Ему не хотелось присутствия совсем уже постороннего человека, к тому же немца. Периодические визиты дочерей жены не оставляли ничего, кроме ощущения совершенно потерянного времени и сил души, отданных равнодушным, пустым людям.
Но в этот раз жена чуть ли не ежеминутно ныла об одиночестве брошенной девочки, возможности наконец-то побыть с людьми и как-то отвлечься от бессмысленного прозябания в Дрездене. Он пытался не слышать причитаний, перебивал разговорами на другие темы, но упорство жены не истощалось, и он, чтобы закончилось беспрерывное нытье, махнул на все рукой…
Оставалось всего десять минут до поезда, Ему толком не удалось позавтракать – лишь выпить кофе, но в нем распространилось давно задвинутое вглубь, и все-равно неодолимое чувство бесконечной дороги, уходящей к горизонту синеватых гор, какое всегда его охватывало перед тем, как шагнуть в неизвестность и уже не оглядываться…
Будто повинуясь этому разлившемуся в нем ощущению сменившегося мира вокруг, ноги несли его легко к станции и он не чувствовал к себе никакого волнения…
В поезде он сел по привычке на левой стороне, чтобы смотреть на отсвеченные розовым склоны Таунуса и закрывавшееся постепенно с удалением поезда от Франкфурта лесистые склоны бастиона Альткенига.
В Вайльдорфе к своему большому облегчению он не повстречал ни одного из коллег, что не вынуждало в который раз поддерживать ни к чему не обязывавшую его беседу, но крайне важную для коллеги, о политике и очередном «неправильном» поведении России.
Он пошел в этот раз самой дальней, не хоженой им еще, дороге в обход туннеля, к кромке платформы к узкому проходу под насыпью и, пройдя его, очутился на дорожке, с обеих сторон обсаженной высокими, еще не осыпавшимися сакурами…
В это утро очень хотелось удлинить дорогу и оттянуть неизбежное…
Интуиция его не подвела – на совещании стали обсуждать планы до конца года, в том числе дежурство в Рождество, при этом его не упомянули среди тех, кто не был перегружен семейными и родственными обязанностями в эти бестолковые две недели между Рождеством и Drei Koenige.
По окончании совещания, увидев подходившего к нему шефа, он уже знал, что тот сообщит. Шеф дружелюбно пожал руку и спросил: «Haben Sie fünf Minuten Zeit?» Его ответ был готов будто давно: «Für Sie immer!» Шеф даже улыбнулся и в улыбке было больше искренности, чем обычно.
Никто внешне не обратил внимания на них двоих, лишь King Louis, грек из Англии, душа всех компаний, как всегда в галстуке и костюме – schick angezogen – коротко взглянул на него и чуть быстрее, чем было свойственно его плавным движениям, и чуть громче продолжил разговор по телефону…
Объявление о последних двух месяцах так называемого Kündigungsfrist продлилось не более двух минут. Шеф, сказав это, сидел, будто ожидая возражений. Но ничего не произошло – он, в нарушение устоявшейся традиции благодарить за предоставленную возможность оказать свои услуги, встал и вышел.
Шеф, чуть помешкав, вышел вслед и повернул в другую сторону, очевидно постаравшись справиться с удивлением… Луи, все еще заполнявший громкостью разговора помещение, совершенно повернулся лицом к окну, в то время как все другие на мгновение вскинули взгляды и, осмотрев его, продолжили занятия.
Собственно, уверенность и убежденность в новом поприще пришли к нему, как начали отстукивать эти два месяца. Точнее, решение он принял давно, когда решил высказать в одной из бесчисленных дискуссий в интернете свое мнение, для него лично явившееся итогом опыта в давней прошлой жизни…
Такую ненависть к себе со стороны людей, его совершенно не знавших и, в чем он не сомневался, не бывших в состоянии даже оценить его усилия по переходу из одной жизни в другую, он счел оскорблением его лично и всего того мира, который выдвинул его в свое время на передний край опасности…
Этот мир давно изменился, как он смутно ощущал, и жил по другим законам, выстраивая новые рубежи. Ему на этих новых рубежах, требовавших уже мягкого согласия и снисходительности к слабости, с его опытом непримиримости, места не оставалось.
Он занялся несвойственной ему по натуре кабинетной профессией, основывавшейся на усидчивости и внимательности к построенным искусственным реальностям. Но его постоянно обвевал холодок пустоты, подобно испарине от исчезнувшей опоры под судорожно болтавшимися ногами, когда только дикая боль в разрывавшихся пальцах и судороги в мышцах живота говорили, что он жив…
Опыт жизни в Сети, однако, доставлял и оптимизма – не все сдались новому и непонятному и остались еще верными прошлому с его немногими и ясными принципами и носителям этого старого.
