Она постоянно пребывала на грани забытья, лежала расслабленная и сонная, когда появлялись эти образы. Потом она видела, как кулак приближается к ней, тут же мгновенно просыпалась. Лежала, вся дрожа, надеясь, что он, еще полностью не заснувший, не повернется к ней и не врежет ей в живот или в бедро за то, что она потревожила его.
Она окунулась в этот ад, когда ей было восемнадцать, и очнулась от такого летаргического сна примерно через месяц после своего тридцать второго дня рождения — через полжизни. Разбудила ее одна-единственная капелька крови — не больше десятицентовой монетки.
2
Она увидела ее, когда стелила постель. Капля — точнее пятнышко — была на простыне с ее стороны, рядом с тем местом, где должна лежать подушка. Вообще-то она могла чуть сдвинуть подушку влево и закрыть пятнышко, которое уже высохло и приобрело противный бордовый цвет. Сдвинуть подушку было просто, и она уже собиралась сделать это, — главным образом потому, что не могла сменить лишь верхнюю простыню. У нее не оставалось больше чистого белого постельного белья, а если бы она заменила белую простыню с пятнышком крови одной из простыней в цветочек, ей пришлось бы сменить и все остальное белье. Не сделай она этого, у него появился бы повод для недовольства.
«Только посмотри, — слышала она его голос, — даже комплекта постельного белья собрать не можешь — пододеяльник белый, а простыня в цветочек. Господи, ну почему же ты такая лентяйка? Подойди-ка сюда — я поговорю с тобой по душам».
Она стояла со своей стороны кровати, освещенная лучами весеннего солнца, — «ленивая шлюха», проводящая все дни за уборкой их домика (за один-единственный отпечаток пальца в уголке зеркала ванной комнаты он мог ее избить) и приготовлением еды. Стояла, глядя на пятнышко крови на простыне, с таким усталым и преисполненным отвращения выражением лица, что постороннему наблюдателю могло показаться, будто она дебильная.
«Я думала, кровь уже перестала течь из носа, — мысленно говорила она себе. — Я была уверена, что перестала».
Он редко бил ее по лицу — соблюдал осторожность. По лицу бьют пьянчуг, которых он арестовывал сотнями за свою службу сначала патрульным полицейским, а потом детективом городской полиции. Если ты бьешь свою жену по лицу слишком часто, то очень скоро истории насчет того, что она упала с лестницы, или врезалась в дверь ванной комнаты в темноте, или наступила на грабли на заднем дворике, перестают действовать. Люди понимают. Люди болтают. И рано или поздно ты попадаешь в беду, даже если женщина держит свой рот на замке, поскольку давно миновали деньки, когда власти или треклятая общественность не совали бы свой нос в чужие дела.
Правда, его характер все это не принимал в расчет. Характер у него был скверный, очень скверный, и порой он срывался. Так случилось и прошлой ночью, когда она принесла ему второй стакан чаю со льдом и нечаянно капнула на его руку. Взмах руки, и из ее носа хлынуло, как из прорванной водопроводной трубы, прежде чем он сообразил, что делает. Она увидела выражение отвращения на его лице, когда кровь залила ей рот и подбородок, которое затем сменилось тревогой: что, если у нее действительно сломан нос? Это означало бы еще одну поездку в больницу. На мгновение ей показалось, что грядет очередное настоящее избиение, одно из тех, после которых она корчится в углу, задыхаясь, плача и пытаясь сделать вдох, чтобы ее вырвало. В передник. Всегда в передник. В этом доме нужно все делать быстро и беспрекословно — если не хочешь, разумеется, чтобы тебе свернули шею… Такие вот дела.
Он испугался возможных неприятностей, принес ей тазик со льдом и отвел в комнату, где она улеглась на диван, прижав пакетик со льдом к переносице, между слезящимися глазами. Вот куда надо его класть, сказал он ей, если хочешь быстро остановить кровь и избежать опухоли. Разумеется, в этом деле он профессионал, и не опухоль сама по себе его беспокоила. Завтра ей идти на рынок, а распухший нос не прикроешь, как подбитый глаз, парой темных очков.
Он отправился доедать ужин — поджаренную молодую картошку с зеленью.
Опухоли почти не осталось, как свидетельствовал об этом взгляд в зеркало, брошенный сегодня утром (перед уходом на работу он тщательно осмотрел ее и удовлетворенно кивнул, прежде чем выпить чашку кофе), а кровотечение прекратилось после пятнадцати минут лежания с ледяным компрессом. Но где-то посреди ночи, пока она спала, одна предательская капелька крови выкатилась из носа и оставила это пятно, означавшее, что ей придется перестилать постель целиком, превозмогая боль в пояснице. Спина у нее в эти дни болела постоянно. Даже осторожные наклоны и повороты вызывали боль. Ее поясница была одной из его излюбленных мишеней. В отличие от того, что он называл «мордобоем», бить кое-кого по пояснице безопасно… только если этот кое-кто знает, как держать язык за зубами. Норман обрабатывал ее почки четырнадцать лет, и следы крови, которые она все чаще замечала в своей моче, уже больше не удивляли и даже не тревожили ее. Это, решила она, просто еще одна неприятная составная часть брака, вот и все, и вполне возможно, что у миллионов женщин дела обстоят еще хуже. И тысячи из них живут в этом же городе. Так, во всяком случае, она всегда считала — до сих пор.
Она глядела на пятнышко крови, испытывая чувство досады, пульсирующее у нее в голове, и ощущая покалывание каких-то иголочек, которое обычно бывает после пробуждения.
С ее стороны кровати стояло небольшое кресло-качалка, которое она мысленно называла про себя Стулом Винни-Пуха. Сейчас она попятилась к нему, не отрывая глаз от пятнышка крови на белой простыне, и уселась в него. Она просидела на Стуле Пуха минут пять и, вздрогнув, вскочила. В комнате зазвучал голос, и она не сразу поняла, что голос — ее собственный.
— Если так будет продолжаться, то скоро он убьет меня, — сказала она, обращаясь к этому кровавому пятнышку — частичке ее самой, которая вытекла из ее носа и умерла на простыне.
Ответ на этот вопрос отпечатался в ее сознании, и он был намного страшнее, чем вероятность смерти, которую она высказала вслух:
— Разве что ему не позволить. Ты подумала об этом? Нельзя ему позволить!
3
Она об этом не думала. Мысль о том, что в один далеко не прекрасный день он врежет ей слишком сильно или по неудачному месту, часто приходила ей в голову (хотя до сих пор она никогда не высказывала ее вслух даже самой себе). Но никогда она не думала о том, что может этому сопротивляться…
Ее душа растревожилась, а тело напряглось. Обычно на Стуле Пуха она только сидела неподвижно со сложенными на коленях руками, глядя через кровать и дверь в ванную комнату на собственное отражение в зеркале, но в этот день она начала раскачиваться, наклоняя кресло вперед и назад резкими движениями. Она должна была покачаться. И ей захотелось взглянуть повнимательнее на свое отражение, хотя нос ее не так уж и беспокоил.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
