А может, он всю жизнь притворялся? Что-то не похож он сейчас на флегматичного очкарика, пропитанного душком канифоли с примесью пластилина. Сейчас это — замерший на паутине терпеливый паук, наблюдающий из темноты за порхающими поблизости мухами.
Да что я в самом-то деле?! Немедля подойду к нему и развею свои долбаные страхи! Только этого мне еще не хватало!
Налив в два фужера уже прилично выдохшегося шампанского, я неспешно, боясь кого-нибудь облить, подплыла к объекту моих пьяных подозрений. И почувствовала, как трепет моих мушиных крылышек побеспокоил натянутые нити насторожившегося четырехглазого паука.
— Составишь компанию? — спросила я, кивнув на бокалы.
— Спасибо, я пью пиво, — взяв стоявшую на заборе банку, отозвался Алик и легонько стукнул жестянкой мой фужер.
— Раньше никогда не видела тебя с сигаретой, — сделав глоток, заметила я, глянув на задрожавший в пальцах уголек. А ведь Алик был за здоровый образ жизни! — Начал курить?
— Никогда не видел тебя пьяной. Начала выпивать?
Нет, меня больше не проведет твой елейный голосок. И улыбочки твои смущенные не прокатят. И можешь не щуриться робко и не нагонять на веки «гусиных лапок». Наверняка именно такие незаметные тихони чаще всего оказываются у истоков разрушений. Может, ты подпольно изготавливаешь какие-нибудь химикаты? Или взрывные устройства, блеща своим гением злодея? А при нас всегда скромненько стоишь в сторонке и… наблюдаешь своими паучьими глазами. Ух, кажись, круто меня занесло на повороте. Пора домой!
Я рассмеялась и допила шампанское, не сразу сообразив, что это за скрежет возник в пробеле между двумя песнями. Оказалось, это с таким стоном сжалась и скривилась пивная банка в руке Алика.
Пожалуй, мне и впрямь пора.
Не помню, как так вышло, но с гулянки я сбежала с Женькой. Ему приходилось меня поддерживать, поскольку я порывалась свернуть с намеченной траектории. Не могу сказать точно, но, кажется, с нами шел и опять отошедший на задний план Алик. Он всегда болтался в хвосте компании, и его было принято не замечать.
— Ну и наклюкалась же ты, — своевольно остановив у двери, развернул меня к себе Женька. — Зачем ты ее убила?
— Кого? — упрямо выискивая ключом скважину замка, между делом удивилась я, торопясь по мелкой нужде в туалет.
— Ее. Деньку.
— Это ты ее убил, мой любезный друг.
Наконец я справилась с дверью и вошла, споткнувшись о коробку и поморщившись от визгливого лая Пешки. Точно, Алик был с нами: его Женька вытолкнул в подъезд, прежде чем зажал меня в углу прихожей.
— Почему, Денька? — хрипло спросил он, все сильнее сжимая мои не знавшие тяжелого труда плечи. — Почему ты меня кинула? Я до сих пор ломаю голову, что сделал не так, чем тебя обидел! Ответь же мне.
Я внимательно посмотрела на него, вдруг поняв, что уже очень давно его не видела. Так близко, так серьезно. Ответа ждали ореховые глаза, брови цвета серебра и даже выпирающий кадык. Ему никогда не понять, почему я смывалась после каждой проведенной вместе ночи. Им всем, от кого я сбежала, этого не понять.
Мне хотелось, чтобы он меня обнял, поцеловал и остался до утра. Но знала, что после снова буду от него бегать и делать вид, что мы мало знакомы. Потому вежливо попросила его уйти. А когда закрыла за ним дверь, то вошла в ванную и долго смывала вместе с тушью пьяные слезы. После даже не заметила, как уснула на коврике, свернувшись между ванной и раковиной.
Под утро меня разбудил Пешка. Пока я соображала, где нахожусь, и что происходит, он перестал скрестись в дверь. Но спустя пару минут завыл так, что у меня мурашки побежали по спине. Я вышла в коридор и увидела пса топчущимся напротив соседской сумки. Он смотрел на нее и рычал, иногда лаял и подвывал.
Я цыкнула на него, попробовала выманить мячиком, но он продолжал с таким сосредоточенным видом смотреть на сумку, что мне стало жутко. Что может быть в этом проклятом бауле? Чего боится Пешка? Чего боюсь я? Наверное, я и впрямь дура, но мне захотелось уйти. Утром же поднимусь к соседям и попрошу забрать эти вещи!
Силой вытянув Пешку за поводок, я закрыла в зал дверь и просидела до рассвета, опохмеляясь чашкой кофе. Дернуло же меня оказывать услуги соседям! Не так я намеревалась провести первые дни отпуска. Хотела для начала отоспаться.
