Однако мысль, что я могу замолвить словечко за старину Чаффи, воодушевила меня на подвиг, и мы уселись на простую деревенскую скамью, готовясь приступить к повестке дня.
– Никак не ожидала увидеть тебя здесь, Берти, – начала разговор она. – Что ты делаешь в этих краях?
– Я на время удалился от света, – объяснил я, радуясь, что обмен первыми репликами носит вполне светский, как я бы определил, характер. – Мне нужно было найти тихое место, где никто бы не мешал играть на банджо, вот я и снял этот коттедж.
– Какой коттедж?
– Я живу в коттедже на берегу.
– Ты, я думаю, удивился, когда увидел меня.
– Еще бы.
– Но не слишком обрадовался, верно?
– Ну что ты, тебе я всегда рад, но одно дело ты, и совсем другое – твой папенька и старый хрыч Глоссоп…
– Он вроде бы тоже не питает к тебе теплых чувств. А что, Берти, ты в самом деле держишь у себя в спальне столько кошек?
Я слегка ощетинился.
– Да, в моей спальне действительно были кошки в тот день, но инцидент, на который ты намекнула, был пересказан тебе в искаженном…
– Бог с ними, с кошками, это все чепуха, забудем. Но видел бы ты папину физиономию, когда ему рассказывали эту историю. Кстати, о папиной физиономии: если бы я сейчас увидела ее, то померла бы со смеху.
Вот этого мне сроду не понять. Бог свидетель, я не обделен чувством юмора, но физиономия Дж. Уошберна Стоукера никогда не вызывала у меня желания хотя бы кисло усмехнуться. Внешность у него самая злодейская, здоровенный, кряжистый, глазки буравят вас насквозь, именно так я представляю себе средневекового пирата. Какой там смех, у меня в его присутствии язык прилипает к гортани.
– Я о том, что если бы он сейчас вдруг вынырнул из-за поворота и увидел, что мы тут воркуем как два голубка. Он уверен, что я все еще влюблена в тебя.
– Не может быть!
– Честное слово.
– Но как же, черт возьми…
– Поверь, это святая правда. Он разыгрывает из себя сурового викторианского отца, который разлучил юных любовников и теперь должен проявлять неусыпную бдительность, чтобы помешать их воссоединению. Знал бы он, как ты был счастлив, когда получил мое письмо.
– Ну что ты такое говоришь!
– Берти, не надо кривить душой. Ты же просто ликовал, признайся.
– Я бы этого не сказал.
– И не говори. Мамочка и так все знает.
– Ну, знаешь, это просто черт знает что такое. Не понимаю, почему ты так считаешь. Я всегда восхищался твоими необыкновенными достоинствами.
– Как-как ты сказал? Слушай, откуда ты набрался таких выражений?
– В основном от Дживса. Он был мой камердинер. И у него был феноменальный запас слов.
– Ты говоришь «был»? Он что же, умер? Или спился с круга и растерял свой запас слов?
– Нет, он от меня ушел. Не вынес моей игры на банджо. Слух об этом распространился в свете, и теперь он служит у Чаффи.
– А кто это?
– Лорд Чаффнел.
– Вот как?
Мы оба умолкли. Она сидела и слушала, как ссорятся в ветвях близрастущего дерева две птицы. Потом спросила:
– Ты давно знаешь лорда Чаффнела?
– Да лет сто.
– И вы с ним близкие друзья?
– Ближе не бывает.
– Отлично. Я на это надеялась. Мне хочется поговорить с тобой о нем. Берти, я могу тебе довериться?
– Еще бы.
– Я была в этом уверена. Как славно встретиться с бывшим женихом. Когда разрываешь помолвку, остается столько…
– Нет-нет, ты не должна чувствовать никакой вины, – горячо заверил я ее.
– Да я не о том, дурачок, я хотела сказать: чувствуешь к человеку братскую нежность.
– Ах вот как! Ты, стало быть, относишься ко мне как к брату.
– Ну да. И хочу, чтобы ты сейчас считал меня своей сестрой. Расскажи мне о Мармадьюке.
– Это еще кто такой?
– Лорд Чаффнел, балда.
– Так его зовут Мармадьюк? Ну и ну! Вот это да! Верно говорят, что человек не знает, как живет остальная половина человечества. Мармадьюк!
И я покатился со смеху. От смеха у меня даже слезы выступили на глазах.
– То-то, я помню, он в школе вечно темнил и пудрил нам мозги по поводу своего имени.
Она рассердилась:
– Очень красивое имя!
Я бросил на нее искоса острый взгляд. Нет, тут что-то неладно. Чтобы девушка просто так, без глубоких на то причин сочла имя «Мармадьюк» красивым? И конечно же, глаза у нее сверкали, и кожный покров был приятного алого цвета.
– О-ля-ля! – сказал я. – Э-ге-ге! Те-те-те! Тю-тю-тю!
– Ну и что такого? – с вызовом вскинулась она. – Нечего разыгрывать из себя Шерлока Холмса. Я и не собираюсь ничего скрывать. Как раз хотела рассказать тебе.
