Этот же пастух по прозвищу Валет пересказал легенду в другом варианте.
Жил в горах и пас табуны лошадей старый пастух-башкир. Помогала ему в работе его единственная красавица-дочь по имени Нурия. Полюбила она стройного, пригожего, как молодой серебряный месяц, юного табунщика Салима из соседнего стойбища, такого же бедняка, как она сама. Собиралась Нурия выйти замуж за Салима, но отец и слушать не захотел об этом. Задумал он найти богатого жениха. И такой вскоре явился. Прослышав о необыкновенной красоте юной Нурии, приехал свататься знатный пожилой бай — черный и корявый, как навозный жук, толстый и круглый, как лесной паук. Богатый привез калым.
Обрадовался старый пастух — привалило, наконец, ему счастье, удостоился великой чести быть в родстве с баями. На радостях велел он дочери подать большой глиняный кувшин с кумысом и угостить почтенного бая.
От свалившегося на нее горя Нурия чуть не упала в обморок. Выплеснула она на землю кумыс, а кувшин запрятала глубоко в камни, сказав, что он упал и разбился. Сильно возмутился отец и прогнал свою непослушную дочь на все четыре стороны. Залилась Нурия горючими слезами и ушла невесть куда в леса и горы, где умерла в одиночестве и печали. Там, где пролила она свои невинные девичьи слезы, сквозь твердые камни пробились бесчисленные прозрачные горные ключи и тонкими живыми нитями устремились в речные долины. А там, где кумыс промочил землю, появились непросыхаемые болота и мочажины. Гору же, в которой среди камней лежит спрятанный Нурией кувшин, с тех пор стали называть Сулеей. Ведь «сулея» — всего лишь глиняный кувшин, очень распространенный сосуд с узким горлышком, в котором правоверные мусульмане всегда хранили воду, молоко, кумыс, вино. Вот и выходит, что Сулея — всего лишь «кувшин».
Виталий Чернецов
ГОРЯЩАЯ ГОРА
Красив селезень Кэркем! Изумрудом зеленым переливаются перья, на крыльях белая полоса сверкает. Плывет селезень Кэркем по волнам озера, все радуются — такой красавец! Большая семья у селезня, родня большая: тетушка Чомга, птица с упрямым хохолком-рожками на голове, двоюродные сестры и братья пеганки, важный дядя Ата-каз — серый гусь. Собрал родню селезень Кэркем, говорит:
— Горе в нашей семье — младший сынок мой Кечкене растет хилым и слабеньким. Как полетит вместе с нами в далекие края осенью? Оставаться здесь нельзя на зиму — замерзнет или Тюлюк — лиса — поймает, съест. Отчего такая беда с маленьким Кечкене?
Молчит важный дядя Ата-каз, молчат двоюродные братья и сестры пеганки. Только тетушка Чомга тряхнула хохолком-рожками, сказала:
— Лысуха-птица виновата! Больше некому! Перья у нее черные, на голове белая лысина: отметка шайтанова. Лысуха виновата.
Закричали, захлопали крыльями все родственники:
— Да, да! Лысуха, больше некому.
Взлетел селезень Кэркем над озером, видит: из камыша выплывает Лысуха, за ней пушистые черные шарики с красными шапочками — детки ее.
Налетел селезень Кэркем, бьет клювом Лысуху, крыльями бьет:
— Вот тебе, проклятая, за моего Кечкене! Отведи порчу или до смерти забью!
Испугались Лысухины дети, в камыши попрятались. Красная стала вода в озере, селезень Кэркем Лысуху совсем убивает. Отпустил, однако, проклятую.
Через несколько дней видит селезень Кэркем: плывет Лысуха живая и здоровая по озеру. Маленькие детки ее рядышком, черные шарики с красными шапочками!
Удивился селезень Кэркем:
— Лысуха, шайтаном проклятая птица, убивал я тебя, озеро от крови красным было, а ты — жива и здорова! Не чудо ли это?
Отвечает Лысуха-птица:
— Покажу тебе чудо. Полетим вместе на Янган-Тау — горящую гору, сам увидишь.
Полетели. Над лесами летят. Над озерами летят. Гора Янган-Тау туманом одета, паром окутана белым. В маленьких горных чашах вода кипит. Видят Лысуха и селезень Кэркем: поднимается в гору старый человек. Тяжело идет, на палочку опирается.
Подошел старый человек к чаше горной с кипящей водой, окунулся несколько раз — вышел молодой егет-молодец. Палочку свою через колено переломил.
Прощенья просит селезень Кэркем у Лысухи:
— Прости меня, добрая птица Лысуха. Все сделаю, как ты велишь. Полетит мой Кечкене!
Летят осенью дикие утки. Впереди — селезень Кэркем, рядом — сын Кечкене. Над лесами летят, над озерами летят. Над Янган-Тау — горящей горой — летят.
