стула и уходит. Свет гаснет.
Сцена 3
Повествование от лица НАСТИ. Локация – школа.
Зажигается свет. НАСТЯ выходит на сцену, однако походка её уже не столь тверда, с лица пропала былая маска холодности и суровости. Героиня как будто чем-то очень опечалена, и пусть она старается не выдавать себя, получается это у неё из рук вон плохо. Одета НАСТЯ в чёрную короткую юбку и красную футболку. В руках держит ручку.
НАСТЯ. Месяц прошёл… И всё – ничего.
Она неуверенно подходит к парте и устало опускается на свой стул.
НАСТЯ (обращаясь к зрителям). Ничего не понятно! Я всё так же ничего не понимаю!
Из-под парты НАСТЯ достаёт четыре свечи и спички, ставит свечи перед собой полукругом и зажигает одну за другой. Напряжённо смотрит на них в попытках отогнать дурные мысли и хоть немного расслабиться.
НАСТЯ. За этот сентябрь… я поняла только одну важную истину. Которую я безбожно отталкивала от себя лет шесть – не меньше. (Она поднимает глаза, в которых отражаются пляшущие язычки пламени.) Я умею чувствовать. Не эмоционировать – чувствовать. Скажешь, что это одно и то же – и я отвечу тебе «Ха-ха, а, знаешь, ты чертовски неправ». Эмоция – лишь налёт, глазурь, а если всколупнуть её, а внутри – пустота, то какой в этой глазури вообще смысл? Прикрыть пустоту? Создать красивую обёртку? (Вымученно смеётся.)
НАСТЯ делает паузу, в течение которой нервно крутит ручку между пальцев и кусает её за кончик.
НАСТЯ. Принятие способности чувствовать далось мне очень нелегко. Даже, я бы выразилась, через кровь и слёзы. Однако я иначе не могу. Позиционируя себя в обществе вечным огнём, пламенем горячего сердца, которое очень много в моральном плане берёт от других, я заметила вот что: когда я не отдаю ничего в ответ, исключительно поглощая, я просто… перегораю. И постепенно гасну. (Она задувает одну из свечей.) Прийти к подобным мыслям я бы вряд ли смогла, если бы не она… Лиля. Девочка из школы. Обычная девочка из моей школы, из-за которой мне сейчас совершенно необычно грустно. Я и сама удивлена, насколько.
Пауза. НАСТЯ вновь опускает взгляд на свечи и удручённо следит за подрагивающими огоньками.
НАСТЯ. В начале месяца я бы ещё могла поставить хоть сколько-нибудь воображаемых денег на то, что Лиля всё-таки не подумала обо мне ничего плохого, несмотря на моё ужасное поведение. Что она не ненавидит меня… Я ведь тоже на самом деле её не ненавижу – скорее, напротив, но она-то, разумеется, никогда этого не услышит и не прочитает. Я ведь самой себе врала… Мне так проще было.
Пауза.
НАСТЯ. Ну так вот… о чём я? Лиля… В начале месяца во мне ещё горел огонёк надежды, что события могут резко повернуться на 180 градусов, если я столь же резко поменяю своё к ней отношение. Так, чтобы ещё и она это увидела. И что в итоге? Да что – я чётко осознала: сделанного не воротишь.
На середине сцены появляется ЛИЛЯ. Она стоит, ссутулив плечи и опустив лицо вниз, голова её отвёрнута от НАСТИ. В руках героиня держит томик стихов Ахматовой.
НАСТЯ. Я почти уверена, что она окончательно отвернулась от меня.
ЛИЛЯ. Ты снова врёшь.
НАСТЯ. Сегодня, например, она не подошла ко мне в коридоре, хотя я специально встала рядом в надежде, что она со мной заговорит. (ЛИЛЯ отходит к противоположному краю сцены и встаёт лицом к стене. НАСТЯ задувает вторую свечку.) Недели две назад, когда мы за партой перекинулись парой слов о поэзии Серебряного века, я вскользь упомянула, что было бы неплохо погулять вместе у пруда и обсудить Ахматову, если, конечно, Лиля не против. Она кивнула, но до сих пор так никуда меня и не позвала. (ЛИЛЯ поворачивается к залу и прячет лицо за книгой. Гаснет третья свеча.) Я бы и сама позвала её – когда меня вообще подобное утруждало? – если бы хоть немножко верила в то, что мне не откажут… Ну а позавчера вернулась… (с отвращением) Ви-ка. Виктория Зубкова. А если совсем откровенно – то самый противный мне человек в нашем классе. Не имею ни малейшего понятия, откуда она знакома с Лилей, однако она постоянно к ней липнет. И всё с какими-то дурацкими разговорами ни о чём: то про собачек бездомных, то про то, что к ней вчера в гости подружка приезжала и они обои вместе клеили… Куда уж там Ахматовой и Блоку! А самое обидное, что Лиля этот весь поток пустого сознания слушает, пусть и не отвечает. Даже когда Ви-ка подошла ко мне, чтобы заявить, что я занимаю её законное место – кто бы ещё интересовался её мнением, правда? – ни слова не сказала. Промолчала. Иначе говоря, согласилась. (НАСТЯ почти плевком гасит последнюю свечку. ЛИЛЯ грубым движением отбрасывает книгу в сторону и зажимает руками рот после своей реплики.)
ЛИЛЯ. Это ты всё какую-то чепуху болтаешь! Ни с кем я не соглашалась!
НАСТЯ поднимается со стула и начинает ходить вокруг ЛИЛИ.
НАСТЯ (со злобой). И вот, вроде бы, я и признала, что могу в искренние чувства. Даже, может быть, что-то через себя пропустила. А толку? (Обращаясь к неподвижной фигуре ЛИЛИ.) В чём смысл-то? Зачем столько потраченных усилий? Ради того, чтобы мне было в тысячу раз больнее переживать, что мне предпочитают пустышку, да?!
Она толкает ЛИЛЮ в макушку, та падает на пол, приземляясь на синюю ткань. НАСТЯ в течении нескольких секунд осознаёт произошедшее, выражение её лица меняется со слепого гнева на страх. Она встаёт перед телом ЛИЛИ на колени, хватает её за плечи и укладывает себе на бёдра её голову, укрывая ЛИЛЮ тканью. Рука НАСТИ беспорядочно путается в её волосах, верхняя губа поджата, в глазах – сожаление и отчаяние.
НАСТЯ. Если бы я ещё могла на неё злиться… Если бы у меня получилось… Так ведь нет! Какая там злость? Только желание защитить, укрыть от всего плохого, что только вокруг неё ни происходит… Откуда это? Почему оно происходит именно так?
НАСТЯ поворачивает голову ЛИЛИ лицом вверх, вглядывается в него, точно что-то ища, а затем тоже укрывает его тканью.
НАСТЯ. Я ведь… на самом деле одинока. Когда мне весело и хорошо, когда есть силы шутить смешные шутки, помогать с алгеброй, выслушивать чужое нытьё, бегать на три встречи – одна за другой – тогда я всем нужна, всем своим двадцати близким друзьям. А сейчас… стоило мне замкнуться в
