Именно в этот момент я и дёрнул Надю за длинные волосы, а Славян подставил карандаш под её попу.
Будучи резко одёрнутой, Надя не устояла на ногах и всем своим, хоть и небольшим весом плюхнулась на лавку, где её поджидал острый грифель простого карандаша.
Дальше послышался звук рвущейся ткани, и карандаш полностью скрылся под платьем девочки. Вскоре Надя буквально повалилась на парту. Слава едва успел выдернуть из-под нее руку. Он сильно удивился, увидев в своём кулаке ровно на половину сломанный карандаш.
Девочка громко вскрикнула: «О-ой!». Через левое плечо посмотрела в мои испуганные глаза (её взгляд был ужасен) и от обжигающе-острой боли между детских ножек потеряла сознание, упав лицом на парту.
В классе на мгновение воцарилась мертвая тишина, что было слышно монотонное жужжание ламп дневного света.
Через пару секунд, потребовавшихся на осмысление произошедшего, я выбежал из-за своей парты и, приблизившись к Наде, стал трясти девочку за плечи.
Сотрясая бесчувственное тело, я произносил:
– Надя, ты чего? Надя, очнись! Надя, ну скажи хоть что-нибудь! Не пугай нас, Надюшка! Мы не хотели! – в моих словах отчётливо слышался страх, а глаза стали наполняться слезами.
Сквозь сумбурность мыслей я понял, что девочка не шутит и, быстро взяв её на руки, понёс в медицинскую часть школы, оставив одноклассников в оцепенении.
Увидев бурое, кровяное пятно, размазанное по Надиной половине лавки, Слава вышел из ступора и, откинув в сторону сломанный карандаш, на который смотрел всё это время в недоумении, побежал помогать мне открывать двери.
В медкабинете по приказу доктора, я уложил Переверзеву на кушетку и, перевернув на правый бок, согнул ей ноги в коленях.
Пока школьный врач разговаривала по телефону с диспетчером «Скорой помощи», я смотрел на Надю.
Я увидел, что колготки девочки порваны и залиты кровью от паховой промежности до коленного сгиба ног. Это обстоятельство напугало меня ещё больше, и слёзы хлынули из глаз.
– Выйди, выйди отсюда быстрее! Мне ещё твоих слёз здесь не хватало, – положив телефонную трубку на рычаг аппарата, крикнула медицинский работник и стала набирать какой-то прозрачный раствор из стеклянной ампулы в шприц. Я без пререкания вышел.
– Ну, что там, Женя? – с волнением в голосе спросил Слава.
– Там всё плохо, – сквозь слёзы проговорил я и уткнулся мокрым лицом в плечо друга.
Всё оказалось даже хуже, чем плохо!
Врачи в больнице боролись за Надину жизнь несколько часов. И хотя эскулапы выиграли этот бой, но девочка осталась инвалидом.
На протяжении двух месяцев мы приходили к Наде сначала в больницу, а после выписки к ней домой, чтобы извиниться, но нам ни разу не позволили повидаться.
Затем Надины родители приняли решение о переезде в другой город, и дальнейшая судьба пострадавшей девочки осталась нам неизвестной.
Вот такой ужасный подарок преподнесли я и Слава к Новому, 1973 году, старосте 4 «а» класса Надежде Переверзевой.
Но и она оставила о себе память, в виде вечного понимания вины и того ужасного, ненавистно-испепеляющего взора, которым наградила меня Надя перед тем, как потеряла сознание. Этот взгляд будет храниться в моей голове до последних секунд жизни. А в момент смерти, как мне кажется, именно он будет последним, что увижу я.
Единственное, что хоть как-то утешало – Надя осталась жива.
Но можно ли назвать жизнью существование женщины, не способной родить дитя? Можно ли найти оправдание той детской шалости, приведшей к таким последствиям? Наверное, нет!
Вот я и Слава тоже не смогли себя оправдать. Оправдать и простить!
***
Помимо неоднократного детального рассказа о произошедшем разным комиссиям, которые, назвав нашу выходку несчастным случаем, всё-таки приняли решение не придавать огласке случившееся, я и Слава самобичевали себя ещё долгое время, что отразилось на здоровье и психике.
Мой друг-брат изматывал свой организм спортивными нагрузками, которые стали приводить к неприятным покалываниям в области сердца.
Я регулярно посещал тренировки, но мои мысли были не о боксе, а о Наде.
В своих мыслях я писал детские стишки и посвящал их пострадавшей девочке. Это обстоятельство, безусловно, сказалось на качестве производимых ударов.
