Черная магия
Пусть ушел! Какой упрямый, вздорный!Все бы в губы целовать…Знаю, явишься опять.…День какой сегодня, пыльный, черный,Дым из труб — и солнца не видать.
Вот теперь бы, вот в такое лето —В заграничные леса!Я и то не так, как все, одета:Даже розу кремового цветаПриколола в волоса.
Говорит: «Ну, что ты все хохочешь,Что ты плачешь?» — Подожди:— Оттого, что жмет в груди!… Да уж, да, приди, целуй где хочешь,Так и быть уж, приходи!
Я такая, с темным, скромным взглядом…Ножка узкая стройна…Каждый встречный обжигает ядом,Догоняет, дышит, жмется рядом,Каждый хочет, всем нужна.
Душно, тесно, нету мне покоя —Прочь! Не нужно, не хочу!Потушу сейчас свечу,Буду биться об пол головою,Громко, страшно закричу.
А засну — во сне придет и ляжетСбоку мертвая сестра,Обовьет руками, руки свяжет,И застонет жалобно, и скажет:«Что же ты? Твоя пора!»
Ах, взметнусь, проснусь, вскочу с постели —Пляшут быстрые круги…Божья Матерь, помоги!Черный глаз испортил, одолели,Обессилили враги.
Сто поклонов, сто крестов — не сбиться…Как горит в плече звезда!Пол скрипит и голова кружится. —Если только снова он приснится,Значит — завтра, значит — да!
Терсит
Вослед теням героев и царейСкользну и я, презренный и лукавый,И стану там, где сумерки серей,Поодаль — дожидаться переправы.
Когда ж причалит легкая ладьяИ павших примет в сладостное лоно,Мне места не достанет в ней, и яЗастыну над обрывом Ахерона.
Беглец и трус, я оглянусь с тоской,Но там — укор и девы-Евмениды…И я замру над мертвою рекойМертвящим изваянием обиды.
«Пытал на глухом бездорожье…»
Пытал на глухом бездорожьеУ мертвенных чисел, у книг,Но тяжкой премудрости БожьейСвободной душой не постиг.
Извечно, торжественно, свято —Положен во гроб и отпет,И в мире, где был он когда-то,Его, первозданного, нет
Но тайну томленья земногоТворит неустанно Господь,И в явь претворяется слово,И дух облекается в плоть.
Не латником в тверди небесной,Водителем благостных сил,Нет, к жизни и скудной и теснойСоздатель его воскресил.
Безрадостна доля вторая,Безвестна, бездумна, бедна.В дощатые стены сараяПустынная бьется весна.
Там пахнет травой прошлогодней,И тучи косятся в окно,И тлеет в истоме ГосподнейПрорытое влагой зерно.
В углу, за поленницей ржавой,Скребется голодная мышь…Ты, Сильный, Ты, Крепкий, Ты, Правый,На нем свою волю творишь.
Грызет и скребется у щели,И точит кору, не спеша,И в скользком, отверженном телеЛикует живая душа.
Так вот она, низкая доля,Предел вдохновенной тщеты —Проталины чахлого поля,Прибитые ветром кусты.
Окутаться сумраком топким,Дрожать в непогоду и в дождьИ славить дыханием робкимТвою милосердную мощь.
