Энтони бросил сигарету и, подойдя к другу, с чувством хлопнул его по плечу.
— Джимми, ты настоящий рыцарь! — сказал он. — И канадские леса могут гордиться тобой! Ты справился бы с этим намного лучше меня.
— Так ты передашь их?
— Конечно!
Макграт встал, подойдя к буфету, вынул из ящика связку писем и бросил их на стол.
— Вот они. Ты бы прочел их.
— Это необходимо? Мне, вообще-то, не хочется.
— Учитывая то, что ты сказал о Чимнизе, она могла только гостить там. Лучше нам просмотреть письма, может, удастся понять, где ее искать.
— Ты прав.
Они внимательно прочли письма, но так ничего и не нашли. В задумчивости Энтони связал их снова.
— Бедняжка! — заметил он. — Должно быть, натерпелась страха…
Джимми кивнул.
— Ты уверен, что тебе удастся отыскать ее? — спросил он с тревогой.
— Я не уеду из Англии, пока не найду ее, Джимми. Что-то ты слишком заботишься об этой неизвестной леди…
Джимми задумчиво провел пальцем по подписи.
— Милое имя, — сказал он. — Вирджиния Ривел.
3. ПЕРЕПОЛОХ В ВЫСШИХ СФЕРАХ
— Именно так, дорогой друг, именно так, — сказал лорд Катерхем. Он повторял это уже в третий раз, каждый раз надеясь, что разговор на том закончится и он сможет уйти. Он терпеть не мог торчать вот так на ступеньках Лондонского клуба, членом которого имел честь состоять, и выслушивать бесконечные разглагольствования достопочтенного Джорджа Ломакса.
Клемент Эдвард Элистер Брент, девятый маркиз Катерхем, невысокий джентльмен, одетый весьма непритязательно, ничем не оправдывал расхожего представления о маркизах. У него были тусклые голубые глаза, тонкий меланхолический нос и вялые, хотя и весьма изысканные манеры.
Главное несчастье лорда Катерхема заключалась в том, что он был наследником своего брата, восьмого маркиза, умершего четыре года назад. Предыдущий лорд Катерхем был довольно заметной фигурой, и мнение его в Англии было весьма весомо. Одно время он был государственным секретарем по иностранным делам и постоянно принимал участие в Имперском совете, а его загородная резиденция, замок Чимниз, была известна своим гостеприимством. При умелой помощи жены лорда Катерхема, дочери герцога Перта, в Чимнизе в непринужденной обстановке творилась большая политика, и едва ли была хоть одна заметная личность в Англии, а то и в Европе, которая не останавливалась здесь хотя бы пару раз.
Все было бы отлично. Девятый маркиз Катерхем свято чтил память своего брата. И Генри вполне этого заслуживал. Но что тяготило лорда Катерхема, так это необходимость следовать по стопам своего брата, а также и то, что Чимниз был скорее достоянием государства, чем загородным домом. Ничто не удручало маркиза больше, чем политика, а точнее — политики. Отсюда и его нетерпение во время затянувшегося разговора с Джорджем Ломаксом, беспокойным, склонным к полноте джентльменом с красным лицом, сверкающим взглядом и безграничным чувством собственной значимости.
— Поймите, Катерхем, мы не можем — тем более сейчас, — просто не можем допустить никакого скандала. Положение исключительно деликатное.
— Как обычно, — с иронией сказал лорд Катерхем.
— Дорогой друг, уж я-то знаю!
— Именно так, именно так, — повторил лорд Катерхем, возвращаясь на прежние рубежи обороны.
— Один промах в этом герцословакском деле — и все пропало. Крайне важно, чтобы нефтяная концессия была предоставлена британским компаниям. Понимаете?
— Разумеется, разумеется…
— Князь Михаил Оболович приезжает в конце этой недели, и все дело можно закончить в Чимнизе под стук бильярдных шаров.
— На этой неделе я собирался за границу, — сказал лорд Катерхем.
— Бросьте, дорогой Катерхем! Кто же едет за границу в начале октября?
— Мой врач полагает, что здоровье мое не совсем в порядке, — ответил лорд Катерхем, с тоской глядя на проезжающее такси. Однако вырваться на свободу было совершенно невозможно, так как Ломакс, очевидно наученный опытом, имел скверную привычку при важном разговоре придерживать собеседника рукой. На этот раз он крепко ухватил лорда Катерхема за лацкан плаща.
— Дорогой мой, я говорю вам это со всей откровенностью. В момент приближения национального кризиса…
Лорд Катерхем болезненно поморщился. Он понял, что лучше устроить несколько приемов, нежели выслушивать Джорджа Ломакса, цитирующего одну из своих собственных речей. По опыту он знал, что Ломакс способен говорить без остановки минут двадцать.