Тренер был в гневе, видя, как я сдал назад за последнее время.
Недовольство наставника меня бесило и, если бы не Славка, я покинул бы СКА, вдрызг разругавшись с преподавателем по боксу, вложившим в меня столько сил.
Вообще, в тот период жизни меня выводило из себя многое – нерифмующиеся слова в моих стихах, тройка в школе, пере- или недосолёная пища, гороховый суп, и многое-многое другое (наверное, переходный возраст начинался).
Но больше всего меня бесили пьяницы!
Шалость четвертая
Я, бабушка и Славик возвращались с покупками из магазина домой.
Полным ходом шла подготовка к новому учебному сезону, а мы (я и Славик), выросшие за лето в спортивном лагере на несколько сантиметров, экстренно нуждались в обновках. Поэтому бабуля устроила нам (выражусь новомодным словом) шоппинг.
Наша троица подходила к родной парадной, в которой почему-то постоянно пахло мочой. Вдруг возле входа в вино-водочный магазин, расположенного через дорогу от нашего дома, как раз напротив окон нашей коммунальной квартиры, раздался пьяный мужской голос, заставивший всех нас обернуться.
– Ах, ты грязная патаскуха! И ты мне утверждаешь, что между вами ничего не было! Ах, ты …лядь такая!
Я и Славик прыснули смехом, услышав неприличные выражения, но, перехватив суровый бабушкин взгляд, смех прекратили.
– Вот, ребятки мои милые, во что превращается человек, начавший злоупотреблять спиртным, – сказала бабушка и, указав рукой на давно небритого, грязного мужчину, который сквернословил в адрес рядом идущей женщины с растрёпанными сальными волосами и заплывшим левым глазом от удара кулаком.
– Я очень надеюсь, что в ваши светлые головы никогда не придёт мысль так пить спиртное.
– Бабушка, могла бы об этом не говорить, ведь мы – спортсмены! – уверенно высказался Слава и, выкинув левую свободную руку вперёд, продемонстрировал хорошо поставленный джеб (прямой удар).
– Да, да, бабуля, совсем пить не будем! – заверил я нашу бабушку и тоже разрубил уличный воздух свободной рукой, согнутой для бокового удара.
– Я верю, верю вам, мальчики! Но совсем не пить – это тоже как-то не по-людски. В праздники, как это делают ваши родители.., – бабушка Тамара осеклась, вероятно, поняв, что ляпнула не то про общих родителей, но увидев, что её слова остались незамеченными, продолжила:
– В праздники можно. По паре рюмочек даже нужно! Спиртное снимает нервозность и улучшает кровообращение. Главное – не злоупотреблять, а в меру всё можно.
– Я думаю, бабушка, наш тренер с тобой на эту тему поспорил бы, – произнёс Славка и первым проник в полумрак парадной.
– Вот так, бабуля. А ты говоришь! – сказал я и улыбнулся, демонстрируя красивые ямочки на щёках.
– Пойдём, мой хороший! – улыбаясь, произнесла бабушка и, поцеловав меня в темечко, вошла в открытую дверь.
Я зачем-то обернулся и ещё раз посмотрел на пьянчуг.
Мужчина всё матерился, но только делал это намного тише, жестикулируя руками.
Его образ остался в моей памяти, и я, зло сплюнув на асфальт, пошёл догонять своих.
Тридцатого августа приехали мама и папа. Наша радость не знала границ, ведь мы не видели родителей без малого полгода. Их чемоданы ломились от подарков, и это усиливало наше праздничное настроение.
Последний день каникул мы провели вчетвером в ЦПКиО (Центральный парк культуры и отдыха), кормя ручных белок и катаясь на лодках по пруду. Бабушку Тамару оставили дома готовить нам праздничный стол по случаю приезда родителей и предстоящего начала учёбы в пятом классе. Кушанья удались на славу.
Первого сентября, как и в предыдущие годы, накрапывал мелкий дождь и поэтому школьную линейку с улицы перенесли в актовый зал.
Под выступление директора школы и какого-то ответственного работника из ЦК ВЛКСМ, я любовался своими родителями.
Как сейчас помню их красивые, счастливые лица, на которых отчётливо читалась гордость за своих детей и детей всей Страны.
В тот момент я был признателен папе и маме, что являюсь их сыном, что имен но Я – ИХ сын!
Хотя мамы и папы часто не было дома, но для меня родители были самым большим авторитетом на свете, даже (честно признаюсь) большим, чем компартия.
После урока Мира и вступительной речи классного руководителя мы были отпущены по домам.
