33], недовольный за проявленную им непочтительность. Несмотря на то что господарь был, как выражаются турки, «особенным огарком его величества падишаха», то есть чем-то вроде любимца и протеже, внушения хана достигли своей цели: Николай был сменен, а на его место посажен Кантемирович-Малый — Кючук-Кан-Темир-оглу[34]; это назначение состоялось при исключительных обстоятельствах: в противность обычаю, в третий день байрама состоялся высочайший совет, на котором вновь назначенный воевода повергся лицом к ступеням высочайшего трона и получил присвоенную молдавским господарем инвеституру — шапку, метлу и крытую бархатом соболью шубу. Это был тот самый князь Кантемир, который потом состоял в союзе с Петром I и после неудачной Прутской кампании должен был эмигрировать в Россию. Поэтому-то турецкие историки так немилосердно и костят его. Рашид-эфенди говорит, что этот «безверный изменник» — хаини бидин — и назначен-то был благодаря протекции хана, ходатайствовавшего за него через капы-кяхью[35] Давул-Исмаиля-эфенди. А историк Фундуклулу, наделяя Кантемира нелестным эпитетом «бир кёту похлу гяур», присовокупляет, что он получил свое воеводское назначение за взятку.
Несомненно одно — что Девлет-Герай, увлекшись личными симпатиями, был прав насчет воззрений Юсуф-паши на затеваемую кампанию, но жестоко ошибся в Кантемире, выхлопотав ему звание господаря. Но счастье на этот раз благоприятствовало хану: война, которой так хотелось ему, имела, как известно, весьма неблагоприятный и чуть-чуть не гибельный исход для Петра Великого, окруженного соединенными силами турок и татар на реке Пруте. Это был такой триумф для турок, какого потом ни разу не выпадало на их долю. «Целых пять дней сплошь только в Стамбуле происходила пушечная пальба», — говорит историк Фундуклулу, когда кяхья великого везиря Осман-ага явился к Высочайшему Стремени и устно сообщил известие о такой достославной победе; всем розданы были разные награды; хану посланы ценные подарки при особом рескрипте, а татарским эмирам халаты. Стихотворцы увековечили это событие одами и хронограммами.
Это было в августе 1711 года. Но вскоре и вестник о победе Осман-ага, и пославший его великий везирь Балтаджи-Мухаммед-паша подверглись наказанию, когда столичные недруги великого везиря разнесли молву о том, что он не воспользовался как следовало своей победой над русским царем: Мухаммед-паша был 9 шевваля 1123 года (20 ноября 1711) отрешен, а его кяхья Осман 19 зиль-кадэ (30 декабря) казнен. Первого низвергли придворные интриганы; второй погиб благодаря наговорам Девлет-Герая.
Замечательно, что у Сейид-Мухаммед-Ризы о прутской победе соединенных турецко-татарских сил над русскими, в которой крымский хан играл не последнюю роль, сказано очень глухо, в таком роде, что, мол, «благодаря ревности и мужеству Девлет-Герая, оказанным им в победоносной кампании, он возвысился во мнении падишаха и утвердился на троне властительства». И сейчас же вслед за этим читаем у него, что «постыдное и позорное приключение с известным всему свету королем шведским было возведено на Девлет-Герая и послужило причиной его отставки». А затем тоже коротко сказано, что Девлет-Гераю в конце сефера 1125 года (февраль 1713) был послан с первым мирахором Мухаммед-агой фирман, которым его приглашали в Адрианополь будто бы для совещания о политических делах, и, когда он, ничего не подозревая, поехал, ему недалеко от Адрианополя было объявлено, что он отрешен и должен вместо Адрианополя отправиться далее — в Галлиполи, а оттуда на остров Родос в ссылку.
Приключение с Карлом XII, упоминаемое Сейид-Мухаммед-Ризой, состояло в том, что, когда этот авантюрист надоел Порте своим бесконечным проживанием на ее территории за ее счет и разными бесплодными подстрекательствами и смутьянством, на созванном у султана совете решено было послать предписание бендерскому сераскеру Исмаил-паше и крымскому хану о том, чтобы они решительно настояли на немедленном выезде короля в свою страну или насильно схватили и водворили его на жительство в Демиотику. Карл XII, как известно, воспротивился тому и другому и защищался с оружием в руках, когда хотели овладеть его особой, во главе бывшего при нем небольшого отряда. В горячей стычке сподвижники его были почти все перебиты, имущество его разграблено, а сам он схвачен и привезен в Адрианополь. Но за такое успешное выполнение предписанного Портой поручения хан вместо благодарности получил отставку. Той же участи подверглись и шейх-уль-ислям и великий везирь. При этом Рашид-эфенди единственным мотивом такого неожиданного оборота дел выставляет то, что насильственный поступок с королем возбудил говор в народе. Фундуклулу намекает, и то неясно, на какие-то дурные меры и распоряжения в этом деле, как говорит он, со стороны хана и бендерского сераскера, за что обоих стоило бы только казнить в пример прочим; но какого рода были эти дурные действия их, остается сокрытым. Сказано только, что в предупреждение побега хана и поднятия им мятежа его султанским фирманом вызвали под предлогом совещаний и с почетом довезли до Адрианополя, а потом взяли да и отправили в ссылку чрез Галлиполи на остров Хиос.
