– Шеф, в управлении промышленности и торговли говорят, что такое название, как «развлекательная компания с ограниченной ответственностью “Лаобинчэн”[3]» для регистрации в сфере индустрии развлечений не подходит. Они надеются, что мы сможем изменить название.
– Ты, малышка Ду, опять насморк подхватила или вчера не выспалась. Послушать, что думает управление промышленности и торговли по этому поводу, так мы у себя в головном офисе ни на что новое не тянем. Съездим вот с тобой туда в отдел внутренней охраны, обеспечим их защиту, и все на этом. Ладно, с этим делом ты и сама управишься! И не надо спрашивать, что и как.
Не испрашивать указаний Ду Цзюаньхун не может, она и сама понимает, что я наверняка дам согласие. То, что она знает, это еще пустяки, ей все это уладить – раз плюнуть. Но указания, похоже, необходимы, потому что она привыкла испытывать после них уверенность в себе и радость, это особенность людей, работающих под чьим-то руководством. Лишь бы все сложилось без ущерба для интересов компании и я остался доволен. Вопрос вообще-то по части моего зама Хэ Жэньцзи, но пусть занимается, если хочет!
В спальню я вошел, так и не помывшись: с утра принял душ в гостинице в Гуанчжоу и после часового перелета не такой уж грязный. Забрался в кровать, с величайшим терпением обнял Наньлань, прижал к себе и больше не шелохнулся. Некоторым неймется, стоит им забраться в кровать, но я не из таких, хотя желание бурлило вовсю. Наньлань принялась легонько поглаживать мне грудь, ее маленькая нежная ручка походила на чистый, неторопливо бегущий в горах ручеек, и от этого кристально чистого потока во всем теле разливалась радость. Вода прозрачна и чиста, кажется, она овладела всем телом. Становится немного стыдно – и из-за того, что обладаешь этой водой, и от бесконечного возбуждения. Наньлань приникла головой к моей груди, словно пытающаяся спрятаться птичка.
На мои ласки она реагировала необузданно, как водопад, и, будь я даже утесом, нависающим над бездонной пропастью, она и то могла легко перевалить через меня, чтобы разлететься прекрасными белоснежными цветами. Распускались они безоглядно, каждый со своим характером, формой и даже дикостью. Потом все эти цветы, конечно, понемногу собирались в бледно-розовый румянец. После любви женское лицо всегда такое, но у этой милашки цветочки распускались не на всем лице, стремительно покрывались розоватостью лишь щеки. Словно много белого и мало красного на белокожем нежном личике, и эти два цвета прелестным образом отражаются один в другом не на бесценном свитке художника, а в моих объятиях. Именно по этой причине я уже много лет не завожу другую.
Приняв душ, ложусь в постель отдохнуть, а Наньлань сворачивается, как кошка, рядом. Если уж на то пошло, можно было бы провести здесь пару ночей, но в конце концов решаю отправиться к жене. Укрепил меня в этом намерении нежный шепот Наньлань. Забравшись на кровать, она кладет руку мне на грудь. Когда она приникает ртом к моему уху, я еще думаю, что она хочет сказать, как тосковала эти десять с лишним дней разлуки. Но от ее мягких и нежных слов вдруг становится не по себе. Оказывается, она хочет работать в компании, хотя бы в филиале, неважно.
– Ты малышку Ду видела? – спрашиваю.
– Нет.
– У тебя и машина есть, – продолжаю я, – и загородный дом, и деньги – какая еще работа?
– А эта барышня Ду – вон какая красивая. – Сказала и, утрируя, прикрыла рот рукой с такой непосредственностью, будто солгала.
Обычно я под такую наивность подстраиваюсь, но сейчас это не пройдет. Опять собралась на работу в компанию. Но у меня свои принципы, даже жена не может принимать участие в делах компании, не говоря уж о любовнице. Я еще не настолько глуп, чтобы не остаться верным принципам, а в этом уж никак не пойду на попятный, и это доставляет большое наслаждение. Как в этой поездке в Гуанчжоу, я хоть принял от противоположной стороны «ловушку с красавицей», но того, о чем мечтали, они так и не добились. Еще в армии за свой знак, Змея, и конопушки я получил прозвище Кобра, однополчане говорили, что яда во мне тоже хватает. На этот раз мой визави на переговорах не был Кроликом, а я не был его естественным врагом, против которого ему не устоять. Но вели они себя в основном как кролики, и если пару-тройку раз не задали стрекача, то ядом моим отравились и, одурманенные, выложили свой последний козырь. После этого я, конечно, не мог, как в бою на защите родных рубежей, противопоставить им весь набор коварных и безжалостных средств противостояния врагу, а широким жестом предоставил им выгоды, которые они и так должны были получить. Заниматься бизнесом – это тебе не воевать, где сражаются не на жизнь, а на смерть. В бизнесе нужно сосуществовать.
