– Нисколько.
– В знак уважения.
– Конечно.
– Я всегда восхищался его умом.
– Я тоже. Кому и восхищаться, как не мне.
– Так я после обеда заскочу.
– Даю тебе зеленую улицу, – сказал я небрежно и даже безразлично. После разрыва с Дживсом я чувствовал себя так, будто наступил на мину и теперь собираю разлетевшиеся по равнодушному миру осколки самого себя, однако мы, Вустеры, умеем не ронять свое достоинство.
Я пообедал в «Трутнях» и просидел там довольно долго. Мне было о чем подумать. Рассказ Чаффи о неграх-менестрелях, которые распевают народные песни на песчаном побережье Чаффнел-Риджиса, решительно склонил чашу весов в пользу этой замечательной деревушки. Я смогу встречаться с виртуозами, возможно, даже перейму у них какие-то приемы и секреты исполнения, эта надежда помогала смириться с перспективой не в меру частых встреч с вдовствующей леди Чаффнел и ее отпрыском Сибери. Сочувствую и всегда сочувствовал бедняге Чаффи, каково-то ему терпеть общество этих двух злокачественных прыщей, которые постоянно вскакивают у него на пороге. В первую очередь это относится к недорослю Сибери, его следовало задушить еще в колыбели. Я с самого начала был уверен, что именно он пустил мне в постель ящерицу, когда я последний раз гостил в Холле, хотя прямых доказательств у меня нет.
Но, повторяю, я был готов терпеть мамашу с сыночком ради редкой возможности приблизиться к таким высококлассным музыкантам, ведь эти чернорожие менестрели так виртуозно играют на банджо, просто с ума сойти. И потому, когда я вернулся домой, чтобы переодеться к ужину, меня угнетала вовсе не мысль о леди Чаффнел и ее отпрыске.
Нет, мы, Вустеры, всегда честны сами с собой. Я впал в хандру из-за того, что Дживс уходит из моей жизни. Никто ему в подметки не годится, размышлял я, мрачно облачаясь в вечерний костюм, такого необыкновенного человека, как он, не было и никогда не будет. Меня захлестнула волна чувств, нельзя сказать чтоб недостойных мужчины. Даже душа заболела. Я завершил туалет, встал перед зеркалом и, любуясь идеально отглаженным смокингом и безупречными складками на брюках, вдруг принял неожиданное решение.
Я быстрым шагом вошел в гостиную и надавил на звонок.
– Дживс, – сказал я. – На два слова.
– Слушаю, сэр?
– Дживс, по поводу нашего утреннего разговора.
– Да, сэр?
– Дживс, я все обдумал и пришел к заключению, что мы оба погорячились. Забудем прошлое. Вы можете остаться.
– Вы очень добры, сэр, но… вы по-прежнему намереваетесь продолжать занятия на этом инструменте?
Я превратился в глыбу льда.
– Да, Дживс, намереваюсь.
– В таком случае, сэр, боюсь, я…
С меня довольно. Я надменно кивнул:
– Очень хорошо, Дживс. Это все. Я, разумеется, дам вам наилучшую рекомендацию.
– Благодарю вас, сэр, она не потребуется. Нынче после обеда я поступил на службу к лорду Чаффнелу.
Я вздрогнул.
– Стало быть, сегодня днем Чаффи прокрался ко мне в квартиру и похитил вас?
– Да, сэр. Через неделю я уезжаю с ним в Чаффнел-Риджис.
– Ах вот как, через неделю. Если вас интересует, могу сообщить, что лично я отбываю в Чаффнел-Риджис завтра.
– В самом деле, сэр?
– Да. Я снял там коттедж. Что ж, Дживс, встретимся под Филиппами?
– Да, сэр.
– Или там говорится о каком-то другом месте?
– Нет, сэр, именно о Филиппах.
– Благодарю вас, Дживс.
– Благодарю вас, сэр.
Такова цепь событий, приведших Бертрама Вустера утром пятнадцатого июля к порогу коттеджа «Среди дюн», где он любовался морским пейзажем сквозь ароматный дым задумчивой сигареты.
Глава 3. Встреча с похороненным прошлым
Признаюсь вам, чем дольше я живу, тем яснее понимаю, что главное в жизни – это твердо знать, чего ты хочешь, и не позволять сбить себя с толку тем, кому кажется, будто они знают лучше. Когда я объявил в «Трутнях» в свой последний день в столице, что удаляюсь на неопределенное время в уединенную глушь, почти все уговаривали меня чуть не со слезами на глазах ни в коем случае не совершать такой вопиющей глупости. Помрешь со скуки, в один голос твердили они.
Но я поступил по-своему, живу здесь уже пятый день, радуюсь жизни и ни о чем не жалею. Солнце сияет. Небо синее некуда. Кажется, что Лондон невесть как далеко, да он и в самом деле далеко. Я ничуть не погрешу против истины, если признаюсь, что в душе царят мир и покой.
