в миг исказилось ненавистью, она со злобным наслаждением исщипала ребенку ручки и ножки. Ребенок громко заревел от боли.
Летним вечером, перед самым закатом, когда в воздухе дрожит бесчисленное множество серебристых паутинок, из степи в улус возвращаются коровы. Они идут степенно, важно. Останавливаются, облизывают свои тучные бока. То шагают молча, то призывно, требовательно мычат, подают голос телятам. Осторожно несут полное тяжелое вымя жирного, сладкого молока. Хулгана видит, как их розовые соски касаются высокой горькой полыни.
Хулгана завидовала даже коровам, их спокойной жизни. Вот какая она стала! Жила со своей черной душой в темной холодной юрте. Утром проснется, подоит козу, без причины злобно пнет ее ногою, вскипятит молоко, размочит в нем кислые молочные сухари - айрса. Поест и, не снимая грязных унтов, ляжет на кровать, с головой закроется вонючим овчинным одеялом. Иной раз проспит весь день, храпит так, что на улице слышно. А то пойдет куда глаза глядят. Забредет в чью-нибудь юрту, сядет в угол, снова задремлет. Ни с кем не разговаривает, ничем не интересуется. Проснется, безразлично посмотрит вокруг и опять уснет. К ней все в улусе привыкли, не удивлялись.
Так вот что случилось однажды. В тот злополучный день в юрту Жаргалмы зашли две соседки. Одну из них, ту, что была в стоптанных унтах, в халате, залитом кислым молоком, Жаргалма знает, запомнила со своей свадьбы - ее зовут Дари. На свадьбе, когда все еще были трезвые, она хватила лишнего и вдруг запела громким, некрасивым голосом песню, которую во всех улусах поют только мужчины-картежники. Что тут поднялось! Старики возмутились, зашумели, молодежь и ребятишки расхохотались, на Дари зашикали, закричали.
Вторую женщину, которая была помоложе, Жаргалма видела впервые. Она была, наверное, не тамошняя, Жаргалма уже всех в улусе знала в лицо.
Только вошли эти женщины, заявилась и Хулгана-абгай. Она была в своем длинном выцветшем халате со множеством оборок вокруг низкой талии. С обтрепанного подола, с длинных рукавов свисала густая бахрома. Шапка на ней нескладная, высокая, без кисточки, оторочена черным вытертым бархатом. Вошла в юрту, остановилась- шея длинная, тощая, синяя нижняя губа отвисла… Не поверишь, что была когда-то красивой. Голову задирала кверху, будто смотрела на людей не глазами, а широкими ноздрями приплюснутого носа. Постояв немного, вместо приветствия громко сказала:
- Споткнулась я…
Сказав это, она присела возле мешка с зерном, прислонилась спиной, приготовилась задремать - была она вялая, скучная, сонная.
Жаргалма налила соседкам чая, и получилось так, что Хулгане-абгай, которая сидела дальше всех у стены, она поднесла чашку последней.
- Я не буду пить… Я не хочу. Я… я… -не найдя, что еще сказать, старуха умолкла. В глазах вспыхнула злоба. Толстая губа отвисла еще ниже… Старуха что-то невнятно забормотала про себя - нет, не молитву, не благословение кому-нибудь на добрую жизнь, не похвалу за хорошее дело… Нет, она проклинала кого-то самыми черными словами, самой скверной руганью.
В степи, в темных норах, живут тарбаганы. К ним в жилье никогда не заглядывает солнце… Душа Хулганы-абгай напомнила чем-то такую глухую нору. Старуху бросало то в ледяной холод, то все в ней пылало огнем. «Почему она подала мне чай последней, почему? - сверлила голову Хулганы неотвязная мысль. - Как посмела так сделать? Я несчастная, позабытая глухими богами, отвергнутая слепою судьбой, но я старше годами, чем две эти бабы-негодницы… За что эта молодая дура, коза двуногая, так оскорбила меня, последней поднесла чай? Еще не успела войти обеими ногами в наш улус, а уже бодается. Думает, что молодая, красивая. Молодость и красота уходят… Думает, что богатая, дура краснорожая. Я богаче ее… несчастьями. Мужем, быком безрогим гордится. Года не пройдет - у нее, у паршивой суки, плаксивый щенок появится. Сдохли бы вы все, сгорели вместе со своей юртой. Чтобы скотина ваша с неродившимися телятами передохла… Чтобы ты, мордастая дура, не смогла никогда разродиться. Если родишь, совсем сдуреешь от радости, в мою сторону даже глядеть не захочешь, дрянь паршивая. Погоди, я обиды не прощаю. Попомнишь старую Хулгану, в голос завоешь, будешь знать, как после всех чай мне подавать…» Вот что шептали толстые синие губы Хулганы. Щеки у нее дергались. Она с трудом поднялась и, никому не сказав ни слова, вышла из юрты, даже не притворив за собой дверь.
Жаргалма покачала головой, подумала: «Что за странная старуха? Сразу всех не узнаешь, конечно, - успокаивала она себя. - Поживу год-два, стану, как своя, все узнаю». Она не хотела больше думать о неприятной старухе, но невольно вспомнила один случай.
Жаргалма любит птиц. Не хищных орлов и коршунов, а маленьких, добрых птиц, особенно ласточек. Они гнездятся всегда около людей, под крышами домов и юрт.
Как-то раз Жаргалма зашла к Хулгане-абгай. принесла ей чашку муки. Старуха налила ей в грязную чашку вчерашнего чая, пахнущего козьим молоком. Жаргалме было противно, но она выпила, чтобы не обидеть хозяйку. Боялась, что старуха нальет еще, но та занялась своим делом - крупными кривыми стежками пришивала на халат заплатку.
Жаргалма заметила гнездо ласточек над дымоходом. Только успела подумать, что они всегда гнездятся под защитой человека, что их тут никто не обидит, как Хулгана взяла длинную палку и принялась колотить по гнезду, в котором были маленькие, неоперившиеся птенчики. Гнездо упало. Хулгана пнула его ногой к очагу, бросила в огонь вместе с израненными птенцами. В юрте запахло паленым.
Жаргалма обмерла, руки у нее похолодели, ей стало страшно.
- Хулгана-абгай, - с трудом выговорила Жаргалма. -Зачем вы?… Ласточки - божьи птицы.
- Мне-то что, - проворчала старуха. - Надоели. Шумят. Покоя нету от них.
- Грех же…
- Ха, грех, - усмехнулась Хулгана. - Для кого и при жизни на земле ад - грехи не страшны.
Жаргалма пожалела, что зашла в эту юрту.
Вечером Хулгана зашла к одной соседке, потом к другой. Всем, у кого была, говорила одно и то же хриплым испуганным шепотом, то и дело тревожно оглядываясь по сторонам:
- Знаете, я сама видела… У этой молодой бабы, жены Норбо… - Хулгана оглядывалась и зловеще шептала: - Пестрый язык. Да… Зачем она заявилась в наш улус? Беда, когда рядом человек с пестрым языком… Выбрал Норбо себе бабу… Если она кому пожелает зла, сразу все сбудется. Если она со своим пестрым языком плюнет на зеленую сосну, сосна сгинет. Беда всем нам, боги прогневались на улус.
Все, кто родился в степных улусах, знают, как быстро в
