Колеса без конца катились
По рельсам - Дальше на восток.
Тек с неба свет
Багряным соком
Худым прогнозам вопреки.
И вот...
Могоча подле сопки –
Домишек гроздья вдоль реки.
Она к ним из-за поворота
От стен Раздольной,
Там... в лесу,
Плыла навстречь и огороды
Кружила, словно на весу.
Могоча.
Край глухой, таежный.
Суровый дням суровый гимн.
Конец мучениям дорожным,
Начало, может быть, другим.
Здесь позабудь
Болезни, нервы.
Живи скупых костров огнем.
Здесь БАМ вторая
Рядом с первой
Вдоль рек тянулась
День за днем.
И день за днем Л
омы и кайла
Вгрызались
В камень мерзлоты.
И костыли
Вонзались в шпалы.
И сращивали путь болты.
О, БАМ!
Тебя забыть не в силе
Кто прочно
Связан был с тобой.
Хотя сюда их из России
Вели в те годы не любовь,
Не жажда славы, не отвага..
В бесчётной тяге
Дней твоих
Они скитались по бамлагам,
И звали бамовцами их.
Толпою молчаливо-хмурой
В снегу, в грязищи и в пыли
Тупыми овцами понуро
Они распадками брели.
А по бокам
Конвой на конях -
Винтовки дремлют за спиной.
Ему дана
Самим законом
Власть
Над притихшею страной.
Над затаившейся толпою.
Кто подл, жестокой силе рад.
Вчера он узкой
Брел тропою.
Теперь ему и черт не брат.
Вчера готов был
Жрать ворону,
Делить с товарищем «бычок».
Сегодня в «самообороне» -
Нажмет на спусковой крючок,
Начальству грозному
Послушный,
Шепча:
- А помнишь...
Ну, держись...
И в этом хлеб его насущный.
Его судьба
И сучья жизнь.
Когда
Построил их начальник,
Сказал:
- Нужна охрана вам...
Ряды без ветра закачались,
Внимая в трепете словам.
Беда в неволе –
Смерть приблизить,
«Дешевкой» волю укротить.
Их надо было враз унизить,
Их надо было развратить...
В рядах
Проход образовался,
Залитый брызгами зари...
Так Хмырь
В охранники подался.
А с ним и прочие хмыри.
Уже, упившись властью строгой.
Конвой томился и скучал…
Терзали бамовцы дорогу.
И каждый о своем молчал.
С бездольных дней
До смерти самой
В отцовском горестном краю,
Пройдя длиннущий путь
Лесами,
Они вошли в судьбу мою.
И мне с тех пор З
абыть едва ли,
Да и другой забудет кто,
Что шапку бамовкою звали
И куцее полупальто:
Сукнище грубое по верху
Да на подклад
Сатин - не шелк.
А на отделку вместо меха
Искусственный каракуль шел.
Но это при освобожденьи...
А в зоне куртка, да штаны.
Да две подошвы
Ты наденешь –
«Колеса» бамовской шпаны.
Подошвищи
Из толстой доски
Вязались вервию к ногам.
В «удачливых»
Обутках броских
Не людям шествовать –
Богам.
По тверди сине-голубиной –
Такой - и глаз не отвести,
Идти
Над пропастью глубинной,
В людской бедлам
Любовь нести –
Любовь к недоброму соседу,
Любовь к предателю, к лжецу,
В душеспасительных беседах
Лоб подставляющих венцу.
Они пошли...
Куда им деться?
Закон
Свободу порешил.
Оставив
Память злую детства,
Их всех грядущего лишил.
В своей беде невыразимы –
Затем рождались и росли:
Они пошли толпой
И в зимы
Зон уязвимость понесли.
А зимы в Забайкалье были:
Белеет нос - за пятьдесят.
Да, лес прошив Морозной пылью,
Тайгой ветра заколесят.
Замрет земля
Под тощим снегом,
Порвется вдоль и поперек,
Под игом мучаясь - набегом
Замерзших дней...
Но ни упрек,
Ни стон из уст заиндевелых
Не потревожат тишины...
Лишь перхотью обсыплет
Белой
Мороз округу с вышины.
Позамутит
Поверхность стали –
Коснись ее рукой на миг...
Коснулся... –
От ожога сник,
Оставил кожу на металле.
А там и хиус обсосет...
Нет!
Зек напрасно здесь
Хлопочет.
Начальник ежли
Не захочет,
Тебя и дьявол не спасет...
Лихие дни лихой печатью
Лежат на памяти людской.
Коль в чем-то
Был ты к ним причастен,
Ты вспоминаешь их
С тоской.
Вдоль боязливых тихих улиц,
Лохмотьями одежд тряся,
Под тяжестью невзгод
Сутулясь,
Бродили люди, хлеб прося.
