– Не сдал, а передал, – тут же поправил товарища Жехорский. – Сдать – от слова «сдаться». А мы ведь Троцкому пока ни в чём не уступили. Правда, Васич?
Первый заместитель наркома обороны, командующий восками Центрального военного округа, генерал армии Абрамов, своим ответом Жехорского неприятно удивил. Вместо того, чтобы бодро поддержать товарища – да, мол, ни пяди земли не уступили мы супостату! – он неопределённо пожал плечами. Жехорского это задело.
– Не понял! – воскликнул он, адресуя свой протест Абрамову. – Ты же вчера утверждал, что в наркомате обороны у тебя всё под контролем?
– Твоё «вчера», Макарыч, – невесело усмехнулся Абрамов, – если мне не изменяет память, двухмесячной давности?
– И что? – нахмурился Жехорский. – За это время что-то сильно изменилось?
Абрамов промолчал. Зато вновь заговорил Ежов:
– Странное дело, – сказал он. – ВОК от действий наркомата обороны сотрясает баллов на пять, не меньше, а у вас в ГПУ, стало быть, тишь да гладь?
(После того, как Дзержинский возглавил Наркомат государственной безопасности, он оставил пост начальника Главного политического управления при ВЦИК и СНК. Вместо него на этот пост был назначен Жехорский).
Жехорский слегка смутился. Действительно, после того, как было принято решение об упразднении института военных комиссаров и введении вместо него института офицеров по воспитательной работе, дела армейские стали заботить его гораздо меньше. Всё это он и сказал в своё оправдание, добавив:
– Но командовать-то частями будет легче?
– Не в пример, – согласился Абрамов. – Вот только нарком Троцкий с таким положением вещей никак не может смириться, требует оставить комиссаров.
– Зато начальник Генштаба Тухачевский оказывает ГПУ в этом вопросе полное содействие, – парировал Жехорский.
– Вот именно, что в «этом вопросе», – нахмурился Абрамов.
– Что ты хочешь этим сказать? – насторожился Жехорский.
– А то и хочу сказать, – с раздражением ответил Абрамов, – что в остальных вопросах товарищ Тухачевский последнее время всё чаще принимает сторону наркома.
– Подожди… – наморщил лоб Жехорский. – А разве Тухачевский не твой человек? Когда я поддерживал его назначение на должность начальника Генштаба, я полностью был в этом уверен.
– Ну, извини! – резко откинул в сторону единственную руку Абрамов. – И вы меня извините, – обратился он к Ольге и Ежову, – за то, что ввёл вас в заблуждение. Вот такая я бяка!
– Брось! – поморщился Ежов. – С Тухачевским мы все здорово лопухнулись, кроме, разумеется, Ольги. Кто же мог подумать, что он настолько карьерист.
– Думаешь, всё дело в этом? – спросил Жехорский, тогда как Абрамов хмуро смотрел в сторону.
– А в чём ещё? – удивился Ежов. – Не думаешь же ты, что Тухачевский всерьёз увлёкся троцкизмом?
Ольга, которая неодобрительно следила за происходящим, сказала, обращаясь к мужу:
– Слышь, генерал, а не сходил бы ты за уткой, пока они спорят? – В ответ на недоумённый взгляд Абрамова, пояснила: – Очень уж хочется, чтоб в праздник меня обслужили на четыре звезды!
Ежов и Жехорский прервали разговор и все трое мужчин уставились на Ольгу с недоумением. Потом Абрамов скосил глаза на свой погон, усмехнулся, ловко вскочил с места и вышел из комнаты. Тут же поднялась и Ольга.
– Звёзд-то у него на погоне четыре, – пояснила она, направляясь к двери. – Но что-то мне подсказывает: если мы не хотим вместо разогретой утки получить подгорелую, полковник на кухне тоже будет не лишним!
– Ловко она разрядила обстановку, – кивнул вслед ушедшей Ольге Ежов.
– Угу, – кивнул Жехорский.
Замолчали. Каждый о своём…
* * *
Мысли Николая Ежова витали в клубах табачного дыма, который, несмотря на отворённые настежь форточки, никак не желал покидать зал, где проходил учредительный съезд Российской коммунистической партии (РКП).
Начинался, правда, съезд, как очередной, X съезд РСДРП(б). Но уже в первый день работы Ленин в конце отчётного доклада предложил реорганизовать партию из социал-демократической в коммунистическую. После непродолжительных дебатов предложение Ленина было принято. На этом X съезд РСДРП(б) свою работу закончил, а уже на следующий день в том же зале начал работу I съезд РКП. Число делегатов сократилось ровно на чуть-чуть – на тех, кто выступил против идеи Ленина.
