Легко и красиво. Проскользнула, а не прошла.
И как всегда — специально ночью, чтоб не так заметно было.
Это означало, что она наконец-таки вышла из Авачинской губы в открытый океан.
Тихий, он же Великий.
Этот выход видели, наблюдали, контролировали некоторые наши живые люди и их техника.
Возможно, что и некоторые НЕ наши люди и НЕ наша техника тоже — и видели, и наблюдали, и контролировали. А иначе — зачем бы тогда существовала и успешно работала американская наземная, подводная, воздушная и космическая разведка? Но это всего лишь неуверенное предположение.
Зато с уверенностью можно утверждать, что кое-какие другие силы, не подчиняющиеся ни одной разведке, ни одной державе на нашей планете, наблюдали с большим интересом и нетерпением за движением атомохода.
И нездоровым был этот интерес, и недобрым было это нетерпение.
Оба старинных маяка знали об этом последнем обстоятельстве, но предупредить уходящих вдаль людей не могли. Не дано им было по своему желанию вступать в контакт с людьми, а люди и не знали, и не догадывались о свойстве некоторых мнимо неживых предметов — всё видеть и всё понимать.
Так же точно и сама подводная лодка что-то знала и понимала, что-то видела внутри себя внутренним своим взором; видела она и вокруг себя — зрением внешним. Знала, понимала, видела, слышала; возможно, усмехалась про себя, возможно, горько о чём-то плакала — кто её знает. Людям она ничего не говорила и даже знаков никаких не подавала…
На ходовом мостике стояло пятеро: Рымницкий, Лебедев, вахтенный офицер, боцман на вертикальном руле и матрос-сигнальщик на прожекторе.
Пять — сверху, сто пятнадцать — внутри.
Капитан второго ранга Полтавский — командир вспомогательного экипажа — был как раз-таки в числе ста пятнадцати. Дело в том, что он с самого начала пути почувствовал себя очень скверно. В этот маленький поход его запихнули, не дав предварительно отдохнуть от другой тяжёлой работы. И вот теперь у него страшно разболелась голова. Он попросил каких-то обезболивающих и успокаивающих таблеток у мичмана Семёнова, в распоряжении которого на тот момент оказалась не распакованная ещё аптечка. И тот дал. Приняв таблетки и согласовав свои действия с Рымницким и Лебедевым, а отнюдь не самовольно, Полтавский удалился в свою каюту. Рухнул на койку и провалился в глубокий сон. Дело привычное — трое с половиной суток. Не впервой.
Итак, на ходовом мостике было лишь двое самых главных офицеров. Третий вышел из игры.
Лёгкий ветер дул людям в лицо, обдавая их морскими запахами и унося прочь запахи табачные. Луна то пряталась за облака, то ненадолго выглядывала из них, словно бы дразня людей: где я? найдите меня! а вот и я!.. Вы от меня будете нырять в море, а я от вас — в тучи! Давайте так: кто кого перехитрит! Но людям, стоявшим на вершине какой-то странной башни, было не до шуток; это были очень серьёзные, хмурые люди. Люди, озабоченные более важными и ответственными делами, чем лунный свет и те облака и морские волны, которые этим самым светом подкрашивались-подсвечивались с такою легкомысленною щедростью…
Необычный по форме корабль — ни тебе мачт, ни тебе труб, ни тебе сияющих иллюминаторов — чуть возвышался над водою и освещал ночь лишь несколькими скупыми огоньками — опознавательными и сигаретными, да ещё теми совсем уж крохотными искорками, что срывались в темноту вместе с пеплом и редкими обрывками разговора…
* * *
Тяжёлое это было время для советского Тихоокеанского Флота. И особенно подводного. Где-то очень далеко от него шла война в Афганистане — в горной стране, которая-то и выхода к морю не имеет.
И оказывается: подводные лодки участвовали в этой войне! Это ведь только так говорилось полуграмотными газетно-журнальными и теле-кино-радио-болтунами и шутами, что на одной стороне были несгибаемые афганские коммунисты и Советский Союз (оплот дружбы народов на Земле), а на другой стороне — жестокие афганские феодалы и представители реакционного духовенства этой многострадальной и свободолюбивой страны.
Последнему индюку было давным-давно ясно: на одной стороне — СССР, а на другой — США.
А война между ними ведётся за сферы влияния.
Но — не напрямую.
Мы воюем своими руками, американцы — чужими. (Во Вьетнаме всё было наоборот — так что никаких упрёков быть не может.) Ежели Советский Союз оттяпает себе сейчас Афганистан, то дальше рванётся «освобождать» Пакистан, потому что для дальнейшего захвата власти на всём Земном шаре — выход к Индийскому океану очень нужен Великой Коммунистической Империи.
А ежели Пакистан окажется в коммунистической сфере влияния, то дальше-то что?
