двое мальчиков попятились от нее.
– Прости, – прошептал он, а затем исчез.
Все закончилось в одно мгновение – быстрее, чем ее диафрагма смогла раскрыться.
Он использовал ее. И она позволила ему это.
С криком разочарования Рен потянула за цепь, пока она не натерла ее запястье до крови. Как бы она ни старалась, ключ был вне досягаемости. Ее желудок скрутило от знакомого страха, а дыхание стало слишком тяжелым, слишком громким.
Это не по-настоящему. Это не могло быть по-настоящему.
Она потеряла единственную зацепку. Ее единственный шанс узнать, что случилось с Байерсом. Ее единственный шанс убедиться, что никто больше не исчезнет. Королева убьет ее, если Уна не сделает это первой.
Нет, смерть была бы благословением. Она доказала, что королева оказалась права. Рен не заслужила ее одобрения, как и своего места в Гвардии, если позволила эмоциям сделать ее слабой, и доверчивой, и…
Безрассудной. Как и сказала Уна. Как всегда, она оказалась права.
Талант не защитит ее от королевы. Пока это кровоточащее сердце бьется внутри нее, она никогда не будет достаточно хороша.
– Возможно, мне стоит оставить тебя здесь.
Закрыв лицо рукой, Рен попыталась спрятаться от гнева Уны. Другая ее рука свободно свисала за спиной, все еще прикованная цепью к дереву. Когда она взвесила варианты, смерть здесь показалась гораздо предпочтительнее, чем встреча с Изабель. И то и другое обещало медленную мучительную кончину, но, по крайней мере, если бы она осталась здесь, то сошла бы в могилу с почти нетронутой гордостью.
– Так будет лучше, – согласилась Рен.
Уна раздраженно зарычала и подобрала с земли брошенный ключ. На одно мучительное мгновение Рен испуганно подумала, что Уна швырнет его в лес. К счастью, она сняла с нее кандалы, но крепко сжала запястье Рен в кулаке. Ее пульс бешено колотился под кожаными перчатками Уны.
– Я просила тебя ничего не делать, пока меня нет. О чем ты думала?
– Я не думала. Он страдал.
Уна напряженно вздохнула.
– Твое сострадание совершенно неуместно. Однажды тебя убьют из-за него.
– Может, и так! – огрызнулась Рен. – Но я целительница. Я не хочу играть в Богиню и выбирать, кому жить, а кому умереть.
– Для этого слишком поздно. Если пропадет еще кто-нибудь…
– Я знаю. – Рен не смогла скрыть дрожь в голосе. Из-за ее бессмысленного сострадания их единственная зацепка ускользнула. Они не приблизились к Байерсу, а если бы кто-то еще пропал – если бы Уна пропала, – это тоже было бы на ее совести. – Я знаю, – на этот раз мягче повторила она. – Мне жаль.
Ссориться с Уной всегда больно. После стольких лет они были слишком хорошо знакомы с ранами друг друга: как их вскрыть, куда втереть соль, как снова зашить. Даже сейчас Рен любила ее. Трудно было не думать о ней, учитывая звездный свет, запутавшийся в черных волосах Уны, и вес целой нации на широких распрямленных плечах.
Особенно когда она смотрела на нее вот так: ярость, изнеможение и облегчение отражались в янтаре ее глаз. Хватка Уны на запястье ослабла и теперь больше походила на успокаивающее прикосновение.
– Как он сбежал? – осмелилась спросить Рен.
Какую бы нежность ни проявила Уна раньше, она скрылась за хмурым взглядом.
– У него было преимущество.
– Что ты имеешь в виду?
– Когда я увидела, что он убегает, я не колебалась. Сразу помчалась сюда.
Это было так непохоже на Уну.
– Почему?
– Потому что. – Сколько разочарования было в этих двух словах. – Я думала, с тобой что-то случилось.
– Ты хочешь сказать, что беспокоилась обо мне?
Уна поморщилась:
– Не испытывай удачу.
Рен жаждала услышать признание, но Уна никогда не будет такой простой, такой уязвимой. Она не всегда была суровой, но война научила ее не обнажать душу. Однако выбрав спасение Рен, а не поимку преступника, Уна оказалась близка к этому. Как бы она ни протестовала, даже Уна не была невосприимчива к страху. Рен наблюдала, как после исчезновения Байерса в глазах Уны собирается буря, темная и меланхоличная. С тех пор она так и не прояснилась. Рен знала, что его исчезновение ранило ее, но только теперь поняла, что это сделало Уну мягче, чем она могла себе позволить.
– Ты знаешь, это не твоя вина, – мягко произнесла Рен.
– Я была его командиром. – Уна выдавила тонкую холодную улыбку. – Конечно это моя вина.
– Пожалуйста, не говори так.
– Это правда. Его жизни – все ваши жизни – доверены мне. Я прошу вас всех рисковать своими жизнями ради меня каждый раз, когда мы покидаем город. Каким бы я была лидером, если бы не была обязана тебе тем же?
– Ты не должна просить. Я бы сделала это в любом случае.
– Хорошо. – Уна поджала губы. – Тогда в следующий раз не заставляй меня отдавать тебе приказы.
– Да, майор, – пробормотала Рен.
Она сглотнула прилив вины. Для Уны эта миссия заключалась не только в том, чтобы добиться справедливости или угодить королеве. Для нее это было искуплением. Рен хотела протянуть к ней руку, но в итоге просто продолжила неподвижно стоять, как будто любое резкое движение могло разрушить временное перемирие между ними.
Постепенно лицо Уны стало серьезным, и на его месте снова появилась привычная маска, суровая и бесстрастная.
– Мне нужно будет подготовить отчет для королевы сегодня вечером.
Рен хотела оплакать упущенный момент, но болезненное напоминание о королеве лишило ее всяких эмоций, кроме страха. Она собрала пригоршню травы и скрутила ее, отчаянно пытаясь хоть чем-то занять руки.
– Ты не можешь.
– Я должна. Мой долг королеве превыше всего.
– Но что произойдет с нами, если она обо всем узнает? Что будет с твоим продвижением?
Уна уже несколько месяцев добивалась повышения до подполковника. Подобная ошибка дорого обойдется им обеим. Уне может грозить понижение в звании, а Рен, возможно, полностью лишится своего.
В багрово-синем свете сумерек выражение лица Уны было непроницаемым.
– Я не знаю.
Они сидели в тишине и смотрели, как солнце превращается в сверкающую оранжевую ленту за горами. В такую ночь, как эта, даже тепло Уны рядом не утешало Рен.
2
Пока они ждали встречи с королевой, нервы Рен напряглись, а сердце стучало в такт тиканью часов. С отвесных каменных стен Северной Башни свисали сотни часов. Резные и расписные часы с кукушкой, часы на стеклянной мозаике, часы с качающимися маятниками и часы с вращающимися шестернями, часы в стеклянных корпусах и часы из металла. Слишком много часов, чтобы человек мог оставаться в здравом уме. Говорили, что Изабель поручила слугам
