Фридер кивает и сияет.
А потом бабушка и Фридер приступают наконец к празднику. Он продолжается весь вечер. Праздник с малиновым соком и шоколадными сигаретами.
А потом бабушка посадила себе на блузку красное пятно. Капнула красным малиновым соком.
А потом бабушке стало плохо. Потому что она съела слишком много шоколадных сигарет…
Друг по имени Батци
— Бабушка! — кричит Фридер и дёргает за бабушкину юбку. — Бабушка, я хочу, чтобы у меня был друг! И чтоб его звали Батци.
— Да отстань от меня, шпингалет! — ворчит бабушка. — Не мешай, ты же видишь: я занята.
Она стоит на коленях перед кустом чёрной смородины и обирает его. Ягодку за ягодкой. Корзинка ещё далеко не полная.
Фридер топчется рядом и скучает. У него нет никакой охоты рвать смородину. Он не любит собирать ягоды. Он любит их есть.
— Ну бабушка, мне так хочется друга Батци, — вздыхает он и берёт смородинку из бабушкиной корзинки. Нет, три!
— Руки прочь, сладкоежка! — говорит бабушка и отталкивает руку Фридера от корзинки. — И вообще, зачем тебе друг? У тебя же есть я!
— Друг лучше, — ноет Фридер. — Ты никогда со мной не играешь! Совсем-совсем никогда!
На это бабушка отвечает только: «Ха!», и Фридер поспешно отходит подальше.
Если бабушка говорит «Ха!», это чаще всего не сулит ничего хорошего…
Фридер решает пойти погулять. Гуляет он всегда вокруг садовых грядок. Сначала налево — вокруг грядки с салатом. Потом направо — вокруг других овощей. Скучно. Фридер вздыхает — тяжело и долго. С другом — с Батци — он бы сейчас поиграл. Погоняли бы в футбол. Или поборолись. Или позлили бы бабушку… Вот было бы здорово! Надо подкрасться тайком, как индейцы, и быстренько развязать бабушкин фартук… Он потянет за правую завязку, а Батци — за левую. И когда бабушка встанет, фартук с неё упадёт. Прямо в садовую грязь. Потом она крикнет «Ха!» и примется ловить виновников. Но виновники очень проворны, они умеют бегать быстро-быстро, как индейцы. И они вместе спрячутся. Батци и он. За бочкой с дождевой водой. И будут там сидеть и хихикать. Вместе.
Фридер не может сдержать смеха. А потом снова вздыхает.
Потому что в саду нет никакого Батци. Куда ни посмотри — нигде его не видать. Здесь только бабушка. Гадство!
Недовольный Фридер приседает на корточки. Рядом с салатом. И даже немножко наступает прямо на салат. Но только одной ногой. Если бабушка такое увидит, она будет ругаться. Она терпеть не может, когда наступают на её посадки.
Фридер убирает ногу. Салат ведь ни в чём не виноват.
Он растёт себе, весёлый и зелёный. Вот если бы тут вырос Батци… — тоскливо думает Фридер. — то было бы гораздо лучше. Дурацкий салат!
Но друзья не растут на грядках, Фридер это давно знает. Он мрачно шмыгает носом и ворчит про себя… и вдруг прислушивается.
Кто-то кричит. Высоким, тонким голоском:
— Фридер, Фридер, иди сюда! Будем играть. Батци пришёл!
Кто-кто пришёл? Фридер вскакивает и глядит… Это бабушка машет его игрушечным ведёрком и кричит на самой высокой ноте:
— Эй-эй! Вот и Батци! Э-эй!
Фридер озирается вокруг… он не видит Батци, он видит только бабушку.
А она всё машет ведёрком и кричит:
— Иди сюда, будем играть! В куличики!
Наконец Фридер понимает. Он стремглав несётся к бабушке, к бабушке-Батци.
— Ну что ты, бабушка! — ухмыляется Фридер. — Батци же не маленький! — И отнимает у неё ведёрко.
— Отдай! — взвизгивает она и пытается отобрать его назад.
— Поймай меня, Батци! — кричит Фридер и мчится прочь. Батци, пыхтя, бросается за ним. Они носятся вокруг грядок с салатом и вокруг грядок с другими овощами.
Около бочки с водой Батци наконец поймал Фридера. Потому что Фридер дал себя поймать. Ведь его друг не такой быстрый, как он. Это же ясно.
— Моя взяла! — пыхтит Батци, вытирает лоб и сияет. Больше всего ему сейчас хочется присесть.
— Нечего-нечего, — кричит Фридер, — теперь давай бороться!
И командует:
— Раз, два, три, давай!
И вот Фридер и Батци бросаются друг на друга и борются. Да как! Батци щиплется, а Фридер боксирует. Но не сильно. Ведь его друг не такой крепкий, как он. Это же ясно.
— Стоп, — задыхаясь, говорит Батци и потирает ушибленное боксёром колено.