Американские эксперты размышляли по этому поводу так:
А дальше у советских вождей взор затуманится, и перед глазами поплывут миражи: Персидский залив, напичканный нефтью — а это зона особых интересов Соединённых Штатов Америки, где очень любят кататься на машинах и не желают упускать дешёвую и хорошую нефть; это и богатая Индия, это и стратегически важный Мадагаскар, это и Южноафриканская Бездонная Бочка Полезных Ископаемых, этот и Индонезия, это и дружественная нам Австралия, это и Новая Зеландия — опять же очень дружественная!.. И это всё коммунисты хотят прибрать к рукам, ибо в их священных писаниях так или иначе говорилось о необходимости Мировой Революции…
А те и в самом деле думали именно так. Или примерно так.
Но Мировое Господство — то потом. Пока же задачей номер один для Советского Союза был Афганистан. Он был нужен ещё и на случай внезапной Третьей Мировой войны: как только она начнётся, так тут же полетят на Советский Союз вражеские ракеты со всех четырёх сторон света. В том числе и с американских кораблей в Индийском океане. А мы-то глупых америкашек перехитрим и будем ихние ракеты сбивать ещё над Афганистаном! А тогда, глядишь, — и меньшую дозу радиоактивности получим и проживём в ядерной пустыне на две недели дольше!
Так что, Афганистан Советскому Союзу был очень и очень нужен, и оставался только маленький пустячок: ликвидировать там пережитки феодализма и исламизма и построить там социализм.
Ракеты могли полететь из Индийского океана в любую секунду. Но и прорыв из Афганистана в Пакистан тоже мог начаться в любую секунду — как только кремлёвским престарелым и непредсказуемым вождям такая блажь ударит в голову.
Поэтому-то присутствие советских подводных лодок в Индийском океане стало крайне необходимым. В случае чего — надо было срочно топить весь тамошний американский флот со всеми его потрохами — авианосцами, крейсерами, ракетами, людьми. И помогать нашим сухопутным войскам прорубать коридор к берегам Индийского океана: они будут бить оттуда, а мы — отсюда.
Вот этим-то целям и стал служить с некоторых пор Советский Тихоокеанский Подводный Флот, который был задуман когда-то умами светлыми — не чета этим нынешним старческим и маразматическим! — совсем для других целей. Конечно, всё ещё продолжались боевые дежурства наших субмарин и у Гавайских островов, и возле Аляски. Наши подводные атомоходы крейсировали вдоль Калифорнии, держа на прицеле весь этот небоскрёбный, наркотический, гомосексуальный мусор, которому всё равно ведь не место на нашей планете. Страшная мощь, незримо передвигающаяся под водою, готова была по команде из Москвы испепелить весь этот притон высокомерных некрофилов в считанные минуты. Но ведь такие задачи Тихоокеанский Подводный Флот и раньше выполнял — дежурил себе в Тихом океане возле Америки и дежурил. Тихо-мирно держал на прицеле врагов. Задача же по крупномасштабному обслуживанию ещё и океана Индийского никогда перед этим флотом всерьёз не ставилась!
А вот теперь была поставлена.
И требовалось решать её на голом энтузиазме, без должного материального обеспечения.
И вот подводники стали уходить в далёкий океан на такие длительные сроки, какие в прежние времена считались событием, хотя и возможным, но всё же из ряда вон выходящим. К временам же, о которых теперь идёт речь, такие походы стали обыденным явлением. Не успевали люди вернуться домой и отдышаться, как их тут же снаряжали снова и снова в эти бесконечные блуждания по Индийскому океану. Бывали случаи, когда людей хватали на улице, на причале, в базе — буквально за шкирку и, не дав им проститься с родными и близкими, без личных вещей, прямо в том, в чём их застигли, запихивали в отплывающую подлодку и отправляли туда, куда хотели!
И только вякни что-нибудь против — в миг окажешься, если и не за решёткой, то уж на улице точно. Без погон, без пенсии, без прав на квартиру. И вообще — без прав.
При Брежневе, ещё до нашего вторжения в Афганистан, был какой-то период, когда советская власть пыталась проявлять заботу о своих атомных подводниках — особое снабжение, особое санаторное и медицинское обслуживание, бешеных размеров зарплаты; порою даже и благоустроенные квартиры кому-то перепадали. Уходят моряки в поход, а их перед выходом в море спрашивают: что вам угодно получить к моменту вашего возвращения — остродефицитные ли ковровые изделия, кафель ли редкого оттенка, чего-нибудь там из мебели, или телевизор вам отгрохать такой, чтоб все штатские аж зубами заскрежетали от зависти, — вы только закажите, а мы запишем и по своим каналам, героически преодолевая всяческие сопротивления, достанем… И ведь доставали! Жёны подводников-атомников, ушедших в поход, заботливо объединялись командованием в своеобразный женский экипаж; и это была не простая формальность — за оставшимися на берегу семьями государство присматривало. Не дай бог там у моряка дитё заболеет, а в аптеке не будет нужных лекарств, или в квартире испортится водопровод — тут же тебе и женский комитет, и касса взаимной помощи, и нужные телефонные звонки в нужные инстанции, и всё будет после этого в ажуре! Вы только, дорогие наши подводники, делайте своё дело на просторах Мирового Океана, помогайте нам перекроить мир по нашим схемам, а уж мы-то, здесь-то, не дадим в обиду ваши семьи!
