МАЛАНЬИН СПОР
В дремучих лесах уральских, на высоких горах, возле озера Тургояк когда-то девка одна жила. Маланьей ее звали. Никто не ведал, какого роду и племени она была. Много народу всякого в те поры на Камень бежало, от неволи царской спасалось.
Редкого ума Маланья была, смелая, ловкая, любой работы не чуралась и красоты была несказанной.
Славили люди ее. Кто за ум, кто за смелость, а больше всего любили за привет к людям и за то, что верной дочкой отцу с матерью была.
А Маланья любила свой рудник и горы — то синие-синие, что тургоякская волна перед рассветом, то хмурые, будто ночь в непогоду, а больше всего ее зори манили.
Говорят, что заря от зари отличается сильно: вечерняя к отдыху зовет, а утренняя к труду поднимает.
Маланье же обе сестры-зари сродни были. Вместе с народом трудилась она, в земле рылась, где люди медную руду добывали, а потом эту руду купцам продавали.
И чем больше Маланья трудилась и красота ее сильней цвела, тем больше слава о ней по свету бежала. То ли купцы ее разнесли, то ли ветер, что гулял над горами, только много женихов стало свататься к ней.
Были сваты и от бояр знатных, и от богатырей-воинов смелых. Но никого из них не любила Маланья, всем отказывала. Сердце свое она давно отдала простому парню с рудника.
И вот как-то раз вздумал на Маланью поглядеть и самый могутный богатырь во всем свете. Временем его звали. Сел он на коня, что летит быстрее эха, и помчался на Урал, на Горы-камень. У рудника, где работала девка, он остановился, подошел к народу и спросил:
— Где тут, люди добрые, Маланья живет?
А она в это время из шурфа выходила и большой кусок медной руды несла. Люди ответили ему:
— Вон она, разве не видишь?
Посмотрел Время-богатырь на Маланью и ахнул. «Вот это красота!» — подумал он про себя и пошел к девке.
А Маланья, перекинув свою косу тяжелую с плеча на спину, положила руду на землю, распрямилась и весело на богатыря посмотрела, будто искорками его обдала.
«Не зря, выходит, люди про нее говорят: — Нашу Маланью по утрам солнышко целует», — усмехнулся про себя Время-богатырь.
— Тебе ли, Маланья, с такой красотой в земле рыться? Тебе в золоте только ходить, во дворцах богатых жить! — сказал он ей, низко в пояс кланяясь.
— Не ты первый про это мне говоришь, не ты первый золото сулишь, — ответила ему девка. — Только не надо мне этих богатств, я и без них проживу, а вот без родной земли, без этих гор и лесов зачахну я!
Удивился Время-богатырь, но не отступился. Отстегнул с пояса саблю, самоцветами украшенную, и Маланье ее в руки подал.
— Погляди в рукоять моей сабли. Видишь, в ней камешек горит?
Взяла Маланья в руки саблю, поглядела на редкий изумруд и сказала:
— Вижу!
— Да ты пуще посмотри, может, что увидишь в камне! — настаивал богатырь. Пригляделась Маланья в камень, а он заиграл, запереливался, чисто живой, в ее ладони. Далекие страны увидала она в нем, белокаменные дворцы, моря и океаны.
Долго любовалась Маланья изумрудом. Весело смеялась над игрушкой и над тем, как знатные вельможи в собольих шубах, в шапках с перьями кланялись ей из камня… Но вдруг бархатные брови в одно крыло слились у нее, на глаза печаль легла.
— А кто этот чудесный камень гранил, чьи руки такую красоту земли открыли? — у богатыря Маланья спросила.
Вспомнились ей люди, что день и ночь в своих землянках при лучине камни такие гранили.
— Зачем тебе, Маланья, знать про это, будешь и ты носить такие камни. А хочешь, подарю тебе я ключ от кладовки, где самоцветы лежат.
Покачала головой Маланья и богатырю обратно саблю отдала.
— Пойми, богатырь, меня. Еще мои деды говорили: «Дым родной земли светлей чужого огонька». — Сказала — и отвернулась. Удивился Время-богатырь, но не отступился.
— Пожалеешь ты, Маланья, о богатствах, да поздно будет. Об заклад буду биться, что пожалеешь.
Засмеялась Маланья и сказала ему в ответ:
— Давай поспорим! А уговор таков. Ежели ты проспоришь, то останешься у нас и будешь работать с нами. Ты ведь сильный. Захочешь, горы перевернешь, моря осушишь. Красавицу в старуху превратишь. Многое тебе подвластно, только в одном ты не силен: моего отца и матери моей тебе не одолеть, хотя они и не в золото одеты.
Задумался богатырь, но согласился на уговор. Сел он опять на своего коня, что быстрее эха был, и в дальние страны ускакал.