Дело свое я начал десять с лишним лет назад, взяв в кредит пять тысяч юаней, но на сегодняшние масштабы смог выйти не только благодаря удаче. В большей мере я опирался на свой ум. Наньлань тогда была «ловушкой с красавицей», которую я сам себе поставил. В эту ловушку, мать его, я и угодил, но в меру. Я наблюдал, как она выжидающе смотрит на меня, от раздражения внутри поднимался гнев, но внешне это никак не проявлялось.
– Потом подумаю, – бросил я.
Немного яда выплеснулось, понятно, что просто так оставить это невозможно, хотелось дать ей почувствовать, что такое тоже может быть. Раз уж яд выплеснулся, пусть струхнет немного. Сказал пару якобы нежных, но скорее ядовитых слов, вышел, сел в «мерседес» и поехал к жене. Причин уехать от Наньлань было более чем достаточно, повидался с ней, теперь надо повидаться с женой. Она получает такое высокое вознаграждение, что ей ничего не остается, как только отпустить меня. Вообще-то, не заговори она о работе в компании, могла бы получить еще более высокую награду, ведь моим козырем было намерение остаться у нее на пару дней. Эта женщина так и не увидела, в чем мой козырь, она и правда простовата, причем настолько, что и радоваться некому. Слишком тороплива. Если бы, оставив меня на несколько дней, она забывала обо всем на свете, то, возможно, давно была бы не любовницей. Простота эта – ее слабое место, но по этой причине она и смогла оставаться со мной так долго. Женщина, не выказывающая мужчине своих притязаний, очень опасна. Никогда не говорить напрямую о замужестве, твердить лишь о почтительной преданности – такое не удавалось многим великим женщинам на свете, и мне в любовницы такие никак не годятся.
2
Бриллиантовому ожерелью жена очень обрадовалась. Она, конечно, не знала, что вообще-то я хотел подарить его Наньлань. Та тоже не могла знать, что в тот день из-за болтливости лишилась ожерелья стоимостью несколько десятков тысяч юаней. Жена восемнадцать нарядов при мне перемерила, чтобы я сказал, который больше подходит ожерелью. Больше смотреть не хотелось, но она была настолько увлечена, что эта цифра восемнадцать запала в память. Даром что я все восемнадцать раз говорил «подходит», она так и не поверила. А на самом деле я говорил чистую правду, потому что она занимается танцами, фигура у нее исключительная, и все наряды сидят так, что придраться просто не к чему. Жена у меня из тех, с кем можно сладить: сказал пару слов – и выставил. Не раз задумывался: вот танцы, ведь развивают руки и ноги, почему же мозги не развиваются? Дела она ведет успешно, к тому же у нее еще одно достоинство – постоянное стремление к самосовершенствованию, да и моим деньгам она никогда не придавала большого значения.
Когда мы поженились, она была побогаче, поэтому я никогда не собирался расставаться с ней, только она могла меня бросить. Однако с ней не хочется пытаться поладить способами, которые я применяю к другим. Таких, кого надобно поставить на место, у меня немало, среди них даже любезная сердцу Наньлань. А вот жену хочется рассматривать как самую тихую, безмятежную заводь, уголок, где можно отдохнуть душой. Хотя вот такими пустяками она докучает. На кой мне в самом деле все эти примерки нарядов к ожерелью? Главное – она моя жена, а хорош первый брак или не очень, в рамках семьи изменить это, тудыть его, никак невозможно. Для меня и для сына это реальность, которую тем более не изменишь. Даже если однажды развестись, все равно семья, и ничего не поделаешь, поэтому я никогда и не думал разводиться. Конечно, не размышлял я над этим не из-за того, что она оставалась в браке со мной в те времена, когда денег у нее было больше, верила в меня. Человеку с моим образом мыслей не по зубам такие обобщения: везет моей жене или она страдает, правильный она с самого начала сделала выбор или нет? – на такое и мудрецы не способны, а она тем более. Из-за этого я очень редко говорю ей неправду, хотя бы для того, чтобы не ранить ее душу. Одним словом, она на первом месте.
Некоторые мои поступки действительно задевают ее, но она не понимает, равносильно это обиде или нет, а я такими вот увертками успокаиваю себя, когда совесть из-за нее мучает. Выводы об этом своем душевном состоянии я делаю с помощью многих словес, даже формулирую как цитаты и указания, но полной четкости в этом достичь не удавалось. Потом, пройдя через многие испытания, я все же нашел одну формулировку, глубокое и многогранное речение из буддизма: «Вино и мясо минуют утробу, будда остается в сердце».
