— Эти капли крови символизируют твое вхождение в нашу семью. Семью Прицци, — он прижал первую фалангу указательного пальца к ране на руке Чарли. — Смешав кровь, мы объединились. До самой смерти. Отныне семья будет защищать тебя.
— Сердце Портено учащенно забилось.
— А ты станешь охранять и защищать честь семьи Прицци. Клянешься ли ты в этом?
Теперь глаза всех присутствующих обратились к нему. Выжидающие, но спокойные, уверенные в ответе. Чарли пошевелил языком, собирая слюну у губ, сглотнул этот густой комок и сипловато произнес:
— Клянусь.
Темная, почти черная кровь — его и дона — упала на столик…
Да, именно так все и было. Он ощутил противный холодок в груди, словно и не сидел в жестком кресле в соборе Святого Патрика, а вновь стоял в душноватой темной зале особняка Прицци.
— Возьми это кольцо в знак любви и верности…
Голос невесты вернул Чарли к реальности. В эту самую секунду она как раз надевала кольцо на палец жениха. Хотя, наверное, сейчас уже мужа. Девушка была очень похожа на своего отца — Эдуардо Прицци. Только постройнее и гораздо симпатичней. А вот где она подцепила этого хлыща, и на кой черт он вообще ей сдался, Чарли, при всем желании, понять не мог.
Ходили слухи, что отец имел довольно неприятный разговор с дочерью, касающийся непосредственно ее выбора. Однако та сумела настоять на своем, и Эдуардо — по жизни, человек не самый суровый, — посоветовавшись с отцом, доном Прицци, махнул рукой и даже пообещал зятю помочь устроиться в мире шоу-бизнеса на довольно теплом местечке. Поговаривали, будто у парня впереди шикарная карьера голливудской звезды. Может быть, но кто не знает, что представляют из себя звезды кинобизнеса? Сегодня он сияет, как новенький доллар, а завтра вы вполне можете найти его под ближайшим мостом в картонной коробке. Не так круто, конечно, но верно в основе. А потом, все эти короли экрана спят с первыми попавшимися шлюшками, которых на любой киностудии пруд пруди. Чарли не удивится, если через полгода молодая найдет своего благоверного мирно дрыхнущим на супружеском ложе с одной из них. Эдуардо, ясное дело, не станет выносить сор, если вообще что-нибудь узнает. А еще через годик заплаканная Конни вернется в Нью-Йорк под отцовское крылышко. Парню, наверняка, прочистят мозги, отстрелив кое-что из его драгоценных достоинств, но кому от этого станет легче-то? Можно держать пари, что не Конни. Хотя, вполне возможно, он зря рисует себе будущее молодых в таких мрачных тонах. Кто их знает.
Ну не любит Чарли актеров, что тут поделаешь. Пожалуй, даже больше, чем многолюдные банкеты. Различные светские рауты не вызывали у него ничего, кроме скуки и стойкого раздражения. Девицы самых разных возрастных категорий липли к нему, как мухи, и их глупое щебетание подчас выводило Чарли из себя. Куда лучше скромные семейные торжества. Человек на тридцать, не больше. К слову сказать, он вообще считал себя наполовину американцем, и, хотя сицилийское гостеприимство не было чуждо Портено, индивидуализм и независимость мало-помалу завоевывали главное место в его мировоззрении. Разумеется, когда дело не касалось семьи. Чарли любил уединенность и начал жить отдельно, как только получил возможность достаточно зарабатывать.
— Спасибо Крестному Отцу. —
С его пентхауса, примостившегося на крыше высотного жилого дома в самом начале Флетбуш Авеню, что тянется до самого Рокэвей, отлично просматривались два моста — ближний, Бруклинский, и чуть дальше Манхеттенский. За ними новенькие башки-близнецы Международного Торгового Центра. В вечерних огнях серебрилась Ист-Ривер, сливающаяся с Гудзоном. А в хорошую погоду можно было увидеть Статую Свободы. Символ Америки, который Чарли принимал безоговорочно. Именно благодаря Свободе, он и жил так, как хотел. Свободе и Демократии.
— Во имя Отца, Сына и Святого Духа, — вновь провозгласил священник, осеняя молодых крестным знамением.
