4 января 1912 года ушёл на базу последний вспомогательный отряд лейтенанта Эванса, и снова темпы движения в полюсном отряде падают. Правда, в дни, предшествующие достижению полюса, дневные переводы несколько увеличились — с 20 до 22 км, причём в условиях, когда природные факторы оставались неизменными. Снова Р. Скотт даёт противоречивые оценки состояния своих спутников.
11 января:
«Поверхность ужасающая… Сани после завтрака шли с удивительной лёгкостью… скорее всего после выпитого чая».
16 января:
«Утром шли бодро…»
Очевидно, накануне достижения цели люди не жалели сил.
График показывает также различия в темпах движения при возвращении. Начальный высокий темп движения англичан выглядит логичным и оправданным — это бег к спасению. У норвежцев же до последних чисел декабря дневной переход редко превышал 25 км — победители наслаждались отдыхом, пока в новом 1912 году Р. Амундсен не ввёл жёсткий график: чередующиеся 28- и 55-километровые дневные переходы вплоть до возвращения на базу.
Только 23 января Р. Скотт обнаружил, что старшина Эванс сдаёт. Изменения графика хорошо отражают все последующие события: 4 февраля в верховьях ледника Бирдмора Эванс падает в трещину, и уже 7 февраля в дневнике Р. Скотта появляется тревожная запись:
«Эванс час от часу теряет силы…»
Темп англичан в предшествующий период очень высок — они ушли от полюса на 570 км со средней скоростью 28,5 км/день, которая ко времени гибели Э. Эванса упала на 5 км/день.
В дальнейшем темп движения непрерывно падает. В конце февраля выяснилось плачевное состояние ещё одного участника похода — у Л. Отса оказались отмороженными ноги, что опять привело к сокращению дневных переходов. Сам Р. Скотт, объясняя свою неудачу в «Послании обществу», ссылается на непогоду. Действительно, в это время наступила антарктическая зима, которая и не могла быть иной. Важно другое: имевшимися транспортными средствами выполнить намеченный маршрут в более короткие сроки было невозможно. Р. Скотт знал об этом и, планируя возвращение полюсного отряда на период с середины марта до начала апреля, тем самым обрекал свой отряд на испытания антарктической зимой. Можно считать, что выполнение маршрута в таких условиях и такими средствами (в отличие от норвежцев) было уже за пределами человеческих возможностей. На фоне этого совершившаяся трагедия выглядит скорее закономерной, чем случайной.
И такой вывод подтверждается ещё целым рядом примеров в действиях людей из ближайшего окружения Р. Скотта, прежде всего лейтенанта Эванса. Дело в том, что признаки опасного изнурения людей появились спустя три месяца после начала маршрута. Очевидно, трёхмесячный срок — предельный для безопасной работы в данных условиях. За его пределами начинается борьба за выживание, где любое неблагоприятное стечение обстоятельств может оказаться роковым. В отряде Э. Эванса при приближении к базе (как впрочем, и в отряде самого Р. Скотта) часть людей уже оказывалась на грани истощения. Об этом же свидетельствует снижение темпа движения и, соответственно, более пологая «ветвь» графика начиная с конца января. К счастью для людей из отряда Э. Эванса, они возвращались ещё в конце антарктического лета.
Когда отдельные люди теряли способность идти, до базы оставалось до сотни километров. В этой критической ситуации наиболее здоровые, обеспечив оставшихся товарищей остатками продовольствия и снаряжения, уходили за помощью на зимовочную базу. В сложившейся обстановке любая случайность (это особо отмечает в своей книге Э. Черри-Гаррард при описании спасения лейтенанта Эванса) могла иметь роковые последствия.
В отличие от отряда Э. Эванса, Р. Скотт и его люди накануне гибели оказались в заведомо худшем положении, во-первых, из-за большого расстояния до базы (свыше 260 км) и, во-вторых, из-за наступившей антарктической зимы. В создавшейся ситуации эти обстоятельства не давали остаткам отряда Р. Скотта каких-либо реальных шансов на благополучное возвращение. Отряд Р. Скотта погиб, исчерпав возможность к действию. В свою очередь причины гибели участников похода на полюс обусловлены ошибками в планировании всей полюсной операции, из которых главная — несоответствие средств (прежде всего транспортных) и цели.
Здесь необходимо объяснить, почему именно Э. Черри-Гаррард возглавил последнюю отчаянную попытку спасти обречённых, оказавшись в роли, которая первоначально отводилась другим. Как уже известно читателю, в полюсной операции ни лошади, ни моторные сани не оправдали себя, и в конце концов люди сами впряглись в нарты. Видимо, ещё в процессе полюсного похода Р. Скотт пытался переосмыслить ситуацию и внести ряд коррективов относительно собачьих упряжек, роль которых резко возрастала. Собачьими упряжками в его экспедиции заведывал некто Сесил Мирз, фигура неординарная даже в созвездии личностей, зимовавших на мысе Эванс.
