– Есть такой парень. Я знаю его несколько лет, и довольно неплохо, а также его семью. Он сосед моего тестя, теперь живет под Киевом. Так, как его поломала жизнь, и врагу не пожелаешь. Тесть в хороших отношениях с этой семьей: все праздники отмечают вместе за одним столом, помогают друг другу по хозяйству. Старику хоть уже и под восемьдесят, но он еще ого-го! Как мало на свете стариков, владеющих искусством быть стариками! Он, видимо, еще не до конца исчерпал свою потребность о ком-то заботиться, относится к этой семье как к своим детям. Мы с женой время от времени наезжаем на выходные туда, и каждый раз тесть тащит к нам за стол этого парня. Ну, парень – это по нашим меркам, ему уже сорок с небольшим, Андреем его зовут. Пару раз он приходил к нам со своей женой, Олей, которую зовет исключительно Оленькой. Кстати, на редкость красивая женщина, с хорошими манерами, в общем, не из простушек. На ней просто взгляд отдыхал! За столом мне только на нее и хотелось смотреть, что я исподтишка и делал, втайне по-хорошему завидуя Андрею. Он сразу понравился мне. У него открытый взгляд, приятная улыбка, хорошо подвешен язык, и, как я впоследствии убедился, он глубоко порядочный человек. Скажи, где ты сейчас найдешь такой набор человеческих качеств в одном флаконе?
Он приглашал меня в свой дом. Поражала скудность обстановки. Старая тусклая мебель, пожелтевшие обои, допотопный компьютер. Но в доме очень чисто, и из-за этого убожество обстановки бросалось в глаза еще ярче. Сам дом был очень старый, обветшалый; весь участок, за малым исключением, засажен картошкой. Видно было, что семья живет очень скромно. И при этом они еще и поднимали двоих детей: старшеклассника, сына Оли от первого неудачного брака, и очаровательную трехлетнюю девчушку. Когда я первый раз к ним попал, та возилась во дворе, пытаясь приделать оторванную ногу к своей Барби. Я еще, помню, помог ей справиться с этим. Она внятно сказала мне «спасибо» и лучезарно улыбнулась.
Я никак не мог взять в толк: что делает здесь эта женщина, Оля. Как она, при всех своих данных, живет в этой халупе, в этой нищете, ведь она явно заслуживает лучшей участи! Такого не бывает! Притом при своих тридцати пяти годах выглядит лет на десять моложе без грамма косметики на лице. А понаблюдав за ними, со всей очевидностью понял, что она не просто хорошо относится к своему мужу, а влюблена в него! А какой же жалости достойна женщина, истинно любящая и притом добродетельная! Он же боготворил ее; то и дело слышалось: «Оленька, чем тебе помочь?»
Помню, сидя с ними за одним столом и любуясь Ольгой, я невольно перевел взгляд на свою супругу. Нет, я не искал сравнений, веселило ее поведение и собственная догадка, что, скорее всего, в молодой женщине она увидела соперницу. Она часто доставала зеркальце, поправляла прическу, иногда бестактно вставляла в разговор: «Сереженька, а ты помнишь, как мы с тобой на Елисейских полях… как это было замечательно…», – взывая к моей памяти и напоминая, что нам всегда было вдвоем хорошо, и сейчас хорошо, и так будет всегда. Хоть мне и было досадно, я оборачивался к ней и с фальшивой улыбкой подыгрывал: «О да, дорогая, такое разве забудешь?» В особенно смешное положение ставят себя те стареющие женщины, которые помнят, что когда-то были привлекательны, но забыли, что давно уже утратили былое очарование.
Как-то мы оказались у деда на дне рождения. Что? Моя теща? Нет, она жива, хоть и не совсем здорова, но она настолько заурядный человек, что мне о ней и рассказать нечего. Так вот, это был день рождения деда (а я к нему иначе и не обращался); я взял три выходных, мы набили багажник вкуснятиной, хорошей выпивкой, ну и, конечно, захватили шмат мяса для шашлыков. Андрей, помню, порывался бежать в магазин за водкой, внести свою лепту. Я еле его отговорил. Нам повезло с погодой: царило бабье лето. В воздухе летала паутина, жужжали оводы, в палисаднике возле дома цвели астры – прощальный привет от уходящего лета. По двору носилась их малолетняя дочка. Рот ее был выпачкан шоколадом. Я очень отчетливо помню этот день… Стол стоял прямо во дворе, у всех было радостно-приподнятое настроение, даже лай местных собак звучал иначе, как бы подтверждая, что жизнь, если подумать даже и собачьим умом, очень даже неплохая штука. Мы с Андреем вызвались жарить шашлык, и тут-то он мне и рассказал свою историю.
Сотников налил в обе рюмки, закурил очередную сигару, взял свой коньяк и отошел к перилам веранды. Хорошо отхлебнув и впустив в легкие дозу никотина, он повернулся к собеседнику и продолжил:
– Не буду особо затягивать, хотя история этой любви достойна романа. Было видно, что Андрей рассказывал ее не из желания вызвать сострадание. Вел рассказ он в легкой манере, будто события, изломавшие его, происходили с кем-то, а вовсе не с ним. Вырос он в довольно обычной семье. Отец, заводчанин, был добродушным человеком, в меру выпивающим. Мать же, интеллигентная женщина, преподаватель в одном из городских техникумов, умудрявшаяся совмещать работу с поддержанием порядка в доме, готовкой еды и воспитанием Андрея, была воплощением всех добродетелей.
