Теперь же надо было избавить лошадь от ее неудобного положения… Я взял пистолет и перебил пулей ремень недоуздка, так что мой славный спутник тут же соскользнул с колокольни и радостно приветствовал меня. Корчмарь, очень милый человек, накормил нас хорошим завтраком и, пока мой конь поедал двойную порцию овса, рассказал мне, что обильный снегопад в Польше не редкость и такое же случается по нескольку раз почти в каждую зиму. В благодарность за угощение я едва мог заставить его принять несколько золотых монет и, отдохнув и подкрепившись, выехал в дальнейший путь, теперь уже — когда стаял снег — действительно через густые леса…
Несколько дней спустя я остановился передохнуть на короткое время в великолепном имении известного графа Пшобовского.
Мы сидели как-то за чайным столом, когда мужчин пригласили на двор замка полюбоваться молодым жеребцом, только что приведенным со знаменитого конного завода. Я остался с дамами, но раздавшийся вскоре крик ужаса заставил и меня броситься на двор.
К моему удивлению, я застал мужчин беспомощно стоящими вокруг неукротимого коня, который с такой яростью бил копытами и кусался, что даже самые отважные наездники не решались приблизиться к нему. По тому, как вытянулись их физиономии, можно было догадаться, какой испуг охватил всех, и граф Пшобовский крикнул мне с явной насмешкой:
— Ну, Мюнхгаузен! Вот вам случай показать себя!
В ту же минуту я одним прыжком вскочил на спину испуганного животного и, пустив в ход все свое искусство, без особого труда покорил и объездил его. А чтобы доказать это дамам и избавить их от напрасных страхов, я заставил жеребца прыгнуть через открытое окно в чайную комнату и несколько раз проехался по ней шагом, рысью и даже галопом. Не успели все даже испугаться, как конь оказался на чайном столе, и я продемонстрировал здесь, среди чашек и тарелок, отличную школу верховой езды. Это чрезвычайно позабавило дам и доставило графу и его гостям такое удовольствие, что Пшобовский с присущей ему любезностью просил меня принять жеребца в подарок.
Так как он знал, что я еду в Россию, желая вступить в ряды армии и принять участие в предстоящем походе на турок под командой генерал-фельдмаршала графа Миниха, то Пшобовский попросил, чтобы я проделал этот поход на его лошади, которая своей покорностью, отвагой и пылом будет служить мне постоянным напоминанием о долге честного воина и о подвигах молодого Александра Македонского, имевшего такого славного коня, как Буцефал. Скромность не позволяет мне хвастаться своими заслугами, однако я могу прямо и по совести утверждать, что все мы, солдаты, честно исполнили свой долг, каждый на своем посту, и весь успех этого славного похода был естественным результатом наших совместных усилий, хотя официальная слава, само собой разумеется, выпала на долю главнокомандующего… Ну, господа, на сегодня довольно! Завтра вы услышите от меня новые истории!
Четвертый вечер
Мюнхгаузен сует кулак в волчью пасть. Взбесившийся кафтан и заживо ободранная лисица. Въезд в Петербург на санях, запряженных волком.
— Продолжу мой предыдущий рассказ. На следующий день я предпринял на подаренном мне коне дальнюю прогулку и на обратном пути заметил в парке, довольно близко от построек, большого зверя, которого хорошенько не успел рассмотреть из-за наступивших сумерек и быстрой езды.
Едва соскочив с седла, я побежал назад, в парк, желая узнать, была ли это собака либо иное животное; и не успел я повернуть в первую аллею, как на меня тотчас же бросился, с разинутой пастью, заинтересовавший меня зверь. Хотя темнота сгущалась с каждой минутой, я все-таки по характерным очертаниям понял, что имею дело не с собакой, а с волком. Но что же теперь делать? Оружия при мне не было. Даже пистолеты остались в кобуре у седла, а хищник приближался с каждой секундой. Искать спасения бегством казалось бесполезным; к тому же в нашем роду не принято выпутываться из опасности таким недостойным образом. Я бессознательно сжал кулак и сунул руку в открытую пасть волка. Разумеется, из чувства самосохранения я засовывал руку все дальше и дальше, пока она не погрузилась в волчью утробу по самое плечо… Не скажу, чтобы такое положение было мне очень по вкусу.