Постепенно находились единомышленники – друг друга они угадывали по не забываемым даже с вершины многих лет сокращениям, мимолетным упоминаниям о давно исчезнувшем и, главное, по скупому, но распознаваемому оттенку уважения и некоторой сентиментальности, свойственной только потерявшим многих и многое и готовым к неизбежности потерь…
Приоткрывались особенности, которые ускользнули от него тогда, молодого и равнодушного к чужому, но которые только сейчас вдруг придали необычайную выпуклость той части исчезнувшего мира, что заполнял его и не был вытеснен, как оказалось по прошествии лет и эпох, никуда…
Оставшиеся недели до вступления в новую жизнь, в которой он, как все больше росла его уверенность, что станет наконец самим собой, посвятил подготовке – педантичной и основательной.
Во-первых, надо было обзавестись оружием – лучше всего привычным, во-вторых, тщательно разработать тактику, в-третьих, – он полагал, что с этим не надо спешить – найти сподвижников…
Но главное – найти первый объект (он усмехнулся от того, что привычно приобретал вроде бы утраченные навыки и привычки), но с этим тоже не виделось никаких серьезных проблем – он наметил одного, особенно «наглого» неисправимого собеседника в дискуссии на сайте germany.ru.
Сайт этот отличался наплывом самых разнообразных личностей, обосновавшихся в эмигрантском состоянии чуть ли не во всей Европе. Ежедневно открывались дискуссии по всем на свете проблемам, но касавшихся, в итоге, вековой и непреодолимой отсталости России от «всего цивилизованного мира». Практически каждое обсуждение сводилось к констатации все того же безнадежного отставания от цивилизации некоторых участников, выбранных для «загона».
Сначала он раздражался от непонимания, его сообщения, написанные с чувством, высмеивались и разбирались на составные части, как на уроках по разбору предложений. Он успел узнать о себе все – и свою «совковость» – это слово «совок» его всегда забавляло и никогда он не воспринимал его новое значение, отделенное от первоначального людьми, для которых русский язык был чужим внутренне.
Позже ему растолковали про его убогое владение немецким – поначалу он даже растерялся, пытался объяснить, но как-то раз, написав в ответном комментарии цитату из знакомых наизусть «Приключений Вернера Хольта». Получив в ответ презрительную оценку своего «ужасного немецкого», он развеселился и с тех пор участвовал в дискуссиях все реже и реже и лишь только из охоты позлить завсегдатаев сайта. И все это время тщательно присматривался и готовился…
На работе его не перегружали, он по-прежнему искал ошибки в программах на Коболе, написанных давным-давно, но оказавшихся ко всеобщему удивлению более работоспособными, чем выполненные на новейших и более изысканных языках программирования.
Задачи состояли в исправлении и некоторой адаптации, что не особенно утруждало голову, которая, как бы в фоновом режиме, напряженно трудилась над поставленными вне стен офиса целями.
Отношения с коллегами оставались такими же ровными и необязательными, только теперь он перестал ходить с ними на обед и обсуждать результаты игр с участием FSV Frankfurt. Сам он предпочитал «Боруссию Дортмунд», симпатии к которой у него неожиданно перешли от расположения к ее бывшему тренеру Матиасу Заммеру, рыжему, темпераментному и необузданному.
Он прекратил всякое обсуждение политики, на которое его даже и сейчас провоцировали коллеги. Как-то речь зашла про «агрессивное поведение» России по отношению к «демократической» Грузии, он не удержался от раздражительного ответа, что вызвало – происходило все в кафетерии – внезапное молчание за столом, а потом Луи (что его удивило больше всего) встал и покинул компанию. Штефан переключился на футбол, но он почувствовал, что его присутствие всех отягощало, и тоже ушел, сославшись на дипломатическую причину для дальнейшего отсутствия. Ему вяло кивнули и, как он заметил, с большим облегчением взялись обсуждать очередной проигрыш Франкфурта в воскресенье…
Луи каждый раз при встрече старался принять вид человека, занятого неотложным делом, чтобы иметь повод не приветствовать первым, в деловых разговорах оставаясь корректным и веселым. Впрочем, что было взять с грека, нашедшего свое личное счастье в Германии, и мало чем в этом, отличавшегося от любого другого эмигранта.
