третьи сутки молчит. Как узнал, что с ним, так и молчит. А тут — как подарок с небес — я на Ванечку натыкаюсь в коридоре. Сначала подумала, что мне из-за слёз померещилось, потом пригляделась: нет, вылитый Егорка в детстве. А уж когда мальчик сказал, что он мамы Лидочкин сын, у меня и щёлкнуло: Егор после того, как в нашу больницу перевёлся (я тоже врач, физиотерапевт), мрачный ходил, на вопросы не отвечал. Однажды лишь проговорился после приличной дозы алкоголя на семейном празднике, что медсестра Лидочка его покой отняла. И всё, больше ни слова я из него не вытянула. Он и в детстве такой был: если проблема, то замыкается и молчит.
— Покоя, говорите, лишила? Он сам уехал, а мне ни словечка. И роман завёл. — Лидочка вытерла слёзы. — Но это дела давние. Что вы сейчас от меня хотите? Чтобы я его навестила? Так вряд ли он захочет меня видеть через столько лет?
— Я хочу, чтобы вы с Ванечкой к нему сходили. Поймите, он мой младший брат, я всю жизнь за него переживаю. Я уверена, что новость о сыне выдернет его из депрессивного состояния.
— Его выдернет, — Лидочка насмешливо покачала головой. — А о Ванечке вы подумали? Мальчишке-то каково будет? Вдруг ни с того ни с сего папа появляется. А нужен ли он этому папе — большой вопрос. Нет, Инна, я не стану рисковать благополучием сына. И не просите. Я могу сходить к Егору одна. Хотя для меня это тоже будет непросто. А с Ваней — нет. Простите, у меня перерыв заканчивается, мне нужно возвращаться в отделение.
— Восьмая палата во второй травматологии, — вслед Лидочке произнесла Инна.
Лидочка шла по коридору, не видя и не слыша ничего, словно глухой тесный кокон окутал её, сдавил со всех сторон и не давал вздохнуть. Она сдержалась при сестре Егора, не подавая вида, как рванулось её сердце туда, во вторую травму.
Не зажило ещё, не заросло, не утихло всё, что ныло и саднило в душе много лет. Можно сколько угодно обманывать других. Но себя-то, себя не обманешь.
«Что делать? Идти к Егору? — мысли шумели в голове, как скорый поезд, без остановки проезжающий маленький полустанок. — Пытаться ему помочь? Да она бы с радостью полетела и сделала всё, что в её силах. Но… у неё есть Ванечка, её сокровище, её солнышко. Разве можно разрушить его спокойный мир ради призрачной надежды помочь Егору? А нужен ли ему сейчас хоть кто-то? В тот момент, когда жизнь рухнула и мечты разлетелись, как осколки хрустального бокала, содержимое которого разлилось с тягучим шипением».
— Лидочка, вы не в себе? Я вам третий раз говорю, что в пятой палате нужно поставить капельницу, а вы смотрите на меня, как будто увидели привидение.
— Привидение? Ой, простите, Алиса Капитоновна. Я, действительно, увидела привидение, — Лидочка попыталась улыбнуться.
— Дожили — медсёстры начали шутить. Что дальше будет? — капитанша поджала тонкие губы и важно прошествовала по отделению раздавать указания и нагоняи.
Сдав смену, Лидочка забрала сына из детского сада, поиграла с ним в любимую железную дорогу, накормила ужином и уложила спать. «Завтра его перевозят в другую больницу, — Лидочка то и дело натыкалась на слова Инны. — И я снова его не увижу. Возможно больше никогда. — Ну и пусть. Жила столько лет без него. — Он был далеко. А сейчас он рядом. И ему плохо. — А тебе было хорошо? — Эгоистка, он потерял смысл в жизни, а ты, наоборот, приобрела, родив Ванечку», — этот ожесточённый молчаливый спор с самой собой мешал Лидочке выполнять простые домашние действия, не давал покоя, подтачивал возведённую защитную изгородь.
— Лидочка, ты что так поздно? Да и смена вроде не твоя? — охранник удивлённо открыл входную дверь.
— Я на минутку, забыла кое-что забрать. До завтра не терпит.
— Ну беги, Маша-растеряша. А хвостик твой где?
— Соседку попросила присмотреть. Я же ненадолго.
В восьмой палате второй травматологии горел ночник возле одной из кроватей. Пациент с гипсом на левой руке и перебинтованной кистью правой руки лежал, уставившись в потолок, в сотый раз пересчитывая уже ставшие знакомыми трещины. Остальные пациенты выползли в коридор к телевизору. А что ещё делать после ужина? Это вам не горнолыжный курорт.
— Здравствуй, Егор, — негромко сказала Лидочка.
— Лидочка? — мужчина удивлённо приподнялся на локтях и сморщился от боли. — Ты откуда здесь?
— Это скорее вопрос к тебе? — уголками губ улыбнулась девушка. — А я здесь работаю. Медсестрой в первой травматологии.
— Ты же учиться дальше собиралась. Не поступила?
— Не поступала. Как ты себя чувствуешь? — Лидочка перевела тему.
— Я себя не чувствую, — Егор прикусил губу. — Видишь, как вышло. Одно мгновение, и все мои планы полетели к чертям собачьим вместе с этой проклятой лавиной.
— Егор, я всё понимаю, но жизнь на этом не заканчивается.
— Не заканчивается, ты права, — горько усмехнулся Егор. — Она закончилась. Для меня хирургия — это всё. А теперь это всё для меня недоступно.
— Знаешь, — Лидочка помолчала. — Шесть лет назад, когда ты уехал, не оставив мне ни единого шанса, я тоже думала, что моя жизнь спела мне прощальную песенку. Мечты рухнули, надежды с грохотом раскололись на мелкие кусочки.
— Но ты же сама уехала с этим красавчиком, как его, забыл имя, с медбратом. Я рвал и метал, а потом подвернулась новая должность, я и решился: раз тебе не нужен, у тебя другой, не буду мешать.
— Что за бред? Не было никакого другого. Я уехала на каникулы, домой, одна.
— А мне сказали… — Егор замолчал.
— Вот и мне сказали, что у тебя роман с докторшей.
— Да не было никакого романа! — Егор в сердцах стукнул правой рукой по кровати и охнул.
Лидочка покачала головой.
— Мы что-то узнали, кому-то поверили. И начали новую жизнь. Строили новые планы, как-то справлялись. Искали новый смысл этой самой жизни.
— Да где он, этот смысл? В чём? — Егор отвернулся к стене. — Я теперь, даже зная, что произошло на самом деле, не могу тебе сказать: «А давай заново начнём?» — Это тогда я был перспективным хирургом, а теперь кто? Буду сидеть где-нибудь на приёме страждущих бабушек, прострелы лечить и ушибы йодом обрабатывать.
— Тебе не идёт быть слабым, Егор, — Лидочка помолчала. — Я пойду, пожалуй. Я оставлю тебе кое-что, на досуге посмотришь. — Девушка положила на кровать белый конверт с фотографиями.
— Что это? На передачку больному не похоже, — съехидничал Егор.
— Это новый смысл моей жизни…
… — Пап, а мы на лыжах кататься пойдём?
