С этими словами Соболев покинул друга и растворился в глубине дома. Минут через десять Сергей последовал его примеру. Через три часа в бильярдной они встретились вновь. Это была обширная комната площадью не менее двадцати пяти квадратов, в центре ее стоял большой стол, скорее всего, перекочевавший сюда из санатория для совковой партийной номенклатуры. Стол был отреставрирован; в углу комнаты стоял арсенал отличных киев. Угол, напротив, украшал мини-бар с множеством напитков на любой вкус и выбор. В третьем углу расположился стеллаж, забитый пластинками. Именно пластинками. Как потом признался хозяин дома, только этому формату звукозаписи он и отдавал предпочтение: «Серега, нечем пока по достоинству заменить „винил“. Я всегда придавал значение качеству звука. Все эти CD, форматы МР-3 не идут ни в какое сравнение с „винилом“, будто ты сам не знаешь». Этот музыкальный уголок вместе с проигрывателем на невысоком столике ограничивали две огромные звуковые колонки. Потолок украшала ненавязчивая импрессионистская живопись в духе Василия Кандинского. Нетрудно было догадаться, что это было прихотью нынешнего обладателя особняка.
Плеснув немного «Хенесси» в два пузатых бокала, Сотников стал намеливать кий, в то время как его партнер перебирал пластинки. Через несколько минут комнату заполнил голос Лучано Паваротти. Его «O solo mia» переворачивала душу. Первую половину партии игроки молчали, наслаждаясь музыкой и между ударами делая глоток коньяка. Лишь звонкие столкновения бильярдных шаров заглушали божественный тенор мэтра.
У обоих было отличное настроение. Сотников, глядя на благодушную физиономию приятеля, был почти уверен, что вечер бильярдом не закончится, что вчерашний разговор будет продолжен. Даже сейчас, в отпуске, он смотрел на это пари как на свою работу – просто никогда не умел полноценно отдыхать, до такой степени всегда был занят, что даже в те редкие недели отпуска, в который его буквально выталкивала Елена Михайловна, он, к неудовольствию своей жены, не выпускал из рук мобильника, постоянно желая быть в курсе рабочего процесса. Один раз на пляже во время очередной телефонной дискуссии она вырвала у него из рук телефон и дурным голосом прокричала: «Вы можете хоть на неделю оставить его в покое… товарищ?» От «товарища» Сотникова прямо-таки перекосило. Елена Михайловна, потомственная дворянка, буквально выгрызшая свою родословную и при каждом удобном случае не забывавшая упомянуть этот весьма сомнительный факт, так и не определилась с формой обращения. Так и не уразумев, что с незнакомыми людьми можно говорить вообще без всякого обращения, она и ляпала «товарищ». Сотников вырвал тогда телефон у нее из рук и зло попросил никогда больше так не делать.
– Ну и кто он, твой герой? – наконец спросил он у Максима, загнав красивый шар в угловую лузу. – Расскажи мне о нем. Может, и я его знаю.
Чуть подумав, Соболев начал рассказывать.
…В школе Алеша Свинарёв не блистал успехами, был твердым троечником и не проявлял каких-либо способностей. Он не примкнул ни к элитарной части класса, ни к компании двоечников-хулиганов, а был сам по себе, издали прислушиваясь к разговорам и тех и других. Никто не обращал на него внимания и не предлагал дружбу. Однажды на перемене, жадно поглощая принесенный из дома бутерброд с салом, он вдруг встретился взглядом с самым крутым парнем класса. Тот смотрел на обжору неприязненно. Потом сказал: «Не подавись, Свинарёв. И что это за фамилия у тебя такая свинская, а, Хряк?» И с этого момента иначе его не называли. Он чувствовал, что все его недолюбливают, что и учителя относятся к нему, как к любой посредственности, с полным равнодушием. В мелкой душе его зрела обида на весь мир. «Ну ладно, я вам еще покажу… Я им всем докажу…» – злобно шипел он сам себе, засыпая дома на кровати с продавленной сеткой под храп спящих родителей. Жила семья в однокомнатной квартире. Отца, слесаря-сантехника, попивавшего ежедневно и на выходные напивавшегося до буйства, и мать, некрасивую изможденную женщину, уборщицу гастронома, Хряк в глубине души своей презирал и стыдился. «Так я жить не буду никогда», – думал он. Как-то классе в седьмом на перемене кто-то сильно толкнул его, и он, отлетев к окну, разбил стекло. Несмотря на несвязные оправдания, учительница отвела его к директору. Пробыл он там подозрительно долго. После этого случая жизнь в классе изменилась. Многие каверзы худшей половины класса становились известны директору и учителям. Хряк стал самым обыкновенным стукачом, и многие об этом догадывались.
Однажды он по дороге из школы был бит двумя незнакомыми пацанами, которые со словами «стукачей нужно стукать» порядочно его отметелили. Кто-то из «заложенных» им одноклассников попросил тех пацанов об этом.