Руками рамы сжав, стояли
Под окнами по вечерам –
Похоже, каждого распяли
На крестовинах этих рам.
Для них извечная забота –
Достать шамовки –
В этом жизнь.
Настанет утро - на работу.
А вечер -
Волком вновь кружись...
Умей вертеться
И крутиться.
Пусть душу
Совесть не грызет.
Иначе жизнь укоротится –
Кому на сколько повезет...
Отныне ждет судьба такая,
Поскольку Судеб нет иных –
Лутавина и с ним Чугая.
И многих, многих остальных.
По пятеро
В змею-колонну
Согнали их.
Подбили счет.
И развели их по казенным Домам.
И взяли на учет.
А дом, не дом –
Барак из бревен.
Двойные нары в два ряда.
За стенкою
С окошком вровень
Лежит завалинки гряда.
По центру печь
И стол дощатый.
Лоханка для помывки рук.
И мир огромный, непочатый
Колючки ржавистой вокруг...
Колючка прочного сеченья –
Бамлаг надежно обнесен
Не для побега пресеченья,
А чтоб порядок был во всем.
И под конец
Печать на бланке
Да подпись - лапа паука...
Не потому ль
Зовут фалангой
Часть... лага хмурые зека.
Здесь жить теперь
Моим героям,
Худой барак считать своим.
Ходить,
Куда направят строем,
И делать то, что скажут им.
А им одно теперь прикажут –
Брать больше –
Дальше относить...
А не послушался - накажут.
И снова
Грязь пойдешь месить.
И эСэСЧ* вперед спешила
И не жалела ни коней,
И ни людишек...
И крушила
Завалы леса и камней.
И был
Десант рабочий брошен
Вперед,
Почти на сотню верст.
...Их било ветром
И порошей.
эСэСЧ - Специальная строительная часть.
Обогревало светом звезд.
Им стройка
Гнула книзу плечи.
И разжигала вновь азарт...
И шли они своим навстречу
И оставляли Амазар.
* * *
В семи верстах от
Амазара
К Могоче
С левой стороны
В край неба
Горб-скалу врезала
Спина хребта.
И вдоль спины,
На зеков
Облако набросив,
Скала спешила скрыть их
В тень...
На грудах шпал
Мерцали росы.
Вступал в права
Обычный день,
Конвоем
Под ружьем ведомый.
Корою пахло и листвой.
И мужики, грустя о доме,
Тянули срок обычный свой.
Тянули рельсов километры.
Была печальной их судьба.
Их прошивали иглы ветра.
И дождь их сек.
И на губах
Чернела кровь.
Им поясницу
Ломило. И ломило грудь...
Еще им долго
Будут сниться
И эта жизнь.
И этот путь.
Он был промерян их ногами
В надежде волю обрести...
... Работа выпала Чугаю –
Откос под сопкою вести.
Ему бугор сказал:
- Поделишь
С Лутавиным канаву ту...
Чугай под сопкою с неделю
Долбил кайлою мерзлоту.
И сопка
В бездне глаз шаталась.
И к сопке,
Что скрывала мгла,
Немая ненависть питалась
И раствориться не могла,
Чтоб на душу,
Подчас карая,
Ложиться тяжестью камней...
И не было конца и края
Усталому вращенью дней.
И это было поначалу.
А там
Случилось что-то с ним.
Знать, в тихом сердце
Отзвучали Слова -
Он ими был тесним.
И понял он:
Тот петроградский
Христос -
Он выдуман им был.
Замешан
На фальшивом братстве:
Он для себя людей любил.
А их - Для них
Любить здесь должно
И Самого за них отдать.
Тогда
В час
Судный Непреложно
Сойдет на душу благодать...
Он - жил,
Он в легком плыл тумане.
Он людям слабости прощал.
И на Лутавина вниманье
Уже подчас не обращал,
Когда Лутавин
Им стремился
Вертеть, вставая поперек.
Чугай подобным не томился:
Считал -
... пусть дух бы... Дух берег...
Чугай был опытней и крепче
Душой и телом,
Потому
Чугаю срок давался легче:
Он приспособился к нему.
И стал он
Вкалывать беззлобно,
Стремясь обресть
Души покой,
Должно быть, он
На месте лобном,
И на себя махнул рукой.
А сопку? - Он считал своею,
С тем подлым,
Чем отныне жил.
Он к ней привык,
Сроднился с нею:
Он здесь отныне старожил.
И здесь однажды
Подле сопки
Под вечер
Встретился с мальцом
По-птичьи тонким,
Невысоким,
С худым болезненным лицом...
Он
Познакомился с мальчонкой –
Тот жил от них невдалеке
Над перекопанной речонкой,
Ползущей
Меж камней
К реке,
Зажатой дикими хребтами,
