Рейтинговые книги
Читем онлайн Любимая игра - Леонард Коэн

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 43

Ярды кружевных занавесок не пропускали свет маленькой зимней луны.

– Ты на него посмотрела, мама?

– Конечно.

– Он был как будто бешеный, правда?

– Бедняжка.

– А усы совсем черные. Будто покрасили карандашом для бровей.

– Уже поздно, Лоренс…

– Еще бы не поздно. Мы его больше не увидим.

– Я запрещаю тебе разговаривать с матерью таким тоном.

– Почему ты заставила его закрыть? Почему? Мы могли бы смотреть на него еще целое утро.

– Марш в постель!

– Боже мой, боже мой, сволочуга, ведьма! – импровизировал он в крике.

Всю ночь он слышал, как в кухне мать рыдает и что-то ест.

14

Вот цветная фотография, самый большой портрет в галерее предков.

На отце английский костюм – и вся английская сдержанность, какую только можно вшить в одежду. Галстук винного цвета с крошечным, тугим узлом пустил побеги, точно горгулья. На лацкане – значок Канадского Легиона, тусклее бижутерии. Лицо с двумя подбородками светится викторианским здравомыслием и пристойностью, однако взгляд светло-карих глаз все же слишком мягок и внимателен, рот – чересчур пухлый, семитский, оскорбленный.

Свирепые усы восседают над чувственными губами, будто подозрительный опекун.

Крови, отхаркиваясь которой он умер, не видно, но, пока Бривман исследует фотографию, она собирается на подбородке.

Он – один из князей личной религии Бривмана, двуликий и деспотичный. Гонимый брат, почти поэт, простофиля с механическими игрушками, вздыхающий судья, что слушает, но приговора не выносит.

Еще он, вооруженный Божественным Правом, вздымает Власть, беспощадным насилием подавляя все слабое, запретное, не-бривманское.

Благоговея перед ним, Бривман спрашивает себя: просто ли слушает его отец, или еще ставит печати под указами.

Теперь он безучастнее обосновался в своей золотой рамке, и выражение его лица неуловимо, как на ранних фотографиях. Одежда уже кажется устаревшей и маскарадной. Теперь можно отдохнуть. Бривман унаследовал все его заботы.

Назавтра после похорон Бривман разрезал один из отцовских официальных галстуков-бабочек и зашил внутрь послание. Он похоронил его в саду, под снегом возле забора, куда летом заползут соседские ландыши.

15

У Лайзы были прямые черные клеопатрины волосы, что снопами скакали по плечам, когда она бегала или прыгала. Длинные изящные ноги, ставшие великолепными благодаря естественной тренировке. Глаза – большие, с тяжелыми веками, мечтательные.

Бривман думал: быть может, она, как и он, мечтает об интригах и подвигах, – но нет, ее широко раскрытые глаза в фантазиях озирали хорошо обставленный дом под ее властью, дитячий выводок, которому станет матерью, мужчину, которого будет согревать.

Их начали утомлять игры на поляне возле Древа Берты. Они не хотели сардинами набиваться под чье-нибудь крыльцо. Не хотели хромать в больничных салках[7]. Не желали рисовать магический круг и запечатывать его точкой. «Глунапоснатина. Понашлина отнасюнадана», – шептали они. Им было все равно, кто водил.

Лучше игры плоти, любви, любопытства. От «овцы, бегите»[8] они уходили в парк и садились на скамейку возле пруда, где сплетничают няньки, а дети запускают игрушечные кораблики.

Он хотел знать о ней все. А ей разрешают слушать «Тень»[9] («Сорняк преступления приносит горькие плоды. Кто ведает, какое зло таится в человеческом сердце? Тень ведает, хехехехехехехех»)? Разве Алан Янг[10] – не потрясающий? Особенно та роль с капризным голосом: «Вот он я, вот он я, приходи собрать бутоны роз в моих волосах». Правда же, единственная приличная часть программы Чарли Маккарти[11] – та, когда появлялся Мортимер Снерд[12]? А у нее ловится «Гроза преступности»[13]? А она хочет, чтобы он изобразил машину Зеленого Шершня[14], когда ее ведет верный слуга-филиппинец Като[15], или Осведомителя[16]? Правда, отличная мелодия?

А ее называли когда-нибудь грязной жидовкой?

Они замолкали, и няньки со своими светловолосыми детками вновь восстанавливали власть над вселенной.

А как это – не иметь отца?

От этого больше взрослеешь. За столом режешь курицу, сидишь, где он сидел.