Когда я о чем-то рассказываю, я вечно сомневаюсь, что именно из антуража надо описывать, а что нет. Я советовался кое с кем из моей знакомой пишущей братии, так их мнения расходятся. Приятель, с которым я разговорился за коктейлями у кого-то в Блумсбери, поведал, что лично он признает только горы грязной посуды в кухонных раковинах, нетопленые спальни и вообще самую низменную сторону быта, а от красот природы его тошнит. Зато Фредди Оукер, тоже член клуба «Трутни», специализирующийся на рассказиках о возвышенной любви, которые печатает в разных еженедельниках под псевдонимом Алисия Сеймур, признался мне, что одно только описание цветущего весеннего луга приносит ему не меньше сотни фунтов в год.
Лично я не поклонник пространных описаний природы, поэтому сейчас буду краток. Итак, я стоял на пороге коттеджа, и взгляду открывалось следующее: приятный садик величиной с ладонь, в котором произрастали один куст, одно дерево, имелись две клумбы, крошечный бассейн со статуей голого пузатого мальчишки и еще живая изгородь справа. Возле этой изгороди мой новый слуга Бринкли болтал с нашим соседом, полицейским Ваулзом, который, судя по всему, хотел договориться о продаже нам яиц.
Впереди тоже была живая изгородь и в ней калитка, а за изгородью просматривалась спокойная гладь залива; залив был как залив, ничего особенного, только со вчерашнего вечера в нем появилась гигантских размеров яхта и встала на якорь. Из всех объектов, оказавшихся непосредственно в поле моего зрения, я с наибольшим удовольствием и одобрением выделил яхту. Белая, величиной чуть не с океанский лайнер, она придала завершенность побережью Чаффнел-Риджиса.
Итак, вот какой вид открывался передо мной. Добавьте кота, заинтересовавшегося улиткой на дорожке, меня в дверях с дешевой сигаретой, и картина будет полной.
Нет, прошу прощения. Я забыл одну важную деталь – я оставил на дороге свой автомобиль, и сейчас мне был виден его верх. И как раз в эту минуту летнюю тишину разорвал вой клаксона, я со всех ног кинулся к калитке, испугавшись, что какой-то хулиган поцарапает сверкающую краску. Добежав до машины, я увидел сидящего за рулем мальчишку, он с меланхолическим видом нажимал грушу. Я размахнулся, чтобы хорошенько врезать нахалу по шее, но узнал двоюродного брата Чаффи, Сибери, и опустил руку.
– Здорово, – сказал он.
– Привет, – ответил я.
Ответил очень сухо. Воспоминание о ящерице под одеялом было живехонько. Не знаю, приходилось ли вам когда-нибудь с наслаждением плюхнуться в постель, предвкушая, как вы сейчас блаженно заснете, и вдруг обнаружить бегущую по левой ноге невесть откуда взявшуюся ящерицу? Такое каленым железом не выжечь. И хотя, как я уже говорил, у меня нет неопровержимых улик, что злодейство задумал и совершил этот малолетний преступник, мои подозрения равнозначны уверенности. И потому я сейчас не только сухо с ним поздоровался, но и поглядел на него весьма сурово.
А ему как с гуся вода. Смотрит, по обыкновению, нахально, за что все нормальные люди его терпеть не могут. Маленький такой, щупленький, в рыжих конопушках, огромные уши торчком и манера смотреть на вас, как будто вы грязный оборванец, с которым он встретился во время благотворительного визита в трущобы. В моем криминальном архиве гадких мальчишек он занимает третье место: не дотягивает до злостной вредности отпрыска тети Агаты, Тоса, а также сына мистера Блуменфельда, однако уверенно опережает Себастиана Муна, сына тети Далии, Бонзо, и прочих.
Поразглядывав меня с таким выражением, как будто я после нашей последней встречи пал еще ниже, он бросил:
– Идите обедать.
– Значит, Чаффи вернулся?
– Да.
Что ж, если Чаффи вернулся, я, конечно, в его распоряжении. Я крикнул стоящему по ту сторону живой изгороди Бринкли, что обедать дома не буду, сел в автомобиль, и мы покатили.
– Когда он воротился?
– Вчера вечером.
– Мы будем обедать с ним вдвоем?
– Нет.
– А кто еще будет?
– Мама, я и еще разные люди.
– Целое общество? Тогда надо вернуться и надеть другой костюм.
– Не надо.
– Считаешь, в этом вид у меня приличный?
– Нет, не считаю. Вид у вас совершенно неприличный. Просто времени нет.
Решив этот вопрос, малец ненадолго умолк. Серьезный тип. Но вот он вышел из задумчивости и сообщил мне местную новость:
– Мы с мамой опять переселились в замок.
– Как?!
– Да вот так. Во вдовьем флигеле жуткая вонь.
– Но ведь вы же там больше не живете, – заметил я со свойственным мне тонким ехидством.
