Обдумывая только что рассказанное мое приключение, я припомнил, как на моей родине часто ловят мух на палочки, обмазанные сиропом, и решил применить это средство для ловли медведей. Однажды я обмазал медом тележное дышло, а сам спрятался. В первую же ночь, учуяв соблазнительный аромат, явился Михайло Иваныч Топтыгин, ворча, не спеша обошел несколько раз вокруг телеги, и так как ничего не заподозрил, то начал лизать конец дышла и вскоре зализал в себя все дышло через глотку, желудок и брюхо, пока оно не показалось у него из тела с задней стороны. Я подождал еще немного, а затем выскочил из своего тайника и забил здоровый клин, чтобы помешать сластене слезть с дышла.
Утром я привел к нему самого султана, который прогуливался неподалеку, и тот чуть не умер со смеху над этой чудесной охотничьей проделкой…
Этот эпизод послужил поводом к более короткому знакомству с султаном, которое, правда, на первый раз длилось недолго.
Вскоре затем австрийцы заключили с турками мир, а за ним должен был последовать и мирный договор турок с русскими, и в числе прочих военнопленных освободили и меня. В то время я, конечно, и думать не мог, что вскоре снова вернусь в Константинополь, хотя и в иной роли.
Само собой разумеется, что я не шел пешком вместе с другими пленными, а ехал в почтовой карете, сообразно своему рангу, так как мой конь остался в Турции.
Во время этого путешествия нам пришлось как-то свернуть в узкую лощину, и я напомнил вознице-почтальону, что он должен дать рожком знак, чтобы нам не столкнуться в ущелье с другой повозкой, едущей с противоположной стороны. Добрый человек приставил рожок к губам и стал дуть в него изо всех сил, но все его старания были напрасны. Рожок не издавал ни единого звука, что оставалось для нас совершенно необъяснимым, да и к тому же явилось настоящим несчастьем, так как вскоре нам попалось навстречу несколько телег, нагруженных бревнами, и объехать их на узкой дороге было абсолютно невозможно. Нас могло выручить из беды только одно средство.
Я выскочил из кареты и выпряг лошадей. Затем я взвалил на плечи карету, со всеми ее четырьмя колесами и со всем багажом, и перескочил с ней через плетень на соседнее поле, прыгнув на высоту около девяти футов, что было не такое уж легкое дело, если принять во внимание тяжесть экипажа. Затем я таким же образом переправил одну за другой лошадей, а когда телеги с бревнами проехали мимо, я опять перенес на дорогу одним прыжком сперва — карету, а после нее — лошадей…
Но представьте себе, что с нами случилось на ближайшей почтовой станции! Почтальон повесил около громадной зеленой изразцовой печи с одной стороны — свою шляпу, а с другой — почтовый рожок, и спустя несколько минут вдруг раздались звуки: «Трам, трам, трам-там-там!», а затем послышались все сигналы, которые пытался извлечь из рожка на дороге почтальон, но которые замерзли от холода в рожке, а теперь оттаяли!..
Этого мало: вскоре прозвучало и все прочее, что пытался протрубить наш честный возница в течение дня. Мы услыхали множество русских народных песен, исполненных невероятно трогательно, например: «Прости на вечную разлуку» и «Вот мчится тройка удалая», известный Суворовский марш, сентиментальную уличную песенку «Ты душа ль моя, красна девица», «Гром победы, раздавайся» и между ними — различные кавалерийские сигналы, а в заключение — «Охоту с гончими» и вечернюю песенку «Солнце на закате».
Тут только обнаружилось, как наш возница старался развлекать нас в дороге. Вероятно, ни с кем из вас не случалось ничего подобного. У нас, в Германии, мне тоже никогда не приходилось испытывать такого мороза, чтобы замерзли звуки в почтовых рожках. Для этого нужны именно такие страшные холода, какие часто бывают в России.
Я уже много раз высказывал свое негодование в адрес многих путешественников, которые любят представлять вещи и события в таком виде, как они никоим образом не могли случиться, и рассказов, которых никто не может, при всем желании, считать правдоподобными.
Такое злоупотребление человеческим легковерием не только совершенно несовместимо с честью дворянина, но и положительно недостойно, и потому подобного рода лгуны и сочинители получают вполне заслуженную кару, если слушатели громко поднимают их на смех, а потом избегают общества такого рассказчика, или если читатели книги, написанной в такой манере, захлопывают ее с презрительной усмешкой и больше не хотят иметь дела с таким лживым автором.
С другой стороны, для совершенно правдивого и искреннего человека, рассказывающего тот или другой эпизод из своих приключений, нет ничего более обидного, если его истории встречают пожиманием плеч и явным недоверием.
