Постель стояла пышным сугробом,
Простыни были белее снега,
А покрывало - краснее крови.
Благоуханье по горнице веяло,
Голову юноше сладко дурманя.
Спидала столь несказанно прекрасной,
Столь чародейно прелестной казалась,
Что, позабыв наставленья отцовы,
Лачплесис руки в пылу протянул к ней.
Тень пронеслась за окном темносиним...
Девушка, словно виденье, исчезла...
Полночью полчища звёзд пламенели,
Месяц катился над лесом дремучим,
Бледным сребром затопляя долины.
В горнице душной дышать стало нечем,
Витязь окно распахнул, и холодный
Воздух полуночи жадно впивал он.
Тут показалось ему - будто тени
К небу взлетели под полной луною.
"Черти и ведьмы гуляют, наверно,
В полночь, делами тьмы занимаясь...
Лачплесис думал: - И как же так быстро
Спидала, словно растаяв, исчезла?"
Старому Айзкрауклу утром сказал он:
"Здесь хорошо у вас в замке, хозяин,
Я бы хотел погостить недельку
В замке большом дорогого соседа".
Айзкраукл гостя радушно приветил
И пригласил отдыхать сколько хочет.
Спидала вечером тихо сказала:
"Горницу гость наш сам уже знает.
Спать может лечь он, как только захочет.
Крепко заснуть я ему пожелаю!"
Лачплесис, всем пожелав доброй ночи,
Вскоре ушёл в свою опочивальню.
Но не уснул он. Вышел тихонько,
В тёмном углу на дворе притаился
И стал он смотреть (никем не замечен),
Кто это ночью бродит у замка?..
В полночь без скрипа дверь отворилась.
Спидала вышла неслышно из двери.
В чёрном была она одеяньи,
А на ногах золочёные туфли,
Волнистые косы распущены были,
Тёмные очи сияли, как свечи.
Длинные брови земли доставали.
В руке у неё клюка колдовская...
Там под забором колода лежала...
Спидала села на эту колоду,
Пробормотала слова колдовские,
Хлопнула трижды колоду клюкою;
В воздух поднялась кривая колода...
Ведьма, шипя и свистя, улетела.
Лачплесис долго стоял у забора,
Долго глядел вослед улетевшей.
Он бы и сам полетел за нею,
Чтобы проникнуть в ведьмовские тайны.
Только не знал он, как это сделать.
Так он ни с чем к себе и вернулся.
Поутру Лачплесис, выйдя из дому,
На прежнем месте увидел колоду.
Он разглядел, подошедши поближе,
Дупло большое в стволе её древнем.
Мог человек в том дупле поместиться.
Сразу решенье созрело в герое.
Вечером, только от ужина встали,
Гость поспешил в свою опочивальню.
Куньего меха шапку надел он,
Вышел из замка, мечом опоясан,
В дупло коряги влез, притаился,
Спидалу там поджидая спокойно.
Спидала снова в полночь явилась,
В чёрное платье ведьмы одета,
Села, ударила трижды клюкою,
В воздух взвилась на огромной коряге
И полетела, шипя, над лесами,
Куда и ворон костей не заносит.
Звери да птицы в старину умели
Говорить по-нашему; сошлись, зашумели,
По приказу Перконса все собрались в стаи
Даугаву великую копать вместе стали.
Лапами копали, клювами клевали,
Рылами рвали, клыками ковыряли.
Только Пава не копала, на горе сидела.
И спросил у Павы чорт, бродивший без дела:
"Где же остальные звери-птицы пропадают?"
"Птицы все и звери Даугаву копают".
"А чего ж тебе итти копать не хочется?"
"Да боюсь - сапожки жёлтые замочатся".
Столковались чорт и Пава и под Даугавой поямо
Стали рыть и вырыли бездонную яму.
А как воды Даугавы в яму заструились,
Звери с перепугу говорить разучились,
Стали разбегаться, начали бодаться,
И кусаться, и лягаться в свалке, и клеваться.
Кони ржали, кошки жалобно мяукали,
Каркали вороны, совы гукали,
Волки и собаки выли, буйволы мычали,
Свиньи хрюкали, визжали, медведи рычали.
Филины ухали, кукушки куковали,
Мелкие птахи песни распевали!
Поглядел на землю Перконс в изумлении,
Видит суматоху, драку и смятение.
Он ударил черта громовой стрелою,
Даугаву заставил течь стороною,
Окружил он яму крутыми берегами.
А павлин с тех пор гуляет с чёрными ногами.
Люди этой местности до сих пор чураются.
Ночью там видения путникам являются.
Расплодилась нечисть разная в пучине.
"Ямой чортовой" зовётся местность та доныне.
В этом самом месте Спидала спустилась;
Долго она средь ясных звёзд носилась.