– Ты любишь этого… ха-ха-ха!.. прости, ради бога… этого, как его, Мармадьюка?
– Да, безумно люблю.
– Великолепно! Если ты и в самом деле…
– У него так дивно вьются волосы на затылке, тебе нравится?
– Только этого мне не хватало – разглядывать его затылок. Однако если, как я только что пытался сказать, если ты и в самом деле говоришь правду, приготовься: я сообщу тебе радостную весть. Мне в наблюдательности не откажешь, и когда я заметил во время нашей беседы, что глаза у старины Чаффи становятся мечтательными, как у коровы, стоит ему произнести твое имя, то сразу понял: он по уши в тебя влюблен.
Она с досадой дернула плечиком и довольно злобно прихлопнула точеной ножкой проползающую мимо уховертку.
– Да знаю я, дурья ты башка. Неужели, по-твоему, девушка о таком не догадается!
Ее слова привели меня в полное замешательство.
– Но если он любит тебя, а ты любишь его, чего тебе еще желать? Не понимаю.
– Что же тут не понимать? Он, конечно, в меня влюблен, это ясно, однако молчит как рыба.
– Не объясняется тебе в любви?
– Хоть убей.
– Ну что ж, и правильно. Ты сама понимаешь, в таких делах требуется деликатность, нельзя нарушать правила хорошего тона. Естественно, он пока ничего тебе не говорит. Не надо торопить человека. Он и знаком-то с тобой всего пять дней.
– Знаешь, мне иногда кажется, что я его знаю целую вечность, еще с тех пор, как он был вавилонский царь, а я – христианка-раба.
– Почему тебе так кажется?
– Кажется – и все.
– Тебе виднее. Хотя, на мой взгляд, очень сомнительно. Однако какую роль ты отводишь в этой истории мне?
– Ну как же, ты его друг. Мог бы ему намекнуть. Сказать, что не надо демонстрировать показное безразличие…
– Это не безразличие, а душевная тонкость. Я тебе только что объяснил: у нас, мужчин, свои представления о том, как следует действовать в подобных случаях. Мы можем влюбиться с первого взгляда, но достоинство требует, чтобы мы осадили себя. Мы – рыцари до мозга костей, мы безупречные джентльмены, мы понимаем, что нельзя кидаться за девушкой сломя голову, будто пассажир, который хочет съесть в вокзальном ресторане тарелку супа. Мы…
– Полная чепуха. Ты сделал мне предложение через две недели после знакомства.
– Совсем другое дело. В моих жилах течет пламенная кровь Вустеров.
– Не вижу никакой…
– Что ж ты остановилась? Продолжай, я тебя слушаю.
Но она глядела мимо меня на что-то, что находилось на юго-востоке; я повернул голову и понял, что мы не одни.
В позе почтительного уважения за моей спиной стоял Дживс, и на его аристократических чертах играло солнце.
Глава 5. Берти берет все в свои руки
Я приветливо кивнул. Что с того, что нас с ним больше не связывают деловые отношения, мы, Вустеры, всегда любезны.
– А, Дживс.
– Добрый день, сэр.
Полина заинтересовалась:
– Это и есть Дживс?
– Он самый.
– Значит, вам не нравится, как мистер Вустер играет на банджо?
– Не нравится, мисс.
Мне не хотелось обсуждать эту щекотливую тему, поэтому я спросил довольно сухо:
– Вам, собственно, чего, Дживс?
– Меня послал мистер Стоукер, сэр. Его интересует, где находится мисс Стоукер.
Конечно, можно было, как всегда, отшутиться, дескать, дома никого нет, но я понимал: сейчас не до шуток. И благосклонно позволил Полине удалиться.
– Давай-ка ты топай.
– Да уж, придется. Не забудешь о нашем разговоре?
– Уделю этому делу первостепенное внимание, – заверил я ее.
Она ушла, а мы с Дживсом остались одни в огромном парке, где больше не было ни души. Я беспечно, с беззаботным видом закурил сигарету.
– Ну что ж, Дживс…
– Сэр?
– Хочу сказать, вот мы и встретились снова.
– Да, сэр.
– Под Филиппами, верно?
– Да, сэр.
– Надеюсь, вы нашли общий язык с Чаффи?
– Да, сэр, все сложилось как нельзя лучше. Осмелюсь спросить, вы довольны вашим новым камердинером?
– О, вполне. Безупречный слуга.
– Мне чрезвычайно приятно это слышать, сэр.
Наступило молчание.
– Э-э, Дживс… – проговорил я.
Странное дело. Я хотел переброситься с ним несколькими вежливыми фразами, небрежно кивнуть и уйти. Но, черт, как же трудно сломать многолетнюю привычку. Понимаете, вот сижу я, вот стоит Дживс, а мне доверили решить задачу, по поводу каких я раньше всегда советовался с Дживсом, и сейчас я будто прирос к скамейке. И вместо того чтобы проявить ледяное равнодушие, кивнуть эдак свысока и уйти, как намеревался, я чувствовал непреодолимую потребность обсудить с ним все в подробностях, будто никакого разрыва между нами и не случалось.