«Был как все другие. Мыслил здраво…»
Был как все другие. Мыслил здраво,Покупал в субботу «Огонек»,К Пасхе ждал на шею СтаниславаИ на самой Вербной занемог.Диагност в енотовой шинелиПрибыл в дом, признал аппендицитИ потом простился еле-еле,Получив пятерку за визит.На Святой поведала супругаС чувством скорби и без лишних слов,Что в итоге тяжкого недугаУмер муж, Иван Фомич Петров.На кладбище ехал он по чину —По расчету на шесть лошадей.Провожала доброго мужчинуГруппа сослуживцев и друзей.И, калошей попирая ельник,Говорил фон-Штрупп, правитель дел:«Странно, право… Жив был в понедельник,Нынче ж мертв. Печален наш удел!».Собеседник ухмылялся тупо.С крыш текло. Весенний жидкий лучОтразился от калош фон-ШтруппаИ стыдливо спрятался меж туч.Был Петров чиновником в Синоде,Жил с женой, стоял за «Огонек».Ты совсем в другом, читатель, роде —Адвокат, профессор, педагог.Веришь только в толстые журналы,Ждешь реформ, чины не ставишь в грошИ, как все другие либералы,Просто так — с подругою живешь.Болен был Петров аппендицитом,То есть воспалением простым.Ты умрешь, сражен сухим плевритом,Осложненным чем-нибудь другим.И твоя кончина будет чище:О тебе заметку тиснет «Речь»,Ляжешь ты на Волковом кладбище,Где Петров не догадался лечь.Прах твой к месту вечного покояНа руках поклонники снесут,Скажут речь о недостатках строяИ тебя их жертвой назовут.И погода будет не такая,И другой, конечно, будет гроб,Лития особая, другая,И особый, либеральный поп.
Если там ты встретишься с Петровым,Ты ему не подавай руки —Чинодралу с Станиславом новым,С гнусным воспалением кишки.Легким взмахом серебристых крыльевОтделись и пребывай суров:Ты — Иванов, Яковлев, Васильев,Не какой-нибудь Петров.
Июль 1913
Земля
И дикой сказкой был для вас провалИ Лиссабона и Мессины.
Ал. Блок
Кружит, в веках прокладывая путь,Бескрылая, плывет неторопливо,И к солнцу поворачивает грудь,И дышит от прилива до отлива.
Отроги гор — тугие позвонки —Встают грядой, застывшей в давней дрожи,И зыблются покатые пескиИзломами растрескавшейся кожи.
На окуляр натягивая нить,Глядит в пространства звездные астрономИ тщится бег свободный подчинитьНезыблемым и мертвенным законам.
А химика прокисленная дланьДробит куски разрозненного тела,И формула земли живую тканьВ унылых письменах запечатлела.
Но числам нет начала и конца,И веет дух над весом и над мерой —А камни внемлют голосу певца,И горы с места двигаются верой.
Удел земли — и гнев, и боль, и стыд,И чаянье отмстительного чуда,И вот, доныне дерево дрожит,К которому, смутясь, бежал Иуда.
И кто пророк? Кто скажет день и час,Когда, сорвавшись с тягостного круга,Она помчит к иным созвездьям нас,Туда, где нет ни Севера ни Юга?
Как долго ей, чудовищу без пут,Разыскивать в веках себе могилу,И как миры иные назовутЕе пожаром вспыхнувшую силу?
Над Невой
Поздней ночью над Невой,В полосе сторожевой,Взвыла злобная сирена,Вспыхнул сноп ацетилена.
Снова тишь и снова мгла.Вьюга площадь замела.
Крест вздымая над колонной,Смотрит ангел окрыленныйНа забытые дворцы,На разбитые торцы.
Стужа крепнет. Ветер злится.Подо льдом вода струится.
Надо льдом костры горят,Караул идет в наряд.Провода вверху гудят:Славен город Петроград!
В нише темного дворцаВырос призрак мертвеца,И погибшая столицаВ очи призраку глядится.
А над камнем, у костра,Тень последнего Петра —Взоры прячет, содрогаясь,Горько плачет, отрекаясь.
Ноют жалобно гудки.Ветер свищет вдоль реки.
Сумрак тает. Рассветает.Пар встает от желтых льдин,Желтый свет в окне мелькает.Гражданина окликаетГражданин:
— Что сегодня, гражданин,На обед?
Прикреплялись, гражданин,Или нет?
— Я сегодня, гражданин,Плохо спал:Душу я на керосинОбменял.
От залива налетает резвый шквал,Торопливо наметает снежный вал —Чтобы глуше еще было и темней,Чтобы души не щемило у теней.
1920
«Еще скрежещет старый мир…»
