В ответ
С глухой тоской в груди
Один другому
Молвил вскоре:
«В штабах засели паникеры
Метлой железною пройди!»
Промчались в круговерти
Годы -
Тачанок смертная езда.
Над краем
Вытоптанным, голым
Взошла колючая звезда.
Когда ж
На власти делать ренту
Пришла пора –
Возник союз:
Кожевник Лазарь,
С ним Лаврентий
Да полтора мильона плюс
И местечковых,
И портовых,
Повылезших из всех кустов,
Узе
На «подвиги» готовых,
Для занимания постов.
... Ночь канула.
И людям внове,
Что им открылось
В свете дня -
«...те Берия и Каганович,
однако
дальняя родня...»
К сему,
Чтоб пальцем в этом разе
Никто показывать не смел,
Не злобился,
Подчас не сглазил,
Их круг подать себя умел.
Любое дело было впрок им,
И вот -
Обласканный судьбой,
Стал первым... Сталин,
Дабы смог он
Прикрыть их
Ширмою - собой.
О! Как его повсюду славят.
И режут, режут русский люд.
И на него
Вину навалят:
«Мол, злобен горец был
И лют».
Напишут книги Рыбаковы,
Шатровы пьесы сочинят.
Умишком «задним»
Бестолково
Суд над эпохой учинят.
Охают вольно и невольно,
Вниманьем плотным
Окружив...
А у него
Грехов довольно
Своих -
Не надо и чужих...
Да - подтверждаю:
Было...
Было...
И думы, и дела его.
Страдая, сердце не забыло
В угоду чью-то ничего.
Не рабство,
Коим нам
Грозили,
Не труд,
Что Некто «воспевал»,
Когда «чудесного грузина»
В генсеки рекомендовал.
Сам Ленин ждал
Судьбы иной,
... Но шло
В сподвижниках броженье.
Ильич обманутый, больной
Был в Горки
Сослан окруженьем.
И, принимая ныне жизнь,
И на чужой звезде
Распятый,
Ищу я в жизни угол пятый
И говорю себе –
Держись!..
Не прославляю.
Не свищу.
И не сужу судом поэта.
А мне сдается, -
В жизни этой,
Я только истину ищу.
Часть третья
Чугай
Зреть бюст на сопке чаял.
Он взор к ней часто
Обращал.
Чугай Лугавина ночами
В свои задумки посвящал.
На нары перед ним садился.
Шептал:
- ... нам надо изваять...
Тот за идею ухватился,
Похоже, впрямь была своя?...
Прикинул –
Делать два-три года.
А после...
После пересуд.
Ведь за такое и свободу
Ему на блюдце поднесут.
Да за нее, душой радея,
Вгрызайся в камни,
Бей... круши...
Усач до фени,
Но на деле
Подчас
Все средства хороши...
* * *
Под сопкой
Камень стыл голимый.
Там глины
Не найдешь с огнем...
Они
Нашли в распадке глину,
В барак сносили
День за днем.
Присев у печки на кокурки –
Нелегок труд был
И не прост –
Лепили грубые фигурки
По грудь…, по пояс…,
В полный рост.
Толпа сопела, глазом метя
В комки,
Желая взять и смять:
- Чаво разводють сырость
Эфти?
В игрульки хоца...
Так их мать...
Лутавин, опасаясь драки,
На время лепку прекращал...
Чугай на реплики барака
Внимания не обращал...
А по утру кайла с лопатой.
Терпенье адское и труд –
Они их превратят
В горбатых,
И в пыль
Здоровье перетрут.
А после долгая работа
На нарах тесных
Перед сном.
И вновь
Поделки шли без счета –
По грудь и в профиль
В основном.
И выбран был
Один из прорвы.
Один
Из красной массы всей.
В своем величии суровом.
В своей
Единственной красе.
И был он впрямь
Сродни простому.
И гениален потому.
И был в себе себя достоин.
И лишь покамест одному
Чугаю
Виден в глине этой.
К нему
По жизни шел Чугай.
С ним будут связаны
Полсвета:
Скала, дорога
И тайга.
И на скале,
Над краем поднят,
Вождь,
Жизнь отдав
Большой Страде,
Здесь будет звать
Народ на подвиг
И в ратном деле,
И в труде.
Девяносто первый (экскурс в будущее)
Да, были дни пахать и сеять.
Сегодня в избах молотьба
Идет по матушке – Расее...
О, жизнь!
О, страшная судьба!
Ты приоткрыла окон ставни
Капризом царственной руки.
И мы сегодня в прошлом,
Давнем
Живем наветам вопреки.