Юрий Подкорытов
СУГОМАК И ЕСКАЗА
В краю, перстами не меряном, шагами не считанном, жили да поживали башкирские племена. Никто из людей еще названия горам, речкам, озерам удивительным не давал. Расстояние обозначали полетом коня и частями сбруи лошадиной. Так и разговор шел: дескать, до Голубиного подноса Гусиного озера два конских перелета осталось. До каменной гривы добраться проще простого. До нее путь длиною с уздечку да с конский хвост.
Вот так жили да поживали башкирские кочевые народы. Бродили по безымянным местам многочисленные конские табуны. На тучных травах паслись и нагуливали жир бараны круторогие. Подобно кучевым небесным облакам перекатывались на равнинных просторах стада пугливых тонкошерстных овец. От гор Уральских отделялись равнинные просторы широкой полосой хвойного леса. Не было в хвойном лесу места белому дереву — березе. Еще не заходили сюда и не заглядывали на жизнь кочевую люди русские. И заканчивались горные вершины там, где рождалась из хрустальных ключей каменистая и порожистая речка Уфа.
Как на малахае времени было предначертано, так и в жизни сбылось. Одновременно родились в соседних башкирских племенах мальчик и девочка. В один миг хлебнули они живительного горного воздуха. В один и тот же миг исторгли крики жизни их младенческие груди.
Племя, в котором появился на свет будущий джигит, кочевало у подножия черноголовых гор. У каменного хребта, куда уходит на ночной покой лучезарное солнце. Родители мальчика часто мечтали о горных вершинах, где нет горных троп. Жило в их кочевых душах страстное желание покорить крутые, каменистые склоны для новых пастбищ. Ведь с высокогорной травы породистые скакуны обгоняли степной ветер. А с молока кобылиц, что питались той травой, отличались отменным здоровьем дети. Кумыс, потребляемый стариками, удлинял человеческие жизни до бесконечности. Короче говоря, трава равнинных угодий уступала по питательным качествам траве горных пастбищ.
Мечта не седло, сколько в голове ее не качай, табунщика из джигита не будет. Но хотелось старикам-родителям, чтобы новорожденный сын умножил конские табуны. Чтобы еще зажиточней и богаче жили люди кочевого племени. Чтобы навсегда забыл народ голод, нужду, бедность и великую бескормицу.
Башкирская мудрость гласит: нет у горы имени — и не надо. Величие горы само за себя говорит. Человек родился — имя ему дай. Пусть оправдывает подаренным именем надежды людские. Вот и дали родители имя мальчику — Сугомак, что означало «Горная тропа».
Получила имя и девочка. Люди стали ее называть Есказой, что переводится тремя словами: «Своенравная, рослая, быстрая».
Стрелой, пущенной тугой тетивой лука, летело время. Сколько из казана плова ни ешь, табунщиком не станешь. Едва поднявшись на ноги, с утра до вечера катался в седле Сугомак. Кочевой образ жизни закалил юношу. Превратил его в сильного и ловкого джигита.
Башкирские женщины говорят: «Умей тюбетейку золотом расшить, умей и коня взнуздать. Не подругой мужу будь, а подмогой».
Все научилась делать девушка Есказа. Одежду шить. Братишек и сестренок нянчить. В голой степи юрту поставить. Дикого скакуна усмирить.
Вырос в красавца джигит Сугомак. Превратилась в луноликую красавицу девушка Есказа. Однажды встретились они на степном просторе и полюбили друг друга. Но жениха с невестой должен был назвать мужем и женой великий той, на праздник которого собирались все кочевые народы Урала. На великом тое предстали перед старейшинами башкирских племен жених и невеста. Но оказалось, что джигит Сугомак на колечко камчи ниже ростом невесты Есказы. Ровно на колечко камчи была выше ростом жеребца Сугомака и кобылица Есказы.
Кто от обычая отступит, тот на ровном месте споткнется. Так порешили седобородые старейшины. Если обойдет низкорослый жених на скачках лошадь невесты — быть свадьбе. Иначе сам дух Уральских гор будет смеяться над неравной супружеской парой.
Решение старейшин — закон. Едва заря выбросила робкий лепесток шиповника на край земли, как пришли в движение юрты. Открылся великий той. Победителем в скачках считался тот, кто обойдет соперника, приветствуемый первыми лучами солнца.
Всегда сдержанным в словах был джигит Сугомак. А тут — словно шайтан затуманил ему голову. Перед друзьями похвастал, что обгонит на скачках Есказу. Услышала похвальбу невеста и сказала: «Хвастовство не скачка. Еще ни один джигит на голове луну тюбетейкой не нашивал». Не успела тьма ночи оторваться от земли, как быстрыми стрелами полетели два всадника от Уральских гор до степи на восход солнца. Очень велики и могучи были их скакуны. На длину хвоста лошади вырвался вначале вперед Сугомак. Упоение скачкой сияло на его юном лице. Сердце в груди пело и плясало, как в счастливейший миг свадьбы. Джигит даже усомниться не мог, что невеста в скачке его коня обойдет.