Похоже, церемония подходила к счастливому концу, чему Чарли искренне порадовался. Честно говоря, ему очень хотелось оказаться дома, скинуть с себя эту сбрую и встать под холодный душ. Но впереди ждал еще и банкет, улизнуть с которого возможным не представлялось. Придется по меньшей мере пару часов — так того требовали приличия — склоняться в толпе гостей, отвечать на чьи-то вопросы, мило беседовать с людьми, которых он никогда в глаза не видел и до которых ему не было никакого дела. Интересующим его людям, равно как и людям нужным, дань вежливости была воздана, а остальные Чарли мало интересовали. Если, конечно, они не были копами, пришедшими по его, Чарли Портено, душу. Но мелкие неприятности не в счет. Сегодня день свадьбы, и полицейские знают об этом, а значит, заварух, вроде проверки документов, не предвидится. Да и как им быть, когда в числе приглашенных есть очень влиятельные люди, включая, кстати, кое-кого из полицейских чинов, занимающих далеко не последнее место в жизни и делах города, а справа три ряда занято копами самого разного калибра, начиная с детективов и заканчивая теми самыми «шишками», о которых уже упоминалось выше.
Чарли вздохнул, повернул голову, лениво-безразличным взглядом окидывая толпящихся на галерее людей. Кое-кого он знал. Пара репортеров. Шакалье племя. Эта братия — в его глазах — пожалуй, стояла даже на ступеньку ниже, чем актеришки. За исключением нескольких порядочных парней, вызывающих искреннее уважение толику сочувствия. Очень честные долго не задерживаются на этом свете. А в основном, репортеришки — стервятники, слетающиеся на запах тухлятины и готовые залезть в задницу любому, кто больше заплатит. Либо сделать то же самое, чтобы раздобыть ворох грязного белья и смачно перетряхнуть его на страницах своих дерьмовых газетенок. Состряпать вонючее варево из лжи и полуистины, в сущности являющейся той же ложью, чтобы затем попотчевать им рядового обывателя.
— Кушайте на здоровье, ребята! —
За ними стояло несколько федералов в штатском. Этих он отличил сразу. Есть в них что-то такое, что мгновенно выдает служителей закона. Не замечали? То ли постоянно настороженный взгляд, то ли оттопыривающийся на боку пиджак, говорящий — яснее ясного
— о кобуре с покоящимся в ней «специальным полицейским» 38-го калибра.
Далее какие-то малознакомые личности, встретив которых на улице ловишь себя на мысли: «Где-то я уже видел этого парня». Но сколько бы ни рылся в памяти, так и не сможешь вспомнить, где, и что они из себя представляют. Такова уж их особенность.
А вот за ними…
Чарли даже перестал дышать на несколько секунд, завороженно глядя в сторону галереи. Сердце застучало быстрее, чего с ним не случалось очень давно.
Да нет, ничего страшного не случилось. Просто наверху, в десяти ярдах от него, прижатая к высоким дубовым перилам стояла ОНА…
…Эта женщина была удивительно красива. Да нет, НЕВЕРОЯТНО красива. Ему даже показалось, будто он немножко переутомился и галлюцинирует. Ну посудите сами, что можно подумать, когда видишь фантастически красивую девушку на галерее. То есть, если бы она сидела на почетном месте, рядом с кем-нибудь из боссов — даже рядом с Домиником — это еще куда ни шло. Но ведь она стояла рядом с фэбами, дерьмовыми репортеришками и еще какими-то странными личностями.
Высокая, пять футов и семь дюймов. Волосы светлые, удивительно пушистые, спускались на плечи, завиваясь внизу. Тонкие черты лица. Мягкая улыбка, поднимающая вас туда, где сидит Христос со своими апостолами. Глаза, чудесные, лучащиеся теплым светом, голубоватозеленые, глядя в которые сразу понимаешь, что через секунду утонешь в них так же запросто, как в лазурных волнах океана. Кожа нежная, персикового оттенка, едва тронутая золотистым калифорнийским загаром. Руки под стать всему облику — невесомые, тонкие, будто выточенные из слоновой кости, спокойно лежат на темном дереве парапета. Элегантный, очень дорогой костюм лавандового цвета подчеркивает плавные линии тела и сразу будоражит фантазию. Когда она улыбнулась, на щеках появились две очаровательные ямочки.
Может, вам приходилось встречать женщин, отличающихся изысканной красотой. Не смазливой — голливудских девочек, — а утонченной, аристократической. В них сразу ощущается порода. Едва взглянув на такую женщину, вы понимаете, что это нечто почти небесное.
До той самой секунды Чарли и в голову не могло прийти, что красота способна оглушить.
… Чтобы хоть немного рассеять заполнивший голову туман, он отвернулся, ошарашенный красотой незнакомки, и несколько секунд смотрел прямо перед собой в чью-то фрачную спину, не видя ничего и ничего не воспринимая. В ушах стоял пульсирующий гул, словно сердце переместилось, из груди в голову и теперь старательно колотило о своды черепа, заглушая тягучую речь священника и басовитое пение органа. В груди появилось странное ощущение. Ее наполнила теплая волна. Настоящая эйфория. Ему даже захотелось запеть что-то странное, веселое и такое же легкое, как чувство, вызванное этой удивительно красивой женщиной.
