В общем, мы были разными, но дополняли друг друга, делаясь одним целым.
Мы всё вершили сообща.
Если от нас требовалось быть сосредоточенными, сдержанными, трудолюбивыми и умными, то мы были таковыми. А если мы дурачились, то дурачились вместе и несли за свои проделки ответственность в равных долях.
Шалость третья
Мной и Славой была благополучно завершена начальная школа, и мы перешли учиться в корпус для старшеклассников.
Контингент в классе слегка изменился – кого-то родители перевели в другое учебное заведение, а кто-то добавился из-за переезда на новое место жительства.
Повзрослев за лето и нахватавшись в спортивном лагере от старших боксёров различных пошловатых шуточек, мы со Славой стали объектом пристального внимания со стороны девочек нашего 4 «а» класса и других веснушчатокосичистых особ, обучающихся в школе.
Шёл декабрь 1972 года. До новогодних каникул оставалась неделя. Настроение было предпраздничное.
На перемене, как обычно, возле нас собралась приличная группа симпатичных девочек, для которых трёп со мной и Славой был интереснее, чем повторение домашнего задания перед уроком. Я, как всегда, рассказывал что-то весёлое, а Славик показывал пантомиму на мои слова. Получалось что-то вроде спектакля.
Но, как это часто бывает, не все были в восторге от нашего дуэта. Кому-то со своей популярностью мы являлись болезненной костью в горле.
И хотя я и Славка были ярыми активистами, учились хорошо, а наши фотографии красовались на школьной доске Почёта (заняли призовые места на городских соревнованиях по боксу среди младших воспитанников), но для старосты класса Надежды Переверзевой мы олицетворяли «исчадие ада».
Надина нелюбовь к нашим персонам возникла с первых дней её появления в новом классе.
Было видно, что девочка в прежней школе занимала лидирующее положение по всем дисциплинам, а мы являлись для неё конкурентами. Нас ставили в пример всем ученикам и прощали мелкие шалости в виде подкладывания кнопок одноклассникам и нечто подобное.
Надя ещё в сентябре на первом собрании учеников класса учинила словесную расправу над неуспевающими и хулиганами. Под хулиганами, естественно, подразумевались мы – я и Слава.
Надиной ораторской речи на том собрании мог позавидовать любой член ЦК КПСС. Именно этот фактор стал основным в выборе старосты класса. Классный руководитель ей категорически запретила впредь замечать и уж тем более записывать наши шалости.
Надя приняла наставление классной дамы, но никогда не могла пройти мимо, не сделав какое-нибудь замечание или же не высказав своего мнения о нас.
Особенно ей нравилось блистать своим красноречием при большом скоплении народа, как это было в тот день.
– А, «Соловьи-Разбойники».., – (наши фамилии Пересвистунов и Разбоев в совокупности с детскими проказами ещё в первом классе определили моё и Славика прозвище – «Соловьи-Разбойники», но мы никогда на него не обижались), – …мне очень хочется верить, что вы в данный момент репетируете новогоднюю сценку, а не просто паясничаете, – с ядовитой улыбкой произнесла Надя и, поправив узел пионерского галстука, будто он куда-то сдвинулся, направилась к кабинету географии, высоко задрав голову.
– Тоже мне нашла паяцев! Сама-то как-то по-шутовски пошла – нос задрала, ручки на половину в локтях согнула и бедрышками своими худощавыми крутьверть, влево-вправо, – с издёвкой парировал я Надины слова и стал демонстрировать её походку.
Мои комические действия были оценены звонким, разноголосым девичьим смехом и аплодисментами, которые, наверняка, слышала Переверзева, но никак на них не отреагировала, вероятно, посчитав, что это ниже её достоинства. Раздался звонок на урок, и мы разошлись по классам.
Географию в школе преподавал довольно грузный, но одновременно добродушный учитель. Про таких говорят: «Хорошего человека должно быть много» или «Даже муху не обидит».
Его рассказы о дальних странах были очень интересны и слушались в полной тишине. Если бы не одышка, которая частенько его мучила, не давая возможности проводить урок, то, наверное, он не попросил бы старосту класса о помощи.
– Наденька, будь добра, расскажи, пожалуйста, своим одноклассникам всё, что тебе известно про Африканский континент, используя во время рассказа географический атлас и глобус, – тяжело дыша и делая большие паузы между словами, попросил географ.
