Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— А что, с вами я по-человечески не говорил?
— Ремень часто ходил по спине! Как станешь гонять, бежали босиком по снегу кто куда! — Сергей захохотал.
— Зато людьми выросли.
— Как сказать…
— А что тебе не нравится?
— Так бы ничего, грамотешки, отец, не хватает. Сейчас, сам знаешь, с четырьмя классами далеко не ускачешь.
— Может быть, — согласился Дементий.
— А белобрысый как?
— Так же, как и наш. Пойду к Петру Ивановичу, расскажет.
Сергей, как будто довольный, что Коля не один куролесит, а с сыном учителя, взглянул на дом Мезенцевых, утопающий в зелени, и сказал:
— Ну, там будет кино поинтереснее!
Сергей вступил на прогибающуюся, хлюпающую по воде доску. Пройдя по ней, не стал перешагивать на вторую, свернул к завалинке, взял две доски потолще, бросил их к крыльцу.
Дементий дождался, когда Сергей зайдет в избу, и, аккуратно ступая по грязи, пошел к Мезенцевым. В ограде у Петра Ивановича как будто и дождя не было, который прошел ночью, — были лужи, но по ним даже идти приятно — песок. Мурава чистая, зеленая. Дементию кажется: Мезенцевы только тем и занимаются, что с утра до вечера выметают сор в ограде и на улице. Рядом с приамбарком, около прясла, штабель нового дранья, — опять учитель собирается что-то строить! Куда он все строит…
Учитель не держал собак. Дом без собаки — этого Дементий не мог понять, и камень-валун с полуовальной вершиной, лежавший под стеной террасы, показался ему огромным сторожевым псом, который лежит до поры до времени, а потом оживет и сделает прыжок. Дементий не удержался, подошел к камню, погладил рукой но холодной шероховатой спине.
Учитель вышел на террасу.
— Здравствуй, Дементий Корнилович! Что ты тут нашел?
— Понимаешь, Петр Иванович, камнем заинтересовался!
— Что в нем интересного?
— Петр Иванович, как же я раньше не видел, — камень похож на волка или на собаку! Посмотрю и спина, и голова…
Учитель внимательно пригляделся к камню, не нашел никакого сходства.
— Выдумываешь, Дементий Корнилович. — В его голосе звучит неодобрение, что Дементий Корнилович занят пустяками.
— Петр Иванович, об этот камень Лаврен Чучулин убился?
— Ну, об этот.
Бывший хозяин дома Лаврен Чучулин, узнав, что его идут раскулачивать, пьяный вышел на террасу и бросился с ножом на председателя сельсовета. Председатель слишком сильно толкнул Лаврена — тот полетел с террасы и ударился головой о камень. По дороге в больницу Лаврен умер. Учителю разговор об этом неприятен. Дементий знал эту историю не хуже самого Петра Ивановича, но время от времени начинал спрашивать снова — или забывал, или делал это нарочно.
С каждой секундой пригревало сильнее. Трава, черемуховый куст около тына, подсолнухи искрились на солнце. Белый туман, клоками поднимавшийся от реки, не успевал превратиться в облако и на глазах таял.
Петр Иванович Дементия в дом не приглашает, а, энергично вытянув правую руку в сторону низенькой толстой скамейки, вкопанной под южной стеной дома, коротко и повелительно бросает:
— Садись.
Дементий подчиняется учителю как гипнотизеру, Петр Иванович продолжает стоять, как-то по-особенному вздыхает. Садится он на скамейку быстро, по-деловому, будто сидеть — это не отдых, а тоже работа. Достает из кармана трикового пиджака портсигар, длинными пальцами выхватывает две папиросы — Дементию и себе.
Учитель, глядя куда-то в сторону, а не на Дементия, задает свой излюбленный вопрос:
— Что нового в жизни, Дементий Корнилович?
— Ничего нет, — нажимая на «ч», говорит Дементий, скользнув взглядом по учителеву лицу.
Про Колю говорить рано, надо выждать, и он, размахивая руками, начал рассказывать, как видел на днях двух диких коз, выскочивших на дорогу, и как у него ружья не было, и как он крикнул, и как они, оглянувшись, перебежали дорогу и скрылись в осиннике.
Петр Иванович не проявлял интереса к тому, что рассказывал Дементий. Тогда он оставил коз и начал рассказывать про грозу, сбившую огромную лиственницу возле Татарских полей. И этот рассказ Петр Иванович слушал плохо, и Дементий так и не рассказал, что могло быть, окажись он или еще кто-нибудь рядом с лиственницей, когда в нее ударила молния.
— Петр Иванович, случилось что-нибудь?
Учитель бросил на траву еще большой окурок, взял новую папиросу, прикуривать не стал, придвинувшись ближе к Дементию, озабоченно проговорил:
— Такой случай у меня впервые…
— Какой? — осторожно спросил Дементий.