Р. Скотт принял его в экспедицию по рекомендации непосредственно Адмиралтейства. Этот человек с десяток лет прожил на Дальнем Востоке, хорошо знал его русскую часть, а также прилегающую Сибирь, которую однажды (если верить Р. Хантфорду) пересёк до мыса Челюскина. Он говорил по-русски, по-китайски и даже на хинди. Участник англо-бурской войны.
В глазах своих товарищей по зимовке это был бродяга из бродяг и вдобавок искатель приключений, соприкасавшийся странным образом с военным ведомством. Неудивительно, что Р. Хантфорд считает, что этот человек был связан с военной разведкой. Так или иначе, но именно С. Мирз закупил в Хабаровске и Николаевске на территории России несколько десятков собак для экспедиции Р. Скотта, проделав позже аналогичную операцию с лошадьми в Харбине (Маньчжурия), а также нанял каюра Дмитрия Гирёва и конюха Антона Омельченко — они стали первыми русскими, зимовавшими в Антарктике. Однако в экспедиции его отношения с Р. Скоттом не сложились, как считает Р. Хантфорд по вине последнего — он слишком любил объяснять С. Мирзу, как надо обращаться с собаками, одновременно недооценивая этот вид транспорта.
Суть распоряжений Р. Скотта накануне полюсной операции заключалась в следующем: присоединиться к полюсному отряду в районе склада Одной тонны для поддержки «главных сил» при движении на юг, забросить солидное пополнение склада Одной тонны в октябре или в январе, после чего возвращаться на мыс Эванс до дальнейших распоряжений. Так как судно могло ожидать полюсный отряд до середины марта, собачьи упряжки должны были встречать возвращающихся ниже ледника Бирдмора между 82 и 82°30′ ю. ш.
С. Мирз легко выполнил первое задание. Позднее лейтенант Эванс в своей книге «На юг со Скоттом» отметил роль собачьих упряжек и тот риск, которому они вместе с каюрами подверглись при возвращении на полуголодном пайке, особо выделив слова:
«Великодушие Мирза не должно быть забыто».
Буквально с каждым отрядом обеспечения, возвращавшимся на базу, Р. Скотт меняет задание С. Мирзу.
24 ноября 1911 года, когда на базу повернули Б. Дэй и Ф. Хупер, вновь последовало приказание пополнить запасы на складе Одной тонны, поскольку это было важно для возвращавшихся с полюса. Спустя почти месяц, отправляя на базу Э. Аткинсона, начальник экспедиции просил его самого встретить на собачьих упряжках возвращающийся полюсный отряд, пройдя на юг
«так далеко, насколько это будет возможно».
Причём это было сделано в такой странной форме, что служака Э. Аткинсон не мог уяснить — приказ ли это или только намёк.
И тем не менее 4 января 1912 года, когда на базу повернул последний отряд обеспечения под начальством лейтенанта Эванса, с ним ушло очередное распоряжение С. Мирзу — встречать возвращающихся с полюса в середине февраля на подходах к устью ледника Бирдмора между 82 и 83° ю. ш., с тем чтобы успеть доставить их к морю до отхода судна.
Эта записка попала на базу на мысе Эванс вместе с больным и обессилевшим начальником последнего вспомогательного отряда только 23 февраля, когда намеченные сроки уже прошли.
Между тем с прибытием 5 февраля «Терра-Новы» обстоятельства потребовали возвращения в цивилизованный мир бывшего начальника базы Дж. Симпсона, на место которого заступил Э. Аткинсон. Поскольку для С. Мирза приказ явно опоздал, он не стал менять своего решения оставить экспедицию, в которой его уменье не нашло применения. Поскольку Э. Аткинсон принял руководство базой, покинуть её в ответственный начальный период он не мог. Наиболее подходящей фигурой для похода на шельфовый ледник Росса был молодой канадец Ч. Райт, в свою очередь связанный научными наблюдениями на базе. Так и получилось, что отправиться на юг вместе с каюром Д. Гирёвым мог только Э. Черри-Гаррард.
Обстоятельства похода достаточно детально описаны в книге, что избавляет нас от их повторения в предисловии. Отметим только, что отправившись в маршрут 26 февраля (Д. Гирёв не успел даже отдохнуть после доставки на базу больного Э. Эванса), обе упряжки 3 марта достигли склада Одной тонны. При всех недостатках Э. Черри-Гаррарда (отсутствие опыта в езде на собаках, навыков в навигации, близорукость и т. д.) он, таким образом, выполнил порученное ему задание, оставаясь здесь целую неделю, и только 10 марта вместе с Д. Гирёвым выступил по направлению к базе. Не трудно представить, какие противоречивые чувства переживал молодой полярник, полагавший, что он не сделал главного — так и не встретил людей, возвращавшихся с полюса. Хотя обстановка и сроки диктовали возвращение, душевные муки Э. Черри-Гаррарда понять можно.