Вообразите только: лицом к лицу с волком! Мы смотрели друг на друга не очень дружелюбно, и в раскосых глазах зверя я отчетливо прочел намерение ринуться на меня; хищник только и ждал момента, когда я вытащу назад руку. В этом отчаянном положении я ухватился за его внутренности и, пока серый выл от боли, не имея возможности укусить обидчика, я вывернул его, как перчатку, внутренностями наружу и в таком виде швырнул зверя на землю, где утром садовник и нашел его. Старик, конечно, не смог удержаться и растрезвонил о случившемся. Я сам, разумеется, не придавал этому приключению большого значения, однако остальные считали этот небольшой эпизод чуть ли не подвигом!..
Я должен, впрочем, сознаться, что не во всех случаях хотел бы повторить такой образ действий. Так, например, вскоре после этого, на одной из улиц Петербурга за мной погналась бешеная собака; однако я не стал обороняться и решил поспешить, а чтобы скорее и легче бежать, снял кафтан и бросил его в жертву собаке, желая выручить себя самого и надеясь успеть скрыться в какую-нибудь открытую дверь, пока бешеная собака будет терзать в ярости мой кафтан. Тем временем сбежались люди, убили собаку и вернули мне кафтан, на котором оказалось лишь несколько прорех. Дома я приказал лакею отдать завтра кафтан в починку моему портному, а тем временем Иван повесил его в шкаф.
Но на следующее утро я проснулся от его криков:
— Господин барон! Господин барон! Ваш кафтан взбесился!..
Я второпях вскочил, набросил на себя халат, пошел за слугой в гардеробную. И в самом деле, мой кафтан взбесился: вся моя одежда оказалась разбросанной и растерзанной в клочья. Бешеный кафтан на моих глазах набросился на новый мундир и стал трепать его самым немилосердным образом. Выстрелом из пистолета я покончил с ним — и затем приказал сжечь всю потрепанную кафтаном одежду, чтобы не случилось больше ничего подобного… По вашим глазам и по выражению лиц я замечаю, что вы считаете это событие весьма маловероятным, и тем не менее я могу поручиться своим благородным словом, что все рассказанное — правда…
Не знаю, дорогие друзья, поведать ли вам следующую историю, случившуюся со мной много лет раньше, и которая припомнилась мне теперь благодаря только что изложенному вам приключению с волком.
После одной большой охоты я приказал егерю свалить в кучу всю убитую дичь во дворе моего замка и снять шкуру с лисицы, которую все мы считали мертвой. Полчаса спустя я случайно — сам теперь не помню, зачем — проходил через двор и, к своему изумлению, увидел, что лисица, оказывается, не была мертва. И теперь, очухавшись, старается опять натянуть на себя содранную шкуру, словно это шуба… Она уже просунула в «рукавчик», если можно так выразиться, одну лапку и тужилась продеть и вторую, когда подоспел я и положил конец ее возне.
Да, с этими продувными бестиями, лисицами и волками, чего только не повидаешь!
Так как в России мало кто ездит верхом, то я поручил обеих моих дорогих лошадей стремянному и последний перегон перед Петербургом проделал на санях. В лесу недалеко от городских ворот за нами погнался страшный волк, одолеваемый жутким зимним голодом. Он скоро догнал нас, и я машинально растянулся плашмя на дне саней. Как я и предполагал, хотя и не смея на это сильно надеяться, — так и случилось! Волк перепрыгнул через меня, яростно набросился на лошадь и в один момент сожрал всю заднюю часть несчастного животного, которое от страшной боли припустилось еще быстрее. Незаметно приподняв голову, я с ужасом увидел, что волк все больше и больше въедается в лошадь. Тут я воспользовался удобным моментом и принялся жестоко нахлестывать его. Такое нападение с тыла нагнало на волка немалого страху. Он изо всех сил метнулся вперед, труп лошади упал на землю, а волк — представьте себе! — вскочил на ее место в хомут. Разумеется, я продолжал хлестать его без устали, не давая зверю времени опомниться. Таким образом мы примчались в Петербург, перепугав насмерть всех встречных. Я остановил сани лишь перед дворцом фельдмаршала. Граф Миних, случайно оказавшись в это время у окна, помирал со смеху, глядя на столь необычный экипаж.
Лучшего представления ко двору я не мог бы иметь, и на этом, господа, позвольте мне закончить сегодня!..
Пятый вечер
Мюнхгаузен получает под команду гусар. Штурм Очакова. Замечательная история о боевом коне Мюнхгаузена, перерубленном пополам и снова сшитом лавровыми побегами, и о его руке, продолжавшей рубить после жаркого боя. Мюнхгаузен попадает в плен к туркам.
