– Бедняжка, от тебя-то чего они хотят?
– Я не знаю, – прошептала Алсу.
Соседка стала ласково гладить её по голове.
– Меня зовут Альбина, – сказала она. – Пока больше ничего не спрашивай. Куда ты попала, я не могу ответить сейчас. Или ты сойдёшь с ума, услышав правду.
– И что с нами будет? – встревожилась Алсу.
– Не знаю… Молись, если в Бога веришь.
Алсу закрыла глаза, она была на грани нервного срыва. Соседка медленно встала.
– Самое страшное для тебя начнётся завтра с утра, – сказала она, не оборачиваясь. – После того как нас накормят сытным завтраком…
* * *
За двадцать лет товарищ Рахимов, он же Азат Мавлюдов, пережил многое. После того как ему пришлось побыть знахарем в партизанском отряде, он решился наконец исполнить свою давнюю мечту и стать врачом – получил медицинское образование. К тому же прежняя профессия судейского чиновника, которая кормила Мавлюдова до революции, в новой, советской России была никому особо не нужна, и это обстоятельство толкнуло Азата на новый путь, да и Яшка-бурят охотно делился с Мавлюдовым своими секретами.
Время изменило Азата как внутренне, так и внешне. Он постарел, ссутулился, стал ещё более невзрачным, чем раньше, но такая внешность вполне соответствовала скромной должности главного врача Верхнеудинской городской больницы. Из прежних друзей Азат сохранил отношения только с Матвеем Берманом.
Матвей служил в городском ЧК, порой заглядывал к Мавлюдову поздно вечером, и тогда они вдвоём сидели, пили и вспоминали прошлое. Говорил больше Матвей, а Азат внимательно слушал.
Через несколько лет Матвея убили, и Азат снова оказался один. Для него наступили трудные годы.
Однажды он возвращался домой и неожиданно встретил Мартина Боммера, бывшего политкаторжанина, с которым познакомился ещё в революционные будни.
Боммер остановился, поправил пальцем на переносице очки и сказал:
– Плохо выглядишь, товарищ Рахимов! Вот увидел и едва узнал тебя.
– А-а-а, это ты, – ухмыльнулся Азат, останавливаясь. – Ты, как мне помнится, собирался эмигрировать на историческую родину, в Германию?
– Уже лет пять как я именно там и проживаю, – сказал Боммер. – Работаю, гм-м-м… Впрочем… Неважно, где и кем я работаю. Сейчас я в деловой командировке, в Новосибирске… Выдался свободный денёк, вот я и решил приехать сюда, в Верхнеудинск.
– Ностальгия по прошлому? – хмыкнул Азат недоверчиво.
– Да, скучаю по здешним местам, которые, по известным причинам, стали для меня почти родными, – ответил Боммер. – А вот ты, как я вижу, не слишком-то обласкан советской властью, как того заслуживаешь?
Мавлюдов промолчал. Слова Мартина показались ему правильными и своевременными, и впервые за долгие годы в нем проснулись горечь и обида.
Разговор продолжили в кабаке, где за рюмкой водки Боммер рассказал о своей жизни в Германии. Азат, в свою очередь, поведал ему о себе.
– Твоя беда в том, – сказал ему Мартин, – что ты самоотстранился от жизни и впал в длительную депрессию. Это я тебе как психолог говорю. Мой тебе совет, товарищ Рахимов, в корне пересмотреть своё отношение к жизни, поставить перед собой цель и стремиться к ней.
– Пробовал, не получается, – пожал плечами Азат. – Когда Матвей был жив, я как-то ещё боролся с депрессией, а после его смерти…
– Мне всё понятно, – усмехнулся Боммер. – Матвей приучил тебя подчиняться ему, и это снимало с тебя все проблемы. Он думал за тебя, делал всё за тебя, а ты… Ну, в общем, его смерть выбила тебя из колеи и…
– Из колеи меня выбила революция, – неожиданно как для самого себя, так и собеседника признался Азат. – Я тоскую по дореволюционному времени. Я… – он замолчал и опрокинул рюмку водки.
– Хорошо, я понял тебя, – выпив, сказал Мартин. – Предлагаю заняться чем-нибудь таким, что отвлекло бы тебя от твоего состояния.
– И чем же, например? – удивился Азат.
– Ты же медик, товарищ Рахимов? Вот и возьмись за углублённые исследования.
– Ты считаешь, что это мне поможет?
– Несомненно.
– И-и-и… С чего же начать?
– Ну-у-у… Займись изучением крови, например? Кажется, что мы, учёные, изучили человека достаточно хорошо, но в теле достаточно много тайн, которые…
– А кровь? Она тоже не изучена достаточно хорошо? – заинтересовался Мавлюдов.
– Человеческий организм ещё полон тайн, – ответил Мартин загадочно. – А кровь… Кровь – это жизнь, вот и займись её изучением.