— Хорошо, — поспешно сказал он, — я согласен. Надеюсь, что обо всем вы позаботитесь сами.
— Дорогой друг, заботиться здесь совершенно не о чем. Чимниз, не говоря уж о его историческом значении, расположен идеально. Я буду у себя в Вивернском аббатстве, всего в семи милях оттуда. В самом приеме мне, разумеется, лучше не участвовать.
— Разумеется, — согласился лорд Катерхем, который, правда, не понял, почему так будет лучше, но отнюдь не собирался это выяснять.
— Надеюсь, вы ничего не имеете против Билла Эверсли. Он был бы полезен для связи со мной.
— Отлично, — сказал лорд Катерхем чуть более оживленно. — Билл прекрасно играет на бильярде, да и Юла благоволит к нему.
— Бильярд, конечно, не самое главное. Как говорится — это лишь предлог.
Лорд Катерхем снова впал в меланхолию.
— Ну вот, кажется, и все. Князь, его свита, Билл Эверсли, Герман Айзекстайн…
— Кто?
— Герман Айзекстайн. Представитель синдиката, о котором я вам говорил.
— Всебританский синдикат?
— Да. А что?
— Нет, ничего. Просто спросил.
— Разумеется, нужно пригласить еще одного-двух гостей, ради большей непринужденности. Леди Эйлин может подобрать их сама — молодых людей, не очень шустрых и не сующихся в политику.
— Думаю, Юла отлично справится с этим.
— Я вот о чем подумал… — Казалось, у Ломакса мелькнула какая-то мысль. — Вы помните, о чем я только что говорил?
— Вы говорили о стольких вещах…
— Я имею в виду эти неприятности. — Он понизил голос до таинственного шепота. — Мемуары, мемуары графа Стылптича.
— Вы напрасно тревожитесь, — сказал лорд Катерхем, подавляя зевок. — Людям нравятся скандалы. И, черт побери, я сам с удовольствием читаю мемуары.
— Дело не в том, прочтут их или нет, — пусть себе читают, — но публикация этих мемуаров в нынешней ситуации может все погубить. Народ Герцословакии мечтает восстановить монархию и вот-вот предложит корону князю Михаилу, которого поддерживает наше правительство.
— И который собирается предоставить концессию Айзекстайну и К° в обмен на миллионный заем, чтобы сесть на трон…
— Катерхем, Катерхем! — взмолился Ломакс сдавленным шепотом. — Осторожнее, прошу вас! Прежде всего — осторожность!
— И дело в том, — продолжал лорд Катерхем с некоторым удовольствием, хотя и понизив голос, подчиняясь просьбе Ломакса, — что кое-что в мемуарах Стылптича может перевернуть тележку с яблоками? Деспотия и выходки членов семьи Оболовичей, да? Запросы в парламент? Почему нынешнее, всеми признанное демократическое правительство заменено абсолютной тиранией? Политика, диктуемая капиталистами-кровопийцами. Правительство под угрозой. Так, да?..
Ломакс кивнул.
— А может быть, и хуже, — вздохнул он. — Предположим, только предположим, что придется отвечать на вопросы о том злополучном исчезновении, — вы понимаете, что я имею в виду…
Лорд Катерхем посмотрел на него с недоумением:
— Не очень. Какое исчезновение?
— Вы должны были слышать об этом. Ведь это случилось, когда они были в Чимнизе. Генри был страшно огорчен. Это едва не стоило ему карьеры.
— Вы меня заинтриговали, — сказал лорд Катерхем. — Кто или что там исчезло?
Ломакс наклонился прямо к уху лорда Катерхема, который поспешно отодвинул его:
— Ради Бога, не шипите так!
— Вы слышали, что я сказал?
— Да, — неохотно ответил лорд Катерхем. — Я кое-что припоминаю. Весьма любопытно. Интересно, чьих это рук дело? Выяснить так ничего и не удалось?
— Нет. Разумеется, действовать пришлось с исключительной осторожностью. Даже намек на пропажу не должен был никуда просочиться. Но Стылптич был там как раз в это время. Он кое-что знал. Не все, конечно. Мы несколько раз столкнулись с ним по турецкому вопросу. Предположим, он имел злой умысел открыть эти факты всему миру. Представляете, какой будет скандал?! С далеко идущими последствиями. И прав будет любой, кто задаст нам вопрос: как мы допустили это?
— Да, разумеется, — сказал лорд Катерхем с явным злорадством.
Ломакс, повысивший голос несколько больше допустимого, взял себя в руки.
— Мне нужно сохранять спокойствие, — прошептал он, — спокойствие и еще раз спокойствие. Но ответьте мне, дорогой друг: если он не хотел скандала, зачем он послал рукопись в Лондон таким кружным путем?