(Позднее они, эти самые «чуть-чуть», совместно с меньшевиками и частью правых эсеров объединились в Российскую социал-демократическую партию (РСДП) во главе с Плехановым).
А чё ж так много курили-то, спрашивается? Али культуры товарищам коммунистам не доставало? И это тоже. Но не стоит по этому поводу ёрничать, ибо были причины и поважнее, чем недостаток культуры поведения. Случилась меж делегатами непонятка по двум важнейшим вопросам: включать ли в программу партии положения о Диктатуре пролетариата и Мировой революции в редакции предложенной Лениным либо в толковании его оппонентов.
О чём тут думать, кричал главный супостат Ленина, Троцкий. Мы ведь уже проголосовали за то, что РКП является партией марксистского толка. А он (Маркс) и по Диктатуре пролетариата, и по Мировой революции высказался достаточно чётко. И зачем нам мудрить? А затем, отвечал ему Ленин, что высказывался уважаемый Карл Генрихович по этим вопросам более полувека назад. И если стратегия тех времён нам, в общем и целом, подходит, то тактику необходимо поменять. И «Диктатура трудящихся» для данного исторического момента звучит более подходяще.
Может вы, Владимир Ильич, и правы, гудел с трибуны Шляпников. Но только какая же это к чертям собачьим диктатура, когда верховодят на фабриках и заводах всё те же капиталисты?
А что, Александр Гаврилович, спрашивал Ленин. Может, есть у тебя на примете хотя бы один рабочий, который и производство наладить сможет, и денег для этого найдёт, и домой после смены не заторопится, а прирежет к своему рабочему графику ещё часика три-четыре? Нет, батенька, если мы не хотим, чтобы встали наши фабрики и заводы, то – не везде, и тебе это хорошо известно, есть у нас и полностью национализированные предприятия – будем терпеть ради общего блага капиталистов, пусть себе верховодят! А диктатура будет выражаться в контроле над капиталистами со стороны трудящихся, посредством отторжения в пользу трудового коллектива неделимого пакета акций предприятия в размере не ниже блокирующего пакета – так называемой «коллективной собственности».
Это всё прекрасно, вновь лез на трибуну Троцкий. Но как нам всё-таки быть с Мировой революцией?
Да нормально всё, отвечал Ленин. Мировая революция – дело стоящее. Будем её всемерно поддерживать. В первую голову примером социалистического строительства в нашей собственной стране. Ну, и ещё чем-нибудь… Но только не военной силой! Вы ведь понимаете, Лев Давидович, что революция – дело внутреннее, и поддержка её из-за рубежа путём прямого военного вмешательства – это уже интервенция, а мы с вами люди мирные.
Так теперь виделись делегату I съезда РКП Николаю Ежову события почти годичной давности. За точность высказываний он, разумеется, поручиться не мог, а вот за смысл, да, ручался. Так и отметим: с его слов записано верно.
* * *
Жехорский испытывал неловкость. Как он ухитрился недооценить трудности, которые, как оказалось, мужественно преодолевали его товарищи?
Потому и рылся Михаил Макарович в памяти, пытаясь отыскать моменты, когда он так оплошал. Вот Ёрш упрекнул его за то, что он «сдал», как выразился Николай, пост наркома обороны Троцкому. Но разве момент того не требовал? После I съезда РКП Троцкий хотя и уступил Ленину в борьбе за главенство в партии, но силу за собой почувствовал немалую (почти 40 % от числа делегатов, если сложить «интернационалистов» и «трудовиков»). Стал Лев Давидович на посту наркома иностранных дел позволять себе совершенно непозволительные вольности, идущие в разрез с согласованным между ВЦИК и Совнаркомом российским внешнеполитическим курсом.
Начал Троцкий с того, что во время официального визита в Софию чуть не поссорил Россию с Болгарией. Во время переговоров и прочих официальных приёмов говорил хотя и дозволенные речи, но вид при этом имел такой, будто прямо перед этим отведал клюквы, да без сахара. Зато на митинге болгарских коммунистов (после создания РКП компартии стали плодиться по всему миру, как грибы после дождя), стоя на трибуне рядом с Димитровым, толкнул пламенную речь, чем ввёл болгарский истеблишмент в состояние грогги. И полетели телеграммы. Из Софии в Москву с обидой и лёгким испугом. Из Москвы в Софию успокаивающие (в адрес правительства) и раздражённые (в адрес наркоминдел). Троцкий тем временем явился в штаб командующего Русским экспедиционным корпусом в Болгарии генерал-полковника Деникина. Начал сразу с того, что подвёл генерала к окну и указал на море знамён и транспарантов, колышущееся над запрудившими улицу колоннами демонстрантов (сторонники компартии занимались тем, что много десятилетий спустя, вполне может статься и в ЭТОМ времени, назовут подготовкой к «цветной» революции).