Задыхался Лачплесис в колоде той пузатой,
А вокруг метались пукисы хвостатые;
И несли на крыльях мешки большие денег,
А за ними сыпались искры, словно веник.
За витязем ведьмы мчатся, визжат, догоняют,
Голова его кружится, дыханье спирает.
Коли б он в колоде хоть раз пошевелился,
Сразу бы заметили - и с жизнью б он простился.
Дюжина колод летучих наземь опустилась,
Дюжина наездниц в тёмной яме скрылась.
Огляделся витязь - край ему неведом
И спускаться в яму стал за ними следом.
В яме тьму густую, как смолу, колышет,
И свищут повсюду летучие мыши.
Слабым огоньком блеснула пропасть чёрная.
Лачплесис пещеру увидал просторную.
Грудами диковинные там лежали вещи:
Черепа и кости, кочерги и клещи,
Оборотней шкуры, маски, вёдра ржавые,
Сломанные вилы и мешки дырявые,
Битые горшки и прочие пожитки,
Книги в чёрных досках, скоробленные свитки,
Древнее оружье с драгоценными оправами,
А углы завалены колдовскими травами.
А стенные полки полны туесками,
Коробьями, склянками, горшками, котелками.
А среди пещеры яркое блестело
Пламя, озаряя купол закоптелый.
Над огнём котёл кипел, на крюке подвешенный,
Чёрный кот костёр кочергой помешивал.
Жабы и гадюки ползали по полу,
Совы от стены к стене шарахались сослепу.
В груде трав сушёных Лачплесис укрылся.
Но невольно всё же он устрашился,
Как заворошились груды этой нечисти,
Зашипели, дух учуяв человеческий.
Тут из дверцы низенькой старушонка скрюченная
Выскочила, крикнула: "Ах, вы, мразь ползучая!
Кто чужой вошёл сюда,- шею сам свернёт себе!"
Черпаком мешать в котле стала ведьма старая.
Приговаривая: "Время ужинать",
Трижды черпаком она о котёл ударила,
И двенадцать девушек из тёмной боковухи
С ложками и плошками вышли к старухе.
Получили варево. Витязь разглядел его,
Чёрной колбасы кусок, малость мяса белого,
Словно поросёнок, показалось витязю.
Тут в пещеру новую двери отворили.
Стены той пещеры цвета крови были.
И стояла средь пещеры кровавая плаха.
И торчал топор в ней,- вогнанный с размаха.
В той пещере двери новые открылись.
И туда с горшками мяса ведьмы удалились.
Лачплесис за ними прокрался незаметно.
Белые там были стулья, стол и стены.
Две большие печи по углам стояли.
Был горох в одной, в другой - уголья пылали.
Ведьмы молча сели, занялись едою.
За едой не молвили слова меж собою.
Дальше дверь открылась в новые покои.
Жёлтыми там были стены, свод, устои.
Там двенадцать пышных постелей стояли.
Ведьмы поели, косточки прибрали.
"Ну, пошли на кухню, - старая сказала,
Надобно глаза вам протереть сначала.
Женишки-молодчики вскорости появятся,
И пора красавицам к встрече приготовиться".
Лачплесис поспешно на кухню воротился,
В груде трав сушёных с головой зарылся.
Тут на полку старая за горшочком слазала,
Веки птичьим перышком девушкам помазала.
И опять ушли они безмолвной вереницей.
Витязь этим перышком мазнул себе ресницы.
Будто пелена в тот миг слетела с вежд его,
Всё он начал видеть иначе, чем прежде.
Он в котле, где стыли ужина подонки,
С ужасом увидел детские ручонки.
И не колбасы там чёрные плавали,
А змеи чёрные в подливе кровавой.
Дальше пошёл он - в первые двери.
Всё из красной меди было в той пещере.
В плахе топор торчал с медной рукоятью.
А на что он нужен, было непонятно.
Всё в другой пещере серебром блистало:
Стол и подсвечники, стулья и стены.
То же, что казалось белыми печами,
Стало вдруг серебряными шкафами.
Серьги и перстни в одном, как жар, горели,
А в другом - мерцали груды ожерелий,
В третьей пещере всё было золотое,
Стены и своды и сводов устои.
Меж колонн сияли золотом постели.
На постелях красные покрывала рдели.
Во второй пещере ведьмы стали раздеваться
Донага, как будто собрались купаться.
Из шкафов старуха достала украшенья,
Девушкам надела их на руки и шеи,
Пышные их волосы жемчугом опутала.
Лачплесис дивился, что не только Спидала
И другие девушки казались знакомы.
В золоте и жемчуге они по-другому
Стали вдруг невиданно, дьявольски красивы.
В медную пещеру, нарядясь, пошли они,
Вкруг кровавой плахи рядышком встали.