Не для того ль,
Чтоб им прельститься,
Жалея - вот не сберегли,
Чтоб
Перевертыши-партийцы
На нас теперь свалить могли
Свою бездарность, неуменье
И жадность наглую свою.
И ничего мы не имеем
В отцовско-дедовском краю.
Иной был пахарем,
Иные
Бросали в почву семена
И зла, и зависти.
И ныне
На нас лежит одна вина.
Платить
Одну должны мы плату
Возмездию - И я...
И он...
Один, - живущий на зарплату,
Другой, - укравший триллион.
Одной преступною веревкой
Повязаны мы с древних пор:
И я –
Его противник робкий.
И вор,
Вздымающий топор.
Так инородцы, теша жажду,
Закусывали удила.
И Сталин их казнил однажды
За их недобрые дела.
Но внуки осужденных
Живы -
У глупых умными слывут.
С фальшивым именем,
С фальшивым
Нутром -
Они средь нас живут.
И нас они считают
Быдлом -
Рабами в нашей же стране.
Такое есть,
Такое было
По нашей собственной вине.
Ещё Хрущев к словам был чуткий
(обвисли уши под лапшой)
Плясал под тайные их: дудки,
Хотя считал,
Что сам большой.
Он, раб душой.
Вождю старался
Угодным быть –
Елозил, льстил...
Зато на мертвом отыгрался,
За гениальность отомстил.
По принципу –
Пусть наших знают –
Задержку должен наверстать.
Так льва погибшего
Пинает
Осёл,
Дабы героем стать.
О Брежневе и речь не стоит
Вести –
Чурак был Чураком.
В Кремле,
Известно, - на постое,
Сидел под бабьим каблуком
Под каблуком
Мадамы Гольдберг...
Потом Андропов Ильича
Сменил
Но.... кагэбэшник-айсберг
Жил скромно.
Не рубил с плеча.
Шел в коммунизм
С другими в ногу...
Молился лишь на диамат...
Он шахматист,
Ходов на много
Глядел вперед - готовил мат,
Чтоб диссидентов
Через сито
Враз пропустить
И... обвинить,
..Загнать по тюрьмам
На отсидку,
И в шайки их объединить.
И в этом
Цель была прямая –
Втравить их
В нынешний разбой,
Руками нашими ломая
Наш Дом,
Где жили мы с тобой.
Он напоследок Горбача
Поднес нам хитро
И негрубо,
Когда предшественник
Дал дуба...
И Маркса - Ленина свеча
Погасла, зачадив квартиру
(терпи измену и... молчи).
Генсек же западному миру
Раздал
Отмычки и ключи.
А перед этим на мгновенье
Иуда президентом стал.
И вот
Цепи распались звенья.
И Судный час
Для нас настал.
Тогда за тайною завесой
В столице Северной страны
Увяло царство
Мелких бесов,
Родилось царство сатаны...
И это будет. А пока
Идет
Лишь девяносто первый.
Он нам испытывает нервы,
Разминкой пробует бока.
Предав отчизну в некий час,
Еще с экранов
Смотрит Горби...
За ним Борис
Довольно-гордый
Возник, упитанно лучась.
Он выплывает из глубин,
Предателя с дороги гонит.
Губами страшными Горгоны
Бросает слово в мир:
- Убий!..
Во имя западных идей.
И русских бьет
Коварно в спину.
Сам черемис наполовину,
Наполовину иудей...
... Он думает,
Легко в века
Бросает клич свой
С башни танка
И спекулянтам,
И путанкам...
Так некогда с броневика
Бросал в толпу бродяг слова
Картавый рыжий человечек.
От слов тех Больше полувека
У нас кружится голова...
О, век двадцатый –
Хитрый,
Злой -
Фарс жутковатый,
Подлость драмы,
Где вместо
Праздников с дарами
Дымятся угли под золой.
Глава, которой могло и не быть (продолжение)
Я помню дней своих исток –
Стремнины бурные и плесы.
В ночи вагонные колеса
Стучат в рассвет:
- Вла-ди-
вос-ток...
Я этот город покидал,
Не ставший
Ни родным, ни близким.
Героям ставя обелиски,
Он много в жизни повидал.
Он много в жизни пережил.
Внимал жаргонам
И наречьям.
Здесь мой отец
На Черной речке
Когда-то
В кавполку служил.
Конец двадцатых
Грозных лет,
Еще дрожащих от фугаса.
Огнем звезды,
Давно погасшей,
До нас дошел
Их жесткий свет.
Быть может, город потому
Меня манил
К далеким сопкам.
Он из лучей фонарных
Соткан,
Возник в тумане и в дыму.
И я к нему прижал уста.
Но я
Не стал в него влюбленным...
