Зима была с оттепелями, и поэтому на крышах домов и на водосточных трубах висели огромные сосульки.
Мы уже почти дошли до пожарной каланчи, оставив позади Юсуповский сад, когда мне в голову пришла идея подурачиться.
Я отпустил бабушкину руку (ведь шли по тротуару) и, крикнув: «Славик догоняй!» – побежал.
Слава не торопился, явно давая мне фору (бегал он быстрее меня). Но вскоре я услышал его бег и, не сбавляя скорость, обернулся, чтобы посмотреть на сколько быстро мой друг сокращает расстояние. В этот момент я поскользнулся и упал, продолжая движение на брюхе.
Остановила меня водосточная труба.
Хотя я врезался в неё левым плечом, из глаз «посыпались искры». Столкновение было столь сильным, что боль с плеча резко расползлась по всему телу. А водосточная труба, словно пудинг, начала колыхаться снизу вверх.
Бабуля первая увидела срывающийся ледяной нарост в виде огромной острой школьной указки. Она, что было сил, крикнула: «Женя!». И, увидев как сосулька воткнулась в мою спину, потеряла сознание.
Я, невзирая на боль в спине, отполз от опасного места. Тут же около меня оказался побледневший друг.
Славика била нервная дрожь, но он сумел спросить:
– Женька, ты жив?
– Да всё хорошо, старик. Вот только спине больно. Что это было? – подал голос я.
– Это была острая льдина. Если бы не твой рюкзак со спортивными вещами, то был бы каюк, – сделал предположение Слава и помог мне подняться.
Я скинул брезентовый рюкзачок с плеч и стал разглядывать глубокое отверстие с торчащим из него обломленным куском сосульки.
Слава расстегнул ремешок верхнего клапана походной сумки и засунул руку внутрь. Обломок льдины из-за Славиного копошения в недрах рюкзака стал подавать «признаки жизни».
– Да, Женька, почти насквозь пробила. Если бы не кед – каюк! – повторил предположение о неминуемой гибели мой друг и достал на свет спасительный спортивный тапок завода «Красный треугольник», держа его за шнурок.
Метрах в десяти от нас были отчётливо слышны взволнованные голоса небезразличных граждан, склонивших свои головы над тёмным предметом, лежащим на асфальте тротуара.
– Бабушка! – вспомнив, что кого-то не хватает, крикнул я и бросился к толпе. Славик последовал за мной.
– Разойдитесь, разойдитесь, – кричали мы и локтями распихивали сочувствующих.
– Бабушка! Бабушка! – кричал я, дёргая её за воротник пальто.
– Мальчик, не тормоши бабулю – ей спокойствие надо, – произнёс грубый мужской голос и поднял меня с колен.
– Дяденька, а что с ней? – сквозь слёзы спрашивал я поднявшего меня мужчину.
– Наверное, сердечко прихватило. Ты сам-то как? – ответил он и справился обо мне.
– Да он нормально, – заверил дяденьку Слава и в продолжение спросил:
– А что с нашей бабушкой будет?
– Сейчас «скорая» подъедет и врачи определят, – пояснила рядом стоящая женщина средних лет.
«Скорая помощь» подъехала как раз в тот момент, когда бабушка открыла глаза и увидела плачущего меня. Она с трудом приподнялась с асфальта и, взяв меня за руку, притянула к себе.
Я аккуратно обнял её за плечи и услышал в своём ухе негромкие слова, произнесённые бабушкой со всей нежностью, любовью и заботой: – Женечка, родненький мой, ты так меня напугал.
В больнице врачи определили диагноз и положили нашу бабулю в палату, предварительно напичкав её лекарственными препаратами.
Из медицинского учреждения нас забирали Славины родители, которым позвонила медицинская сестра по номеру телефона, сообщённого моим другом.
До выписки бабушки Тамары я жил у Славы дома, потому что мои родители снова были в отъезде.
Так, в результате моей шалости у бабушки случился первый инфаркт.
***
Школьные предметы мне давались легко. Легче, чем Славику. Мой друг только благодаря своему упорству и целеустремлённости учился с тройки на четвёрку, но в боксе тянул нас двоих.
На ринг нас ещё не выпускали, а вот спарринги в зале уже проводились. Моим постоянным партнёром был Славик. Только благодаря его подсказкам я грамотно выполнял все указания тренера. Сам же Слава был спортсменом, что называется от Бога. Тренер это видел, всё чаще и чаще ставя его в пример другим воспитанникам.
