же.
Получился настоящий праздник.
Гости разъехались, оставив за большим столом
двоих: Зияди и Нону.
– Вот видишь, как все хорошо получилось? – заявил Зияди с гордостью. – Спасибо тебе, милая, – он
осмотрелся по сторонам, – Батраз тоже ушел? Надо
было ему дать шашлыка детям. Я ему даже спасибо не сказал, – с сожалением в голосе добавил он,
потом, отведя взгляд, добавил: – А девочки даже
не поздравили.
– Поздравят. Еще успеют. Там же часовые пояса. Может, там ночь.
– Да, – выдохнул Зияди, – ДЕТИ – НАША САМАЯ БОЛЬШАЯ НАДЕЖДА и САМОЕ БОЛЬШОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ.
– Не унывай! – прервала его Нона, желая отвлечь от досады. – А Батраза, утром отблагодаришь, когда он придет, – произнесла Нона. – Она
встала, опершись обеими руками о стол. – Пошли
домой! – Нона увидела на лице мужа странное вы-
17
ражение, как будто он смотрел сквозь нее куда-то
вдаль. Ее сердце екнуло.
– Нет, – устало произнес Зияди, – я домой
не хочу. – Голос ровный. – Нона, можно я здесь
останусь.
– Нет, – отрезала Нона, – по ночам холодно.
– Тогда принеси мне плед. – Он нежно смотрел
на жену. – Пожалуйста!
Нона скривилась и с минуту стояла, изучая его
черты, которые изменила мягкая ночная тень. И ей
показалось, что что-то толкает ее исполнить его
желание. Он просит.
– Тогда два пледа, милый: один – тебе, другой –
мне.
– Неплохая идея, – произнес Зияди. – Вспомним молодость, как мы грелись у ночного костра, –
сказал он.
Ночь, украшенная россыпью мелких звезд,
была нежной, ласковой. Тепло убаюкивало. Нона
уснула крепким сном, держа теплую, до боли знакомую руку любимого в своей руке, и она даже
не почувствовала, как через некоторое время она
охладела.
Друзья настояли, чтобы на надгробном камне
написали: «Красиво жил и красиво умер».
18
ИНОГДА ЛУЧШЕ РАБОТАТЬ
РУКАМИ, ЧЕМ ГОЛОВОЙ
(Табасаранская поговорка)
К десяти часам утра солнце поднялось высоко
над горизонтом, и в воздухе не было ни малейшего дуновения ветра. Несмотря на это, сельчане
все как один вышли на сенокос, кроме одного –
тридцатилетнего Мази, с темными, глубоко посаженными глазами, низким лбом и с никотиновым
налетом на зубах.
Он сидел на застекленном балконе дома, созерцая красоту родного края: два горных хребта дугой спускались вниз, как бы замыкая пространство
вокруг села, заполненного фруктовыми деревьями
и зелеными лугами, а внизу далеко, на линии горизонта, тонкой синей полоской красовался берег
Каспийского моря.
За плетеной оградой спереди его дома промелькнул сосед Экпер с косой, накинутой на плечо.
Вслед за ним прошла и его жена в широком цветном складчатом платье и белом платочке с веревкой в руке, свернутой в узелок. Мази, сделав смачный глоток горячего чая, еще дальше откинулся на
спинку стула, ощущая приятное давление на позвоночник, затем взмахом руки прогнал от себя кучку
назойливых мух, зевнул и сомкнул отяжелевшие от
скуки и лени веки.
Дверь открылась, и жена по имени Сельми, красавица с миндалевидными темно-зелеными глазами, появилась рядом с ним.
– Спишь? – спросила она с возмущением. –
Люди уже собрали сено и дома скирдуют, а ты?
– Тихо! – перебил ее Мази и стал прислушиваться. Издали донесся гул грузовика. – Интересно,
что за машина?
19
Вскоре по дороге, огибающей его дом, на скорости пронеслась колхозная машина с тюками
сена. А когда через несколько минут промчался
второй такой же грузовик, Мази встал и, глядя на
жену, сказал:
– Знаешь, что? – он прищурился, изображая умный вид. – Чтобы запастись сеном, некоторые работают, чтобы не думать, а я буду думать, чтобы
не работать.
Лицо Сельми вытянулось.
– Ты не понимаешь, – продолжал Мази. – Я имею
в виду, что можно заполучить по тюку с каждой проезжающей машины. Это просто как три копейки.
Сельми покосилась на мужа, приподняв одну
бровь.
– Как?
Мази рассказал свой быстро созревший план.
Сельми подозрительно прищурилась, мучаясь в
сомнениях: она уже давно убедилась, что в жизни
ничего так легко не дается.
– По той дороге водители гоняют машины на
высокой скорости, и ты не успеешь кинуть веревку, – произнесла Сельми.
– Подумаешь, большая проблема, – небрежно
произнес Мази. – Все просто: я брошу каменную
глыбу посередине дороги, и им придется сбавить
скорость, чтобы объехать. Так что под ореховым
деревом машина Усейбега будет ползти, милая.
Жена вышла провожать своего находчивого
мужа, она стояла со скрещенными на груди руками,
прислонившись к стене и недоверчиво глядя на него.
– Как только пройдет машина, подбегаешь и
уносишь, – приказал Мази. – Тут всего два шага.
– Нет, – коротко отказалась Сельми. – Если увидят – стыд какой. Все работают, а ты…
– Да брось ты. Что тут такого. Надо искать легкие пути. Два часа развлечений и сено на зиму готово. Нет, и вправду, что тут такого.
20
– Ты как хочешь, а я не пойду, – твердо решила
Сельми. – Во-первых, воровать это уже нехорошо.
Во-вторых, милый, у тебя не такие уж мозги, чтобы
все рассчитать до мелочей, а то был бы каким-нибудь начальником.
Мази раздраженно нахмурился.
– Начальником, начальником, – пролепетал
Мази, – ты что телевизор не смотришь? – Воруют
все, кому не лень: и губернаторы, и прокуроры. А
вот такими руками, – он выставил грубые ладони
мохнатых шершавых мозолистых рук напоказ, –
никто еще не разбогател. – С надутыми венами на
шее Мази, продолжая распутывать веревку и обидевшись на жену, пробубнил себе под нос: – «Мозга нет», – тоже мне! Зато ум есть!
Махнув рукой и уходя за угол дома, Сельми добавила:
– Еще не забывай, что соседка Месме всегда на
страже.
– В этом тоже есть плюсы, – сказал Мази под
нос самому себе, с азартом распутывая веревку, –
если она увидит, я привлеку ее. Пополам – пусть
помогает. Она такое не упустит, не то, что ты.
Честная, порядочная.
Все решено. Нельзя было терять время. Он быстро спустился вниз и направился в сарай. Через
несколько минут он появился во дворе в полном
снаряжении: на ногах – резиновые цепкие галоши,
на голове – шлем