— Моя взяла! — ухмыляется Фридер и потирает исщипанную руку. Друг Батци хорошо умеет щипаться…
— Теперь мне нужно поиграть во что-нибудь спокойное, — стонет Батци. Седые волосы спутались и падают ему на лицо. — Я ведь старая женщина, а не скорый поезд!
Фридер размышляет… и ему приходит в голову идея! Он хватает Батци за руку и шепчет:
— Слушай, Батци, а давай позлим бабушку!
Батци глубоко вздыхает:
— А это обязательно?
— Ну конечно! — ликует Фридер. — Давай съедим всю смородину. Тогда бабушка точно рассердится.
— Я тоже так думаю… — бормочет Батци. Но так как он — хороший друг, то послушно трусит за Фридером к кусту смородины. Там они оба садятся на землю перед корзинкой, доверху наполненной ягодами, ухмыляются друг другу и начинают пожирать смородину.
Батци кормит Фридера, Фридер кормит Батци.
Время от времени Фридер стоит на страже, проверяя, не идёт ли бабушка. И Батци тоже время от времени стоит на страже…
Фридер хихикает, лопает ягоды и шепчет:
— Только мы не скажем бабушке, кто съел все ягоды из корзинки, ладно, Батци?
— Ни слова! — уверяет Батци, и за это Фридер чмокает его в щёку. На щеке остаётся красный след. От сока чёрной смородины.
Но когда корзинка наполовину опустела, у Фридера вдруг разболелся живот! А Батци внезапно исчез. Вместо него откуда ни возьмись появляется бабушка. Она гладит Фридера по животу, утешает его и очень сильно ругается. На Батци. Потому что это он виноват в том, что Фридер объелся смородиной.
— Ох уж этот свинтус Батци, чтоб я его больше в нашем саду не видела, — ворчит бабушка. Фридер хохочет во всё горло — а потом даже начинает кашлять от смеха. Так что бабушке приходится стучать ему по спине.
И боль в животе проходит. Бабушка её выбила. Или она вышла из Фридера вместе со смехом.
Николаус[1]
— Бабушка! — кричит Фридер и дёргает за бабушкину юбку. — Бабушка, пойдём, скорей! По-моему, к нам приходил Николаус!
Бабушка вздрагивает и выпрямляется в кресле. Её газета падает на пол. Бабушка читала и, как водится, немножко вздремнула за чтением.
Она протирает глаза и ворчит:
— Да отстань от меня, шпингалет! Ты знаешь, который теперь час? Скоро полночь! Я думала, ты давно уже спишь!
— А если я не могу заснуть, — жалуется Фридер и взволнованно дёргает за бабушкину юбку. — Должен ведь прийти Николаус. По-моему, он уже приходил.
— Быть того не может, — говорит бабушка и снова поднимает газету. — Марш в кровать. Смотреть, что Николаус принёс, полагается утром, если хочешь знать.
К Фридеру и бабушке Николаус всегда приходит ночью, тайком. И кладёт им что-нибудь в домашние тапочки. Что-нибудь сладкое и ещё какой-нибудь сюрприз.
Фридер особенно любит сюрпризы. Он их каждый год любит. А в этом году — особенно. Тапки выставлены на лестницу, за входную дверь. Чтобы Николаус их сразу увидел. А уж утром на подарки можно посмотреть Фридеру и бабушке.
Но до утра ещё так далеко! Фридер не в силах столько ждать, ну просто никак. Кто же сможет заснуть, если в тапке, наверно, уже лежит сюрприз?! Фридер, во всяком случае, не может. Ему так хочется посмотреть! Прямо сейчас!
— Бабушка! — умоляет Фридер и пошире раскрывает глаза. На бабушку это иногда действует. Но не сегодня.
— Ещё чего, — ворчит бабушка и снова отводит Фридера в постель. — Николаус терпеть не может любопытных детей, я это точно знаю.
С этими словами она выходит из детской, а Фридер сидит на кровати и злится. Вот всегда нужно ждать! А ему ведь так хочется поглядеть! Так хочется! Но нет, нужно спать! Фридер тяжело вздыхает и крепко закрывает глаза. Глаза снова открываются, совершенно самостоятельно. Фридер тут ни при чём. И вдруг его ноги оказываются на полу, тоже совершенно самостоятельно. И вдруг его ноги бегут к двери, и вдруг его рука открывает дверь… и вот уже весь Фридер целиком выскальзывает в коридор, бесшумно прошмыгивает к входной двери, тихо открывает её… На лестничной и площадке стоят тапки. Аккуратно, рядышком, как их поставили вечером. Тапка бабушки, большая и клетчатая. Тапка Фридера, маленькая и клетчатая.
У Фридера захватывает дух, он сразу видит. Николаус приходил! Бабушкина тапка полна подарков! Из неё торчат три пакетика мятных карамелек. Блестит кусочек мыла, красиво завёрнутый в шуршащую бумагу. Вот бабушка обрадуется! Она ведь так любит мыло.
