а за этим дастся вам и второй плод духовный — радость, без коей христианин не может быть благонадежен в спасении души своей». К этому еще было сказано ему, чтобы он приходил к духовникам каждый день поутру для беседы и откровения помыслов. На все это он согласился и решился исполнять все с детскою простотою и доверием, что и самих духовников удивляло.
На другой день он по назначению пришел от обедни к духовникам, которые спросили его, как он провел это время, не имел ли каких особых мыслей, смущавших его. «Нет, — отвечал он, — а только я заметил вот что. Когда зазвонили к вечерне, вдруг мысль говорит мне: “Эти монахи — формалисты, не понимают духовной христианской жизни. Они думают исполнением формы спастись. Ну что там услышишь? Все одно и то же: благословен Бог наш, и это повторяется всегда. Ну пусть их идут туда, а я не пойду”. Таким образом я успокоил себя на несколько минут. Потом какая-то тонкая, тихая и приятная мысль так мягко начала мне внушать: “Что же, хотя ради прогулки пойди в церковь, и если не хочешь там стоять и молиться, то можешь выйти и прогуляться, куда хочешь”. Я не принял этой мысли, и что же из этого вышло? Вдруг мне сделалось скучно, тяжело до того, что после сего мне уже показалось пойти в церковь, как на приятную прогулку, и я немедля вскочил со стула и побежал в церковь, с удовольствием простоял я там до конца службы».
Таким образом повторялось с ним часто, покуда он не пришел к убеждению, что общественное служение церковное есть богоугодное дело и необходимое для нашего спасения. Он начал ходить в церковь на всякую службу, находя в ней духовное утешение.
Так прошло несколько месяцев. Однажды он, пришедши к старцам, сказал им: «Вчера со мною случилось чудное приключение, чего я во всю жизнь мою не имел». — «Что же такое?» — спросили его старцы. «А вот что, — отвечал он. — Вчера, в полдень, напала на меня какая-то скука, ничем не могу развлечь себя, думаю: “Что тут делать?” Читать не хочется, спать тоже, а помолиться еще более нет охоты. В это время совесть моя сказала мне: “Ты имеешь дневники, писанные тобою, но еще никогда не просматривал их. Хоть теперь от скуки займись ими, прочитай их”. Я достал их из чемодана и начал прочитывать один за другим, а так как в жизни моей много было приключений, выходящих из ряда обыкновенных, то я, прочитавши несколько дневников, пришел от того во внимание к Промыслу Божию, забытому мною, но Который тайно и явно помогал мне в жизни моей. Как только прочитаю какой-нибудь замечательный дневник, напоминающий мне о каком-либо избавлении моем от скорби или беды, в эту минуту я говорил Господу: “Ах, Господи, как Ты милостиво во всю жизнь мою хранил меня и помогал мне во всех моих нуждах, а я, неблагодарный, и забыл благодарить Тебя о сем”. Прочитав их несколько, я заметил, что я от этого как бы расчувствовался и расположился к умилению. Между прочими дневниками попался мне один, отмеченный так:
“В таком-то году и в таком-то месяце я поехал ночью из Воронежа в мое имение в карете с женою, у которой был грудной младенец. Ехали знакомою дорогою, кучер задремал, лошади сбились с дороги и упали в овраг со всем: с каретою и седоками. Обрыв был до двух саженей. Но вот чудо: никто не ушибся и ничего не повредилось, лошади остались целы, кучер и карета тоже, и мы в карете нисколько не пострадали, кроме одного испуга”.
По прочтении этого дневника я пришел в великое сокрушение, пал на колена пред крестом Господним и начал благодарить Господа за такое явное избавление от смерти и вместе с тем укорять себя, что я забыл Его великие благодеяния и во всю мою жизнь оскорблял Его моими грехами, бунтовался против Него. В таких размышлениях и чувствах я сперва начал хныкать, а потом плакать и затем рыдать, да так рыдать горько и страшно, что даже не могу этого хорошо объяснить. Подобное состояние я видал только у истерических людей. И если бы прежде уверяли меня сто духовников, что подобные рыдания бывают у кающихся христиан, я не поверил бы никому. А теперь и самому случилось испытать. Во время рыдания моего пред крестом я не мог взглянуть на Распятого, а по прошествии часа, когда я сказал Ему: “Я во всю мою жизнь бунтовался против Тебя и вовсе не слушал Тебя, а Ты еще хочешь спасти меня”, я невольно взглянул на Распятого, и во мне закипела такая страшная радость, что я невольно, как дитя, засмеялся при мысли, что Он не только прощает все мои грехи, но еще хочет спасти меня».
Старцы на это сказали ему: «Так Господь творит с душами, возрождающимися из греховной жизни во святую жизнь».
С этого времени он получил от Господа дар слез и плакал часто и очень много. Так продолжалось несколько месяцев. В продолжение сего времени он при посещении старцев открывал им свои помыслы, особенно которые приходили к нему во время Литургии. Вначале на Литургии помыслы смущали его сильно и говорили ему: «Зачем ты пришел сюда, чего искать? Здесь живут люди простые, невежи, которые ничего не понимают духовного. Тут есть только два иезуита, прелукавейшие люди, — И[ероним] и М[акарий], которые своею хитростию собрали к себе пятьсот человек мужиков, обманывают их и царствуют над ними. А потому лучше беги отсюда куда-нибудь в другое место, или хотя в греческий монастырь, или иди на остров Мадера — там климат хорош, и там тебе будет легко и свободно жить». Старцы уверяли его, что это мысли не его, а бесовские, а потому верить им не должно, однако он этим не убеждался.
Однажды он сказал старцам: «Что я буду делать, отцы? Мысли гонят меня с Афона куда бы то ни было». Старцы, по обычаю, стали уверять его, что эти мысли не его собственные, но вражии. Однако он этим не убеждался, и потому старцы принуждены были дать ему совет такой. Впредь, если мысль будет смущать его, и соблазнять против старцев, и советовать удалиться с Афона, чтоб он сказал мысли той так: «По заповеди отцов моих духовных заклинаю тебя именем Господа нашего Иисуса Христа, скажи мне, кто ты такой». И потом, какой будет ответ, чтобы сказал старцам. «Да разве послушают меня?» —