Так как при нашем следующем свидании я намереваюсь поведать о нескольких приключениях на море, то я прошу всех, кто не вполне тверд в своем доверии ко мне, лучше на некоторое время совсем не посещать наших собраний, потому что мои морские приключения, хотя и столь же правдивы, но, пожалуй, еще более удивительны, чем приключения на суше, о которых я рассказывал до сих пор…
Седьмой вечер
Кое-что о лейб-кучере английского короля. Палящий зной на Цейлоне. Спасение из когтей льва и из пасти крокодила.
— Сегодня, уважаемые товарищи, я хочу вспомнить о стародавних временах. Я едва распростился с детскими башмачками и вступил в юношеский возраст, как родственник моей матери выхлопотал мне разрешение отправиться вместе с ним морем на остров Цейлон, где его дядя служил тогда губернатором. Но до этой поездки мы должны были еще провести некоторое время в Амстердаме, так как мой родственник получил от голландских министров поручение отвезти губернатору важные бумаги…
Я мог бы рассказать вам, господа, друзья и товарищи, много интересного о нашем житье-бытье в Амстердаме, а также и в Лондоне, куда мы затем переехали, но отложу это до другого случая. Сегодня я упомяну лишь об одной крайне замечательной личности в Лондоне, а именно — о королевском лейб-кучере, который, как известно, был душой тогдашнего английского правительства и произвел на меня впечатление прежде всего своей наружностью. Он не только носил роскошный парик, кудри которого ниспадали ему на плечи, но и всю его грудь до пояса скрывала густая борода, в которой был очень тщательно выстрижен английский герб. Хотя в парадной королевской карете, которой правил лейб-кучер, носящий титул старшего лорда, ехал на открытие парламента сам король со всей пышностью своего двора, тем не менее я смотрел исключительно на кучера, особенно когда он во время какой-то задержки движения несколько раз щелкнул бичом, и после каждого такого щелчка веревка бича образовала отчетливо и искусно сплетенный вензель К. Г. (Король Георг).
О нашем морском путешествии мне сказать особенно нечего. Ведь почти никому не удается миновать сильного шторма, без которого не обходится почти ни одно описание более или менее дальнего плавания, поэтому я избавлю вас от него. Но чрезвычайно замечательно было одно из охотничьих приключений, случившееся со мной через несколько дней после нашего благополучного прибытия на Цейлон.
Однажды я отправился со старшим сыном губернатора по его приглашению на прогулку вдоль берега, прихватив с собой ружье, и вскоре обнаружилось, что мой новый друг, высокий и сильный молодой человек, привыкший к знойному жаркому здешнему климату, мог бодро продолжать путь, тогда как я, совершенно истощенный, должен был опуститься на землю в тени нескольких деревьев и дать себе отдых. Да, господа, должен был!.. Ведь такая жара, от которой расплавлялись свинцовые пуговицы моего камзола, для нас, европейцев, представляет нечто не совсем обычное, и я все время боялся, как бы мое ружье не накалилось на солнце до такой степени, что порох в его дуле вспыхнет сам собой. Поэтому мне было очень приятно, что с меня текли целые реки пота: достаточно было осушить носовым платком лоб каждые пять-десять минут, чтобы он совершенно пропитался влагой, а затем положить его на ружейный замок, причем каждый раз слышалось страшное шипенье, как только мокрая ткань касалась раскаленного металла.
После короткого отдыха я в одиночестве тронулся дальше и скоро добрел до бурного потока; я хотел было присесть здесь, как раздавшийся за моей спиной шум заставил меня повернуть голову и осмотреться. И что же я увидел? Здоровенного льва, который уверенно шел прямо на меня. Не задумываясь над тем, что мой заряд самой мелкой дроби может лишь пощекотать царю зверей ноздри, я схватил ружье и спустил курок…
Величественный хищник остановился лишь на мгновенье, тряхнул головой и, готовясь к прыжку, испустил грозный рев. К своему стыду, я должен сознаться: молодой барон Мюнхгаузен до того потерял голову, что решил искать спасения в бегстве… Я повернулся, и… — у меня до сих пор еще дрожь пробегает по телу, когда я вспоминаю этот момент… — в нескольких шагах от меня стоит омерзительный крокодил, уже раскрывший свою страшную пасть, чтобы проглотить барончика!.. Представьте себе, друзья мои, весь ужас моего положения!.. За мной — лев, передо мной — крокодил, слева — бурный поток, справа — пропасть, кишащая ядовитыми змеями. Мне кажется, и с Геркулесом в таком положении случилось бы то же самое, что со мной: я тотчас же потерял сознание и замертво упал на землю, будучи уверен, что мне пришел конец или на зубах крокодила, или в львиной пасти!..