У меня складывалось впечатление, что мой друг сделан из железа. Как сильно бы я не попадал по нему, он всегда держал удар и не показывал вида, что ему больно.
Я никогда не видел его плачущим, и даже в тот трагический день Слава держал свои эмоции глубоко в себе.
Мы заканчивали второй класс. До летних каникул оставались считанные дни, и поэтому все наши (мои и Славика) взоры были устремлены в сторону спортивного лагеря, в который приглашались лучшие воспитанники СКА разных возрастов.
Мысль о том, что мы являемся лучшими в нашей группе, дарила радость, а майские солнечные лучи эту радость подогревали.
Мы с восторгом строили планы на лето и уже отчётливо видели, как песчаный берег Финского залива в местечке под названием Шапки открывает нам завесу тайн бокса.
Но поездка, увы, не состоялась.
У Славика не было ни бабушки, ни дедушки (погибли во время войны), а его родители (впрочем, как и мои) были постоянно в разъездах. Поэтому мой друг жил у нас, что устраивало всех.
Мои родители три дня назад вернулись из командировки, и вся их любовь обрушилась на нас, как горная лавина.
Когда три звонка расползлись по коммунальной квартире, оповещая всех жильцов, что к Пересвистуновым пришли, мы (я и Слава), под остроумные истории моих родителей складывали спортивные вещи в сумки-рюкзаки, готовясь к очередной тренировке по боксу.
Бабуля пошла открывать входную дверь.
В комнату вошёл «Берия» и поздоровался со всеми за руку.
Я обратил внимание, как начальник наших родителей смотрел на Славика во время их затянувшегося рукопожатия. Я отчётливо видел в его взгляде грусть и сострадание, которые «Берия» хотел выразить словами, но не мог. Он жестом попросил моих маму и папу следовать за ним, и родители тут же вышли из комнаты. – Ну вот! Не успели приехать домой, а этот «Берия» опять твоих предков кудато тянет, – недовольно произнёс Слава.
– И не говори, Славян! – поддержал я друга, но уже догадывался, что дело в другом и касается оно непосредственно Славы.
Я бы многое отдал, чтобы в тот момент оказаться неправым. Но…
В районе Автово, где мрачно зависли чёрные тучи над «красненьким» кладбищем, я навзрыд ревел, когда тела дяди Володи и тёти Светы в закрытых гробах опускали в могилы. Славик стоял рядом и обнимал меня левой рукой за плечи. Он скупо произносил: «Не реви!». Его глаза были сухими. И лишь нервно дёргающееся левое веко говорило о его сильнейших душевных переживаниях.
Я знал, как Славик любил и ценил своих родителей, и поэтому мог себе представить всю боль его утраты. От этого представления по моим щекам бурными потоками стекали слёзы, ещё больше увлажняя сырой ленинградский воздух.
Во время поминальных речей в столовой машиностроительного техникума стало понятно, что родители Славика погибли в автомобильной аварии. Но было неясно, является ли это правдой, так как ни дядя Володя, ни тётя Света (из их рассказов) машину никогда не водили, да и не умели этого делать, а кроме них в авто никого не было. Короче говоря, сомнений было много, но их никто не озвучивал.
Вскоре после похорон, моя бабушка оформила необходимые документы для опеки над Славиком, оставив ему фамилию его родителей. Мой друг стал мне приёмным братом.
Мне казалось, что Славик как-то сразу повзрослел.
В его речах, ставших скупыми, слышалась рассудительность, а в действиях ощущалась практичность.
Он целиком и полностью уходил в спорт и после тренировок колотил боксёрскую грушу часами, будто именно она была виновата в гибели родителей.
Мне было ясно, что Славик определил себе цель в жизни – стать отличным спортсменом и безупречным членом нашего общества, чтобы его родители гордились бы им, наблюдая сверху.
И он всё делал, чтобы достичь своей цели.
Аккуратность и трудолюбие моего друга-брата заставляла учителей в школе ставить ему отметки на балл, а то и на два выше во время оценки его реальных знаний. Славик догадывался об этом и, злясь на свою тупость (как он сам о себе говорил), просил меня разъяснить ему тот или иной урок.
В общем, мы были разными, но дополняли друг друга, делаясь одним целым.
Мы всё вершили сообща.
Если от нас требовалось быть сосредоточенными, сдержанными, трудолюбивыми и умными, то мы были таковыми. А если мы дурачились, то дурачились вместе и несли за свои проделки ответственность в равных долях.
Шалость третья
Мной и Славой была благополучно завершена начальная школа, и мы перешли учиться в корпус для старшеклассников.