— Сегодня мне этот сопляк оказал, что не хочет учиться.
— Какой сопляк? — притворился Дементий, хотя отлично знал, о ком идет речь.
— Мой младший — Володя.
— Ну и что?
— Я ж тебе говорю: не хочет учиться.
Дементий взглянул на удрученное лицо учителя и захохотал так громко, что копавшиеся рядом в земле куры с криком кинулись в разные стороны.
— Это они договорились!
— Кто? С кем?
— Володя с моим Колей! Это ж два дружка!
— И что тут смешного?
Петр Иванович резко согнул ноги, все тело наклонилось вперед, руки уперлись в скамейку… Он сидел с таким выражением на лице и во всей фигуре, которое говорило: ну что, Дементий Корнилович, какую еще глупость скажешь?
Дементий не мог больше сдерживаться и двинулся в атаку на учителя.
— Неправильное твое рассуждение, Петр Иванович!
— Какое рассуждение?
— А вот такое!
— Объяснил бы, а то ночь буду думать, не спать.
— У тебя и сон пропал?! — засмеялся Дементий. — У меня из восьмерых ни один ничего не закончил. Самому младшему бросить — и картина будет полная! Мне тогда что, всю жизнь не спать?
— А это как ты захочешь, — в тон Дементию ответил учитель и тоже засмеялся.
Уверенность Петра Ивановича вышибала Дементия из колеи, и он нередко говорил совсем не то, что хотел сказать. И только потом, когда оказывался один, находился нужный ответ. Он боялся опять проиграть и решил говорить с учителем смелее.
— Петр Иванович, у тебя как по-писаному выходит! Что ты за человек такой? Может, подскажешь, что с Колей делать?
— При чем тут Коля?
— Он тоже бросил.
— Мне Володя про твоего ничего не говорил.
— Понятное дело: договорились! Я ждал этого.
— Ждал?
— А что тут особенного. У меня все бросают. И этот бросит.
— Вон ты как рассуждаешь! У меня ни один не бросал.
— Бросит.
— А это я еще посмотрю…
— Что тут смотреть: бросит — и ничего не сделаешь. Силой не заставишь.
Дементий покрутил головой и даже на мгновение плотно сожмурил веки, что должно было означать, что Петр Иванович «ничего не сделает!»
— Почему?
— Учеба — дело добровольное: хочет человек — учится, не хочет — не надо. К чему насиловать.
— По-твоему, Дементий Корнилович, грамотные люди нам с неба свалятся?
— Сколько ж их должно быть, грамотных?
— Все до единого.
— А работать кто будет?
— Машины.
— А на машинах кто?
— Люди.
— Какие?
— Грамотные.
— А где ты их возьмешь? Все грамотные уехали в город!
— Приедут.
— Когда? Вот мы, старики, помрем, и некому будет хлеб сеять.
— Ошибаешься, Дементий Корнилович.
— Мои-то никуда не уехали. А вот своих, Петр Иванович, ты всех в город повыгнал!
— Никого я не выгнал. Сами уехали.
— Что ты мне рассказываешь! — заикаясь, подхватился со скамейки и сел снова Дементий. — Думаешь, я не знаю, какая у тебя была цель? Выучить всех, чтобы ни один в колхозе не работал. Скажи, не так?
— Далеко ты хватил, Дементий Корнилович, цель у меня была другая!
— Какая?
— Хочу, чтоб мои дети были грамотными, культурными людьми.
— Какая там культура! Просто ты не хочешь, чтобы твои дети в деревне жили!
— А ты что, специально не учишь детей, чтобы они в колхозе остались?
— Что их, за ручку в школу водить? Это ж все-таки пять километров!
— А ты задумался, почему они у тебя школу бросают?
— Хочешь сказать, мои дети глупее твоих?
— Я не хочу этого сказать.
— А на что намекаешь?
— А ты подумай.
— Много будешь думать — быстро состаришься.
— Не бойся. Это у меня голова блестит как луковица, а у тебя чуб еще крепкий.
Петр Иванович провел ладонью по широкой лысине, открывавшей высокий лоб, пригладил короткие серебряные волосы на висках и засылке и засмеялся над самим собой. Огромная лысина нисколько не смущала его, наоборот, из этого, казалось бы, недостатка он сумел сделать достоинство: голый череп был внушительных размеров, теперь его еще заметнее обрамляли беловатые кустистые брови, из-под которых строго смотрели синие большие глаза, — и не было человека, который бы взглянул на огромный лоб Петра Ивановича без уважения. Он дотрагивался до своего лба или опирался лбом на согнутую руку с расставленными пальцами с неизменной торжественностью и значением.
- Полынь-трава - Александр Васильевич Кикнадзе - Прочие приключения / Советская классическая проза
- Апрель - Иван Шутов - Советская классическая проза
- Витенька - Василий Росляков - Советская классическая проза
- Здравствуй и прощай - Лев Линьков - Советская классическая проза