Расстались они поздно вечером на вокзале. Боммер оставил Азату свой берлинский адрес и телефон, после чего сел в вагон и поезд умчал его в Новосибирск. А Мавлюдов…
Разговор с Боммером встряхнул его. Вооружившись советом, Азат принялся за работу.
В дверь постучали.
– Войдите! – крикнул Мавлюдов, отвлекшись от воспоминаний.
Вошёл человек в белом халате и с марлевой маской, закрывающей нижнюю часть лица.
– Разрешите, Азат Гумарович? – сказал он, переступая порог.
– Ну, что там у вас? – сказал Азат, морщась и складывая перед собой руки.
– С новенькой что делать? – спросил вошедший врач.
– Обследовать от и до, – ответил Азат. – А потом ко мне на стол все анализы.
– А как её оформлять? – поинтересовался врач. – Как пациентку или…
– Никак не оформлять! – грозно сдвинул к переносице брови Мавлюдов. – Её у нас нет и никогда не было! Она из числа людей «икс», которые живут, но… Их не было и нет на свете белом!
4
Как и обещал следователь, Кузьму Малова он вызвал в свой кабинет ровно через неделю. Чего только не передумал Кузьма за это время, какие только фантазии о чудесном освобождении не рисовало его воображение, но… Когда открылась дверь камеры и надзиратель повёл его по длинному коридору, сердце у Кузьмы защемило и сжалось от плохого предчувствия.
– Заходи смелее, «товарищ Мартынов», – встретил его следователь едкой усмешкой. – Присаживайся… Не обессудь, но обвинение я буду тебе предъявлять без адвоката как врагу народа Малову Кузьме Прохоровичу, не возражаешь?
– Поступай как хочешь, – пожал плечами Кузьма, решив больше не играть в молчанку. – Назовись я кем угодно, это уже не повлияет на ваше решение.
– Ничего, Малов, трудное уже позади. Теперь тебе остаётся только слушать, читать и ставить подписи на документах.
– Даже не верится, что вижу последний раз вашу гнусную физиономию, – вздохнул Кузьма. – Ради этого я готов подписать всё что угодно.
Следователь закурил и предложил ему папиросу.
– А знаешь что, – сказал он, – в общем-то, я доволен твоим поведением за время следствия. Не хныкал, не канючил и не настаивал на своей невиновности. Ты вёл себя мужественно и за то благодарю.
– Если я «хорошо» себя вёл, это не значит, что я в чём-то сознался, – угрюмо буркнул Кузьма.
– Но ты признаёшь, что служил судебным приставом и в «свите» атамана Семёнова? – подался вперёд следователь, которого порадовала возможность поговорить с молчавшим ранее подследственным.
– Это признаю, а всё остальное нет, – вздохнул Кузьма.
– Но ведь того, чего ты признаёшь, уже достаточно, чтобы засадить тебя далеко и надолго?
– Таких, как я, много, но вы их не трогаете.
– Наша советская власть справедлива к тем дворянам и офицерам, которые сразу приняли её. Может, ты и не занимался вредительством, допускаю, но целых двадцать лет жил по чужим документам и не являлся с покаянием. Если бы ты принял советскую власть двадцать лет назад, то мы бы сейчас не сидели в этом кабинете как враги, а здоровались друг с другом за руку, как настоящие товарищи.
Кузьма напрягся.
– Короче, делайте своё дело, «товарищ» следователь, – сказал он. – Нечего тут душу мою выворачивать. Давайте бумаги и показывайте где подписи ставить, я в камеру хочу. Мне ведомо, что вам бесполезно что-то доказывать и участь моя решена. Такие, как я…
– А ну молчать! – побагровел следователь. – Ты есть ожесточённый враг, Кузьма Малов, и обезврежен вовремя. За всё время следствия я чувствовал себя как в бою! А ты как чувствовал себя наедине со мною?
Кузьма промолчал.
– Чего же ты не отвечаешь?
– А что толку?
Они смотрели друг на друга. Кузьма спокойно, с иронией вглядывался в глаза следователя, пытаясь понять, что тому ещё от него надо. Потом он отвернулся и опустил голову.
Пожав плечами, следователь стал зачитывать обвинительное заключение. Малов молчал. Слышно было только его тяжёлое дыхание. Когда следователь закончил, сразу же спросил:
– Ты всё понял?
Кузьма не ответил. Следователь повторил вопрос, который и на этот раз остался без ответа. Следователь исподлобья, с презрением наблюдал, как бледнело лицо обвиняемого, и…
– Ну, так что, подписываем?
– Хотелось бы, да вот только ручка у тебя сломана, – усмехнулся Кузьма и легко, как спичку, переломил её. – Я хочу в камеру, – сказал он. – Прикажи отвести меня, или я за себя не ручаюсь!
