Мери казалось, что этому путешествию не будет конца; широкая угрюмая степь представлялась ей широким простором темного океана, через который она проезжала по узкой полоске земли.
— Мне это не нравится, — сказала она самой себе. — Мне это не нравится. — И она еще крепче стиснула свои тонкие губы.
Лошади подымались в гору, когда Мери впервые заметила свет вдали. Заметила его и миссис Медлок и протяжно, с облегчением вздохнула.
— Я так рада видеть, что там мерцает огонек! — воскликнула она. — Это свет в окне сторожки. Мы во всяком случае получим по чашке чаю, только подожди чуточку.
Пришлось действительно подождать «чуточку», как она выразилась, потому что когда карета уже въехала за ограду парка, им оставалось еще проехать около двух миль по аллее; ветви деревьев почти сходились над головой, и приходилось ехать точно под длинным темным сводом.
Из-под этого свода они выехали на лужайку и остановились пред очень длинным, но низким домом, построенным вокруг вымощенного камнем двора. Мери сначала показалось, что в окнах вовсе не было света; но, выйдя из кареты, она увидела, что в одной комнате в углу верхнего этажа виднелся тусклый свет.
Входная дверь была громадная, сделанная из массивных дубовых досок странной формы, с большими железными гвоздями и скрепленная широкими полосами железа. Она вела в громадную переднюю, которая была очень тускло освещена, и лица портретов на стенах и фигуры в старинных доспехах произвели на Мери такое впечатление, что ей не хотелось смотреть на них.
Когда она стояла в этой комнате с каменным полом, то казалась такой маленькой странной черной фигуркой и чувствовала себя тоже какой-то маленькой странной и заброшенной.
Около слуги, отворившего им дверь, стоял еще какой-то чопорный старик.
— Вы должны отвести девочку в ее комнату, — сказал он хриплым голосом. — Он не хочет ее видеть. Он утром уезжает в Лондон.
— Очень хорошо, мистер Пичер, — ответила миссис Медлок, — если я только знаю, что от меня требуется, то я уж сумею все устроить.
— От вас вот что требуется, миссис Медлок, — сказал мистер Пичер, — чтобы вы постарались не беспокоить его и чтобы он не видел того, чего не желает видеть.
После этого Мери Леннокс повели вверх по широкой лестнице, потом по длинному коридору, опять вверх по небольшой лестнице, еще по одному коридору и еще по одному; потом в стене отворилась дверь, и Мери очутилась в комнате, где топился камин и на столе был приготовлен ужин.
— Ну, теперь конец, — бесцеремонно сказала миссис Медлок, — эта и соседняя комната отведены тебе; тут ты и должна сидеть. Не забывай этого!
Таким образом Мери попала в Миссельтуэйт-Мэнор.
Глава IV
Утром Мери открыла глаза только потому, что в комнату вошла молоденькая служанка, чтобы затопить камин. Она стояла на коленях возле камина, с шумом выгребая из него золу, и Мери лежала и смотрела на нее несколько секунд, потом стала осматривать комнату. Она никогда не видела такой комнаты, которая показалась ей очень странной и мрачной. Стены были покрыты ткаными обоями, на которых был изображен лесной вид. Там были фантастически разодетые люди под деревьями, а в отдалении виднелись башни замка. Там были охотники, дамы, собаки, лошади, и Мери казалось, что она сама тоже в лесу вместе с ними. Из глубокого окна она могла видеть обширное отлогое пространство земли, на котором вовсе не было деревьев и которое очень походило на безграничное тускло-пурпурное море.
— Что это такое? — спросила она, показывая пальцем в окно.
Молоденькая служанка, Марта, которая только что поднялась на ноги, посмотрела в окно и тоже указала пальцем.
— Вон там? — спросила она.
— Да.
— Это степь, — сказала она с широкой, добродушной улыбкой. — Она тебе не нравится?
— Нет, — ответила Мери, — я ее ненавижу.
— Это потому, что ты к ней не привыкла, — сказала Марта, идя назад к камину. — Ты думаешь, что она слишком большая и голая? Но она тебе понравится.
— А тебе нравится? — спросила Мери.
— Конечно, — весело ответила Марта, вытирая каминную решетку. — Я люблю степь. Она вовсе не голая. Весной там чудесно, когда цветет вереск и дрок; тогда там пахнет медом и столько простору и воздуху, небо кажется таким высоким-высоким! А пчелы и жаворонки поют и жужжат, и шум такой приятный. О, я бы ни за что не покинула степь!