Лайза слушала, а Бривман впервые ощущал в себе достоинство, а точнее – трагизм. Смерть отца наложила на него отпечаток таинственности, подарила связь с неведомым. Он мог с бульшим знанием дела говорить о Боге и Преисподней.

Няньки собрали своих детей с корабликами и ушли. Поверхность пруда разгладилась. Стрелки часов на Шале наматывали к ужину, но они продолжали разговаривать.

Они стиснули друг другу руки, поцеловались один раз, когда свет достаточно померк, стал золотистым, продравшись сквозь колючий кустарник. Потом медленно побрели домой, не держась за руки, но толкаясь.

Бривман сел за стол, пытаясь понять, почему не хочет есть. Мать расхваливала бараньи отбивные.

16

При каждой возможности они играли в свою замечательную игру «Солдат и Шлюха». В любой комнате, где только получалось. Он приезжал в отпуск с фронта, а она – шлюха с улицы Де-Булльон.

Тук-тук, медленно открывается дверь.

Они здороваются за руку, и он указательным пальцем щекочет ей ладонь.

Так они участвовали в том таинственном, детали чего взрослые столь жеманно прятали за французскими словами, словами на идише, словами с пояснениями; в этом замаскированном ритуале, вокруг которого комики из ночных клубов строили свои шуточки; в этом недостижимом знании, которое взрослые охраняли, дабы обеспечить себе власть.

В игре запрещалось грязные выражаться или хулиганить. Они не имели представления о гнусной стороне борделей – да и кто знает, есть ли она? Бордели казались им своего рода дворцами наслаждений, местами, запретными для них столь же случайно, как монреальские кинотеатры.

Шлюхи были идеальными женщинами, а солдаты – идеальными мужчинами.

– Заплатишь сейчас?

– Вот все мои деньги, красотка.

17

С семи до одиннадцати – огромный кус жизни, полный скуки и забывания. Люди болтают, что мы медленно теряем дар общения с животными, птицы больше не прилетают поболтать к нам на подоконники. Глаза наши, привыкнув к тому, что видят, обороняются против чуда. Цветы, когда-то ростом с сосну, возвращаются в глиняные горшки. Даже ужас слабеет. Великаны и великанши из детской съеживаются до раздражительных учителей и человечьих отцов. Бривман забыл все, чему его научило маленькое тело Лайзы.

О, как опустели их жизни с тех пор, как они выкатились из-под кровати и встали на задние лапы!

Теперь они жаждали знания, но раздеваться было грешно. Потому они становились легкой добычей открыток, порнографических журналов, кустарной эротики, что им впаривали в школьных гардеробах. Они стали знатоками скульптуры и живописи. Они знали все библиотечные книги с лучшими, самыми откровенными репродукциями.

Как выглядят тела?

Лайзина мама подарила ей осторожную книжку, и они понапрасну прочесывали ее в поиске честной информации. Там были фразы вроде «храм человеческого тела» – может, это и правда, только где же он, со всеми его волосами и складками? Они хотели четких картин, а не пустой страницы с точкой посередине и восторженным заголовком: «Только вдумайтесь! мужской сперматозоид в 1000 раз меньше этой точки».

В общем, они носили легкую одежду. У него была пара зеленых шорт, которые нравились ей, потому что были тонкими. У нее – желтое платье, которое предпочитал он. Это положение породило величайшее лирическое восклицание Лайзы:

– Ты завтра наденешь зеленые шелковые штаны; я надену желтое платье, и так будет лучше.

Лишение – мать поэзии.

Он уже почти собрался заказать книгу, которую рекламировал исповедальный журнал, – ее присылали завернутой в обычную коричневую бумагу, – когда, в очередной раз роясь в ящике горничной, обнаружил диаскоп.

Его сделали во Франции, внутри – два фута ленты. Держишь против света, поворачиваешь крошечную круглую ручку – и все видишь.

Возблагодарим этот фильм, исчезнувший вместе с горничной в канадской глуши.

Он подкупающе просто назывался по-английски: «Тридцать способов трахаться». Картинки ничем не напоминали порнофильмы, которые Бривман впоследствии смотрел и критиковал: с голыми, нервными мужчинами и женщинами, что разыгрывали омерзительные натянутые сюжетики.

Исполнители были красивыми людьми, довольными своей актерской карьерой. Не костлявые, виноватые, безнадежно веселые гаеры, играющие ради джентльменских суходрочек между делом. Никаких похотливых улыбочек в камеру, никакого подмигивания и облизывания губ, никакого оскорбления женских органов сигаретами и пивными бутылками, никаких изобретательных неестественных поз.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 43
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Любимая игра - Леонард Коэн бесплатно.
Похожие на Любимая игра - Леонард Коэн книги

Оставить комментарий