Кое-как окончив школу, Алеша сделал попытку поступить в Общепит, но, провалившись на экзаменах, стал работать грузчиком на овощной базе и через год надел тяжелые армейские сапоги. Вместе с ним в части оказался и один из его одноклассников, поэтому немудрено, что обидное прозвище Хряк моментально перекочевало из класса в казарму. В солдатской среде Алешу тоже не жаловали. Он заискивал перед начальством, чтил устав и уже через восемь месяцев с тайной гордостью пришивал на свои погоны по две лычки. Теперь он «стучал» крайне осторожно, зная о крутом нраве сослуживцев. Любимой книгой в армейские годы стала для него трилогия Драйзера «Финансист», «Титан» и «Стоик», которую он раскопал в полковой библиотеке. Алеша страстно мечтал разбогатеть, только совершенно не знал, как это сделать. Прочитанное конкретных ответов не давало, а лишь окрыляло его мечту. На дембель Хряк шел в звании старшего сержанта и с двумя знаками отличия на кителе. В дембельском вагоне, в тамбуре, бывшие его товарищи по оружию, крепко выпив, качественно на прощание Алешу побили, едва удержавшись от желания скинуть его с поезда, так что в свой дом – «хрущевку» на рабочей окраине города – Хряк вошел с лиловым бланшем и без двух передних зубов.
Не теряя времени, Алеша начал осуществлять свою мечту. Начав карьеру в качестве грузчика на городском вещевом рынке, он, отказывая себе во всем, стал копить деньги, и уже через полгода у него был маленький бизнес – лоток с женскими прокладками, презервативами и подобным немудреным товаром. Теперь он мог позволить себе не ходить на работу, как раньше, пешком, а ездил на общественном транспорте, а также, приобщая себя к «красивой жизни», раз в месяц ужинал в третьесортном ресторане. Наконец-то он смог вставить два недостающих зуба. Жениться Алеша из экономии пока не собирался. Прошло не так много времени, и лоток сменил маленький киоск с расширенным ассортиментом товара – за счет дамского нижнего белья, что давало Алеше возможность обмениваться репликами с представительницами прекрасного пола в более интимной обстановке.
Женщин Алеша обожал и немного побаивался. Он сразу их разделил на априори недоступных ему и тех, кого он вовсе не хотел. Внешностью он обладал самой заурядной: длинное с тяжелым подбородком лицо с близко посаженными глазами, тонким, почти безгубым ртом и крохотным вздернутым носом. Ранняя плешь, к его огорчению, уже заявила о себе.
Как Алеша ни старался, так ни разу и не смог уловить даже намека на симпатию во взглядах своих покупательниц. «Ничего, – думал он, – пока еще мое время не пришло. Разбогатею – любую куплю, сами прибегут». Но он не богател, и они не бежали.
Постепенно постигая законы рынка, Рылеев начал давать заказы «челнокам», скупавшим все подряд в приграничных зонах Китая. Оборот нарастал, киоск был уже втрое больше прежнего, но в одну ночь превратился в железный остов, попав в непонятно по какой причине возникший пожар. Причем соседствующие с ним торговые точки практически не пострадали. Горю не было границ, и впервые в жизни Алеша сильно напился. О рыночном бизнесе он с тех пор не помышлял.
Проходив две недели в полной прострации, Алеша по чужому паспорту, найденному им в базарной сутолоке, смог устроиться кассиром в пункт обмена валют: безупречная армейская характеристика и преданный собачий взгляд развеяли все сомнения работодателя. Через полгода Алеша нежно перебирал в руках солидную пачку долларов, украденную им из обменного пункта. Недели на три он затаился и ненадолго покидал квартиру лишь с наступлением темноты. Душа его ликовала, хоть в глубине ее и поселилось чувство страха.
Последующие годы его существования были ознаменованы мелкими «кидаловами» – ухищренными обманами и различными уловками. Хряк становился элементарным подонком. Друзей у него не было, а знакомства он заводил лишь с теми, кого можно было затем использовать. Но тут Фортуна улыбнулась ему на все тридцать два зуба: Свинарёв вошел в круг организаторов одной из избирательных кампаний и благодаря своей преданности делу, расторопности и пунктуальности обрел со временем доверие этого круга, причем такое доверие, что в разгар событий оказался очень близко к деньгам, собранным на кампанию. Это была касса правящей партии, исчислявшаяся миллионами долларов. Нетрудно догадаться, что деньги из кассы исчезли, а вместе с ними и Алексей. Полгода он отсиживался в доме дальних российских родственников матери (уже со своим паспортом), после чего оказался в Одессе. Прожив почти месяц в гостинице, и осмотревшись, что происходит в городе, Алеша стал хозяином добротного пригородного дома и почти нового «Мерседеса». Он не стал мотом от внезапно свалившегося на него богатства, тратил деньги очень экономно и продуманно. В какой-то момент его осенила мысль, что бумажные деньги лучше всего превращать в вечную ценность – золото. Сначала он купил несколько банковских болванок, потом решил скупать золото в ювелирных магазинах. Рядом с «Мерседесом» уже стоял новенький «Майбах». У Свинарёва было уже все или почти все, о чем он мечтал в короткие солдатские ночи. В доме не хватало лишь женщины, услады плоти в его одиноком лежбище и матери его будущих детей. И Хряк сплел все извилины своего мозга в единую навязчивую идею: «Хочу бабу, бабу хочу. Очень».