В недолгих днях мать Маланьи выдала дочку замуж. И такую им народ свадьбу справил, что по сей день люди сказки про нее говорят.
Прошли годы, вспомнил Время-богатырь про Маланью и снова в Горы-камень прискакал. Проверить, не проспорила ли она. Смотрит: где землянки были, уже избы стоят. Спросил он у бабки прохожей, где Маланья тут живет. Бабка показала ему на избу крайнюю, что за мостом.
Зашел богатырь в избу, а Маланья из-за стола выходит навстречу и улыбается весело ему:
— Я знаю тебя, ты Время-богатырь. Моя бабка спорила с тобой. Ты бился с ней об заклад.
— Верно, верно, поспорили мы с Маланьей, — ответил ей богатырь.
— Так слушай, богатырь. Перед смертью бабка мне говорила: «Ежели придет Время-богатырь и спросит, пожалела ли я, что отказалась от богатства, ответь ему: ни разу даже в думках не пожалела».
— И ты Маланья тоже? — богатырь ее спросил.
— Маланья тоже. У нас уж так в роду ведется: первая дочь Маланьей зовется!
— Ты так же прекрасна, как и бабка твоя была! — сказал ей Время-богатырь, — Откуда же берется ваша красота?
— Откуда наша красота, говоришь, берется? — улыбнулась в ответ ему Маланья. — Когда пьешь воду из родника, ты ведь не думаешь, откуда он берет начало? Так вот, пойдем. Покажу тебе я этот родник!
И они пошли. Долго-долго они по шахтам, рудникам и дудкам бродили. Видели, как трудились люди, как руду и самоцветы добывали, как работали в лесу.
— Кто ж они? — спросил Маланью богатырь.
— Это мой народ. У нас с ним один отец. Имя его — Труд. А теперь пойдем — поглядишь на мать.
И опять они пошли. Поднялись на самую середину хребта, на вершину высокую, что с незапамятных времен Юрмой зовется, взошли.
Поклонились речушкам, горам и долинам, поклонились солнцу, ветрам, заре, спустившейся на землю, и людям, что копались в земле. Полюбовались дальними кострами по берегам озер и рек, лесами зелеными, как море, и воскликнул Время-богатырь:
— Ежели бы ты и не сказала, кто твоя мать, все равно бы я догадался. Ее зовут Жизнь.
— Верно, богатырь, ты угадал. Жизнь — наша мать. Теперь ты понял, где родник красоты человечьей?
Ничего не ответил богатырь. Только снова, как и прежде, с пояса он меч отцепил и Маланье в руки его отдал.
— Проспорил я, Маланья, а потому остаюсь с тобой. Я буду работать с вами!
И остался навсегда…
Серафима Власова
СУЛЕЯ
В Саткинском районе есть хребет Сулея, отдельная гора Сулея, железнодорожная станция с таким же именем. Как и о многих примечательных горах, о Сулее сложены легенды. Они записаны со слов сулеинского татарина по прозвищу Валет.
Пас в горах табуны лошадей старый пастух-башкир. Помогала ему в работе его единственная красавица-дочь. Полюбила она стройного, пригожего, как молодой серебряный месяц, юного джигита-табунщика, такого же бедняка, как она сама. Собиралась девушка выйти за него замуж, но отец и слушать не хотел об этом. А свататься приехал знатный пожилой бай — сытый, чванливый, круглый, как чугунный казан (котел). Богатый привез калым.
Обрадовался старый пастух — привалило, наконец, ему счастье, удостоился великой чести быть в родстве с баями. На радостях велел он дочери принести большой глиняный кувшин с кумысом и угостить новоявленного родственника. Узнала девушка про свою беду и уронила от страха кувшин. Разбился хрупкий сосуд, расплескался кумыс по земле. Там, где он окропил землю своей пеной, появились непросыхаемые болота и мочажины. Горько и долго плакала девушка. В тех местах, где градом пролились ее невинные слезы, сквозь твердые камни пробились бесчисленные горные ключи и тонкими живыми нитями устремились в речные долины. Но отец был непреклонен, и девушка тихо, беззвучно умерла, растворилась в прозрачных ключевых водах.
Осознав несчастье, старик долго переживал свою утрату и навсегда покинул эти проклятые аллахом горы, леса и долины. И установились на прежнем стойбище необыкновенный покой, тишина и безмолвие. Люди долго обходили стороной те глухие болота, не хотели там селиться и назвали ту местность Силией, то есть «тихой долиной». А уж позднее название перешло в Сулею — «мокрое место». В Сулее и вправду множество ключей, ручьев, а окрестности сырые, болотистые. Значит, щедрым был кувшин несчастной красавицы, горьки, чисты и обильны были ее слезы.
Этот же пастух по прозвищу Валет пересказал легенду в другом варианте.