Андрей мне признался, что всем хорошим, что в нем есть, он обязан именно ей. Все, что было в ее силах, она делала для него. Там было все: и навязчивые потуги засадить отпрыска за пианино, которые успехом не увенчались, и еженедельное подсовывание на его тумбочку очередного литературного шедевра взамен предыдущего непрочитанного. Все это он рассказывал слегка похохатывая, как бы не всерьез.
Раньше я полагал, что к новым знакомствам нас обычно толкает не столько усталость от старых или любовь к переменам, сколько недовольство тем, что люди хорошо знакомые недостаточно нами восхищаются, и надежда на то, что люди малознакомые будут восхищаться больше. Я давно уже так не думаю. Подозреваю, что я немного поумнел. Вот и с Андреем мне просто захотелось поближе познакомиться, а со временем он стал мне настолько симпатичен, что, я мог бы захотеть рассказать ему о себе.
Слушай дальше. Андрей, сделав попытку поступить в театральное училище, а потом и поступив в него, очень скоро убедился, что сделал неправильный выбор, и, совершив крутой вираж, сделался курсантом Академии СБУ. Не знаю, может, мама клала на тумбочку не те книги. Академию он закончил и стал работать, но, имея врожденную не склонность лизать чью-то задницу, по служебной лестнице практически не продвигался. С большим трудом он уволился. Такая структура, как СБУ, цепко держится за своих сотрудников и крайне неохотно с ними расстается. Все это я рассказываю вкратце, мелкие подробности опускаю, да тебе они и не к чему. Помыкавшись на каких-то левых работах, он оказался в Чечне, сначала во вторую, а затем и в третью кампанию. Знаком с Юрой Шевчуком. Тот приезжал туда с бесплатными концертами, прося за свои гастроли лишь освобождения из плена какого-то количества наших ребят, в том числе контрактников. Бородачи в итоге Шевчука обманули. Слушали они его с удовольствием, но вместо оговоренных тридцати человек освободили лишь двенадцать. В этой дюжине волей судьбы оказался и герой моего рассказа. Кроме незабываемого знакомства с рок-звездой и шрама на пол спины, он не привез оттуда ничего, денег тем более.
Однажды случай свел его с давним приятелем по Академии СБУ, который тоже расстался с этой структурой, по состоянию здоровья, и теперь работал на Харьковской таможне. Это был золотой век «челноков», которые умудрялись протаскивать свои знаменитые клетчатые сумки на всех участках российско-китайской границы. Но имперские замашки господина Путина взяли вверх. Границу закрыли, оставив лишь один официальный ввоз с взиманием немалой пошлины. Но официоз и пошлины мало кого устраивали, и был найден другой гениальный выход. Весь товар поехал в обход, через Украину, прямиком в Одессу, а уж потом, доставленный к границе с Россией, ночами перебрасывали на территорию сопредельного государства. Здесь граница была попроще китайской, а договориться братьям-славянам не составляло никакого труда. Эта контрабандная лазейка превратилась в такую кормушку для наших изобретательных пареньков, что от сумм их ежедневных прибылей волосы на голове вставали дыбом. По обе стороны границы, чуть ли не впритык, под видом складов с «убитой» сельхозтехникой стояли арендованные просторные помещения, в которые свозился товар, закупленный у китайцев, ну а затем уже право давать «добро» принадлежало нашим славным скромным украинским и российским паренькам. Они его и давали, и не за «так», естественно. За ночь через эту таможню проходило до тридцати фур, под завязку набитых товаром. В общем, скажу на обывательском уровне: если бы на таможенника в момент его возвращения домой напал бандит и выпустил в него всю обойму, то таможенник ничуть бы не пострадал: все выпущенные пули застряли бы в пачках купюр. Но это уже я так, от себя, вывел такой коэффициент, исходя из рассказов Андрея. Туда-то, он и устроился. Деньги текли сумасшедшие, но их негде было тратить. Что такое приграничная зона? Это глушь, глушь и глушь. Это ночной вой одичавших собак, это отключаемое несколько раз в сутки электричество, это отсутствие рядом более или менее привлекательной женщины… Тут-то Андрюша и решил: а ведь прав был Стас Говорухин, так жить нельзя! Помнишь этот фильм? Сам фильм – полное убожество, но название интригует. Так вот, вышел как-то Андрюша из своей хибарки, где не было ничего, кроме матраса, состоявшего из плотно упакованных пачек долларов, небрежно накрытых рогожей, и ящика, служившего одновременно и столом, и стулом, в проливной дождь. Мокрый кулак плотно прижал к взволнованной груди и заорал в небеса: так жить низзя, низзя, низ… – На третьем «низзя» Сотников поперхнулся и начал безудержно ржать. – Прости, иногда меня несет. На самом деле все было намного прозаичней. Он жил во вполне сносных условиях, но отсутствие полноценной цивилизации тяготило. И он сам, без чьих-либо советов, сделал такой шаг: поехал в Киев, отдал кучу денег, но зарегистрировал фирму, официально пропускающую весь этот товар. Поток денег немного иссяк, но промежуточные потери были настолько незначительными, что это его особо и не огорчало. Да и не падок он был до больших денег – это не Хряк, это другой случай.