– Конечно, конечно, Владислав Кузьмич, – тут же откликнулась Переверзева и, завидя, как преподавателю становится хуже, спросила:
– Вы простите меня, но может быть вам школьную медсестру позвать?
– Спасибо за беспокойство, не нужно. Ты выходи к доске, а у меня всё само пройдёт, – ответил Владислав Кузьмич и протёр влажное покрасневшее полное лицо носовым платком.
Надя вышла к доске, взяла указку и стала рассказывать.
Я давно начал замечать, что Переверзева при первой же возможности старалась понаблюдать за мной. Но в её пристальном взгляде не было неприязни и злобы. Как только наши взоры встречались, то Надя сразу же опускала глаза в пол и краснела.
Тогда я, разумеется, думал, что таким образом староста класса контролирует мои действия во время урока, а покраснение на лице возникало из-за понимания, что её умысел раскрыт. Ни какой возможной влюблённости со стороны девочки я и не замечал. Поэтому в свой ответный взор я пытался вложить всю ненависть, испытываемую к этой особе.
Хотя, не скрою, внешне она мне очень нравилась, и, если бы не её отвратительновысокомерный характер, то, быть может, я бы попросил у Нади разрешения поносить её портфель из школы до дома после уроков.
Надя Переверзева, как сейчас это принято говорить, являла собой тип женщины – стервы. Её стройная, ухоженная фигурка мило сочеталась с красивым лицом. Аккуратные уши, небольшой забавный рот и длинные, чуть ниже лопаток непослушные тёмно-русые волосы как-то не очень гармонировали со строгими огромно-серыми глазами и коротким заострённым носом. Вообще, именно глаза и нос определяли в ней стерву.
Складывалось впечатление, что Надя даже изнутри чистая и светлая, потому что снаружи к её безупречному внешнему виду не придерёшься.
Всегда идеально белый воротничок на школьном платьице. Безупречно отглаженый фартук. Детские девчачьи колготки, которые и мальчикам приходилось надевать под штаны по приказу родителей и под реки слёз, у Нади были только чисто белого цвета и никогда не выглядели поношенными.
Если бы в то время наше государство не строило бы коммунизм, при котором все граждане большой страны были равны друг перед другом, то я бы с уверенностью сказал, что у Нади Переверзевой в доме прислуга, потому что так классно выглядеть в то время было невозможно. Но она выглядела!
Парта старосты располагалась перед нашей.
Надя в тот день сидела одна (соседка по парте заболела), а я, как обычно, со Славиком. Мы, конечно же, могли подложить девочке кнопки на лавку или подвесить на спину бумажку с безобидной надписью: «Зазнайка», что и делали частенько. Но сегодня за её реплику на перемене я решил Наде сделать куда больнее.
– Славян, возьми простой карандаш и заточи его точилкой до очень острого состояния, – шепотом попросил я друга-брата.
– Зачем, Женька? У меня и так он острый, – еле слышно отозвался Слава, доставая карандаш из пенала.
– Надо старосте под пятую точку остриё подставить, чтобы она себе лишнего при разговоре с нами не позволяла, – пояснил я.
– Так давай ей кнопок подложим, – предлагал Славка.
– Да не, дружбан, об её мосолыги только кнопки попортим, а толку не будет. Здесь надо, что посерьёзнее, – высказался я и глазами указал на карандаш, зажатый в руке друга.
– Ладно, Женька. Ты её тогда отвлеки, а я подставлю, – согласился Слава.
– Договорились, Славян! – сказал я и стал продумывать, как бы отвлечь Переверзеву.
После выступления перед классом возле доски Надя шла на своё место.
Она уже развернулась к нам спиной и завела правую ногу в свободное пространство между лавкой и письменным столом, оставив левую ногу в широком межпарточном проходе, когда я довольно громко произнёс:
– Переверзева, у тебя ремешок расстегнулся! Смотри, а то обувка слетит и ты запачкаешь свои белые колготы.
Большинство учеников в классе посмотрели в нашу сторону и захихикали, уловив в моих словах какой-то подвох.
– Спасибо, Женя, – поблагодарила меня девочка и слегка согнулась в талии, чтобы удобнее было разглядывать обувь под партой.
Именно в этот момент я и дёрнул Надю за длинные волосы, а Славян подставил карандаш под её попу.