Часов с девяти я мерила шагами прихожую, выдумывая предлог, под которым попрошу соседей забрать их барахло. Ничего дельного на ум не приходило. Ну что я, в самом-то деле? Скажу: заберите свои котомки, потому что я и моя собака их боимся? Тогда мне точно припишут белую горячку. Это все — дурной пекинес! Это он меня пугает своим странным поведением, а вовсе не сумка.
Взяв со стола ножницы, я устремилась в зал с твердым намерением разрезать веревки и узнать, что внутри этого тряпичного комода. Но так и не решилась. Нет-нет, вовсе не из опасений, а из соображений этики. Люди доверили мне сохранность своих вещей, для верности хорошенько опутав веревками. Вдруг заметят, что я рылась в их поклаже? Позорище!
Отложив ножницы, я уперлась взглядом в задвинутую под стол коробку. Припав рядом, долго не решалась к ней притронуться, но потом все же разрезала скотч и раскрыла створки «короба Пандоры». Внутри была обмотанная тряпками посуда. Стопки тарелок, бокалы, блюдца с цветочно-ягодным мотивом росписи. Во второй коробке тоже наверняка посуда, а значит, и в сумке нет ничего такого. Конечно же, нет и быть не может! Получит у меня Пешка, если снова вздумает устраивать ночные представления. Чуть не выставил меня шизофреничкой перед ничего бы не понявшими соседями.
Я собралась отстирать мешковину, но не дошла до ванной, услышав телефонный звонок.
— Приезжай, — велел мне подавленный голос матери. — Навести родного отца. У него ночью был сердечный приступ.
— Сейчас приеду, — не вдаваясь в подробности, пообещала я и следом вызвала такси.
…Спустя полчаса я уже поднималась по лестнице родного подъезда и со страхом ждала нагоняя. Как мать встретит вражью перебежчицу, переметнувшуюся на сторону коварных «черноголовок»? Ко всему прочему чувствовала себя виноватой. Вчера я развлекалась, цеплялась к очкарику, лакала водку и спала в ванной. А мать всех на уши поставила, отчаянно сражаясь с самой свирепой брюнеткой.
Встав у двери, я вздохнула и нажала на кнопку звонка. Вряд ли меня спасет натянутая на брови кепка. А может, минует? Воительнице сейчас не до меня, все мысли об отце…
Мать открыла дверь и в полном недоумении воззрилась на принесенные мной пакеты с фруктами, овощами, конфетами и фиг его знает, с чем еще. Я и сама не помнила, что сгребла с полок магазина. Бродила, как в тумане, ничего не понимая.
— Как отец? — спросила я, разуваясь.
— Говорит, что с ним все прекрасно. А то ты его не знаешь. Он и в гробу лежа поспорит с патологоанатомом, что уж говорить о врачах при жизни. Я не понимаю, ты о чем думала, набирая все это? Как всегда в облаках летала? Зачем приволокла соленых огурцов?
Я поспешно сбежала в зал, а оттуда — несмело вошла в спальню. Отец полулежал, привалившись к нескольким подушкам, и читал газету в окружении таблеток, метровой ленты снятой кардиограммы и наставленных на табурете пузырьков.
— Привет, пап, — сказала я и поцеловала его в колючую щеку. — Зачем же ты нас так пугаешь?
— Ну уж прости старика! — отложив газету и устроившись удобнее, улыбнулся отец — вылитый К.У Черненко. — Не молодеем ведь. Да ничего, я прекрасно себя чувствую. Подумаешь, кольнуло пару раз! Мама наша такая паникерша, всегда все преувеличивает. Из любой мошки таких слонов раздует, а те потом еще и расплодятся. Сама-то как? Давно к нам не заглядывала. Так и отпуск бы пролетел. Как дела на работе, мой садовод-любитель? Не все еще в колючки превратила?
— Папа! — возмутилась я, уверенная, что он никогда не перестанет меня подковыривать. — Сколько можно?
— А что, папа? И в кого ты такая балда уродилась? Наверняка в мать, потому что в нашем роду никого ленивее тебя еще не было. За что бы ни взялась, ничего не можешь до ума довести. Эх, Денька, позор ты на мою седую голову. Другие же как-то приспосабливаются в жизни? Пробиваются, достигают правдами и неправдами намеченных целей. Как сорняки, вьюны, повилика, эпифиты, в конце концов! А ты, тепличное растение, все ждешь, когда тебя польют, удобрят и культивируют. Верка вон и та, крутится как-то. Да еще и родителям помогает. Уж не думаю, что на одну зарплату воспитателя.
— Верке бой-френды подпирают.
— Вот и я о том же. А ты чем хуже? Есть у тебя хоть какой-нибудь захудалый женишок? Тебе скоро двадцать шесть, а ты еще ни с кем серьезно не встречалась. Ты у нас не… это самое… случайно?
— Пап, ну что за бестактные вопросы? — попыталась возмутиться я, при этом не отрываясь от изучения своих заусенцев. — Я считаю, что вам с мамой не следует столь активно вмешиваться в мою личную жизнь. Я уж как-нибудь сама разберусь.