Мери слушала ее с серьезным, озадаченным выражением лица. Туземные слуги, к которым она привыкла в Индии, были вовсе не такие, как Марта. Они всегда были раболепны и подобострастны и не смели говорить со своими господами так, как равные им. Они делали «салаам», называли их «покровителями бедных» и тому подобными именами. Индийского слугу не просили сделать то или другое, ему приказывали. Там не было обычая говорить слуге «пожалуйста» и «благодарю», и Мери всегда давала пощечины своей айэ, когда была сердита. Она невольно подумала о том, что сделала бы Марта, если бы она вздумала дать ей пощечину.
Марта была полная, румяная, добродушная на вид девушка, но в ее манерах было что-то решительное и смелое, и Мери подумала, что она, пожалуй, ответила бы тоже пощечиной, особенно если ее ударила бы маленькая девочка.
— Ты странная служанка, — довольно высокомерно проговорила Мери с подушек.
Марта присела на корточки, держа в руках щетку, и рассмеялась без всякого признака гнева.
— О, я это знаю, — сказала она. — Если бы здесь, в Миссельтуэйте, была настоящая госпожа, я бы никогда не могла быть даже второй горничной. Меня бы, пожалуй, взяли в судомойки, но никогда не пустили бы в верхние комнаты. Я слишком простая и говорю по-йоркширски. Но этот дом какой-то странный, в нем точно ни господина, ни госпожи нет, кроме мистера Пичера и миссис Медлок. Мистер Крэвен не любит, чтобы его чем-нибудь беспокоили, когда он здесь, и он почти постоянно в отъезде. Миссис Медлок по доброте своей дала мне это место. Она сказала мне, что никогда не сделала бы этого, если бы Миссельтуэйт был как другие богатые дома.
— А теперь ты будешь моя служанка? — спросила Мери все тем же высокомерным тоном, к которому она привыкла в Индии.
Марта опять начала чистить решетку.
— Я служанка миссис Медлок, — гордо сказала она, — а она служанка мистера Крэвена, но я буду убирать тут комнаты и немного прислуживать тебе. Только тебе много услуг не понадобится.
— А кто будет меня одевать? — спросила Мери.
Марта опять присела на корточки и уставилась на нее; от изумления она опять заговорила с протяжным йоркширским акцентом.
— Разве ты не можешь сама одеться? — спросила она.
— Что это значит? Я не понимаю твоего языка, — сказала Мери.
— О, я забыла, — сказала Марта. — Миссис Медлок велела мне следить за собой, а то ты не поймешь, что я говорю. Так ты не можешь сама надеть платья?
— Нет, — почти с негодованием ответила Мери. — Я никогда в жизни этого не делала. Меня всегда одевала моя айэ.
— Если так, то тебе пора научиться, — сказала Марта, очевидно, не подозревая, что говорит дерзости. — Это не слишком рано. Тебе будет очень полезно самой ухаживать за собой. Моя мать всегда говорит, что не понимает, почему это у важных бар дети не вырастают набитыми дураками: ведь у них всегда няньки и их всегда другие моют и одевают, и гулять выводят, точно щенят.
— В Индии все иначе, — презрительно сказала Мери. Она едва владела собой.
Но Марта ничуть не смутилась.
— Оно и видно, что иначе, — сказала она сочувственно. — Я думаю, это потому, что там такое множество чернокожих вместо порядочных белых людей. Когда я услышала, что ты едешь сюда из Индии, я подумала, что ты тоже чернокожая!
Мери села на постели, страшно разъяренная.
— Что! — воскликнула она. — Что! Ты думала, что я туземка! Ты… свиное отродье ты!
Марта уставилась на нее и вдруг вспыхнула.
— Кого ты бранишь? — сказала она. — Тебе не надо так сердиться. Барышне не следует так говорить. Я ровно ничего не имею против чернокожих. Когда про них читаешь в книжках, то они все такие религиозные; в книжках ведь сказано, что чернокожие тоже люди и наши братья… А я никогда не видала чернокожего человека и очень обрадовалась, потому что подумала, что увижу близко хоть одного. Когда я пришла сюда утром, чтоб затопить камин, я подкралась к твоей постели и осторожно приподняла одеяло, чтобы поглядеть на тебя. И тут-то я увидела, — добавила она разочарованно, — что ты ничуть не чернее меня, несмотря на то что такая желтая!
Мери даже не старалась сдерживать своего гнева.
— Ты думала, что я туземка! Как ты смела! Ты их совсем не знаешь! Они не люди, они слуги, которые должны кланяться! Ты ничего не знаешь про Индию! Ты совсем ничего не знаешь!
Она была так взбешена и чувствовала себя такой беспомощной пред наивным взглядом Марты, и в то же самое время вдруг почувствовала себя такой одинокой, такой далекой от всего того, что она понимала и что понимало ее, что бросилась лицом в подушки и разразилась рыданиями. Она так безудержно рыдала, что добродушная Mapта даже испугалась и ей стало жаль девочки. Она подошла к постели и наклонилась к Мери.
