Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Спускаясь по тропинке к бане, Петр Иванович вспомнил: вчера, когда он уходил с огорода, бадья была в колодце, он сам опустил ее, чтобы не рассыхалась. Сегодня бадья гуляет в воздухе. Кто-то пил из бадьи ночью… Петр Иванович вылил из нее воду. Теперь его интересовала баня. Можно подойти к тыну, издали посмотреть — нет ли кого на крыльце, подперта ли дверь? Подумав так, Петр Иванович пошел, как он ходил всегда по тропинке, огибающей баню с левой стороны.
На потолке бани, под односкатной драньевой крышей, росли бурьян, лебеда и невесть откуда залетевший дикий горошек. Петр Иванович и раньше с любопытством взглядывал на заросли бурьяна, лебеды и горошка на потолке, а сегодня посмотрел на них с каким-то особенным вниманием, как будто старался увидеть там кого-то спрятавшегося.
Обогнуть левый, передний угол бани, и Петр Иванович увидит длинное, широкое крыльцо и дверь; выступающие по углам бревна защищают крыльцо от ветра. Петр Иванович поравнялся с выступом — на крыльце никого нет, дверь подперта поленом. Разбирающиеся, из досок, воротца не тронуты. Опустив две верхние доски, он перешагнул из своего огорода в поскотину, дошел до моста, вернулся. Откинул полено, подпиравшее дверь, заглянул в баню: все на месте.
Двинувшись к колодцу не по тропинке, а с другой стороны бани, вдоль огурцовой гряды, Петр Иванович наткнулся на пустую бутылку, валявшуюся в бурьяне. Поднял ее. Бутылка была новенькая, даже этикетка поблескивала. Петр Иванович наклонил бутылку горлышком книзу — капли вина покатились по стеклу. И вдруг ему стало неприятно: он увидел связь между сегодняшним ночным посещением и бутылкой. Кто-то выпил для храбрости…
Пустую бутылку мог кто-нибудь забросить из поскотины, рассуждал Петр Иванович, глядя за тын и предполагая, с какой стороны и кем могла быть брошена бутылка.
Он услышал, как проскрипели ворота, увидел идущую к колодцу Александру Васильевну.
«Ну, что?» — еще издали взглядом спрашивала она.
— Не нравится мне эта штука, — сказал Петр Иванович и приподнял в воздухе бутылку из-под кагора.
Александра Васильевна поняла, выражение ее лица мгновенно сменилось, как будто в руках у Петра Ивановича была не пустая бутылка, а граната, готовая разорваться, в любое время.
— Вот что, старуха, надо проверить, есть ли в магазине такое вино. Поняла?
Александра Васильевна молча кивнула головой.
Около черемухового куста, куда ночью бежал человек по картошке, у Мезенцевых была скамейка, на которой в тени любил отдыхать Петр Иванович. Здесь с утра до вечера жужжали пчелы, кружились стрекозы…
Петр Иванович обычно сидел на скамейке неподвижно, и воробьи очень скоро переставали обращать на него внимание, перепархивали с ветки на ветку над самой его головой.
Зря ночью Петр Иванович не подкрался к черемуховому кусту и не проверил… Он мог неслышно пройти по ограде, перелезть на загон и оттуда прислушаться: если бы у куста на скамейке сидели двое, — парень с девчонкой, — все равно они бы не выдержали и засмеялись или до Петра Ивановича донесся бы шепот — молодые люди, это точно, не удержались бы и стали смеяться или перешептываться…
Ничего этого с террасы Петр Иванович не мог услышать, да он и не слушал долго, и теперь нужно было разгадывать: кто и зачем уже во второй раз приходит ночью?
6
В воскресенье Мезенцевы топили баню. Петр Иванович с Володей были в школе, — расставляли высохшие, пахнущие свежей краской парты и скамейки, — когда Александра Васильевна занесла в баню дров, два чугуна и бересты.
Перед тем как затопить баню, вынула из двух оконцев легкие осиновые чурбаки. Третье оконце, маленькое и высокое, было заткнуто старой телогрейкой с оторванными рукавами, и Александра Васильевна открывала его осторожнее, чтобы не налетела в глаза сажа.
Взявшись за маленький колышек, служивший дверной ручкой, потянула осевшую дверь немного вверх и на себя. Порог переступила не сразу — сначала осмотрела правый, самый темный угол, в котором стояла бочка для горячей воды. Шагнув через порог, заглянула еще в один слабо освещенный угол — под полком. Привыкнув к полутьме, разглядела там старые веники. Петр Иванович не любил, когда накапливался хлам, и она убрала их.
Когда мелкие дрова разгорелись, бросила в каменку крупных поленьев, придвинула к дровам чугуны. Один чугун стоял плохо, Александра Васильевна стала поворачивать его, вода несколько раз плеснулась на огонь — облако белого пара скрыло дрова и чугуны. Задерживая дыхание, она установила чугун, согнувшись, вышла из бани.
Постояла на чистом воздухе, отдышалась от дыма. Узнала в маленьком мужичке с топориком за поясом Ивана Черного, шагавшего в лес. Не сбавляя шага, Иван Черный поприветствовал Александру Васильевну, взмахнув рукой, и скоро был уже на мосту. Посмотрел с перил на воду и так же скоро, как шел по задам, зашагал к лесу.
Александра Васильевна посмотрела вдоль огородов на всю деревню и заметила из бань только два дыма — у Нюры Зиновьевой и у Захарки. Еще рано, дымки появятся через два, три часа, а у некоторых и совсем к вечеру. Услышав за спиной шаги, она резко оглянулась.
— Надо ж так напугать! — сказала она Петру Ивановичу, быстро и неслышно спустившемуся по тропинке к колодцу. — Куда ты Володю дел?
— К Лоховым зашел, — ответил Петр Иванович. — Почему нарушаешь договор? — строго спросил он.
— Ничего я не нарушаю, — сказала она, довольная, что Петр Иванович беспокоится и, делая вид, что не понимает, о чем он спрашивает.
— Я же говорил тебе: без меня баню не затапливай, сделаю все в школе, приду, помогу. Ты не Володя, должна понимать. Забыла, как в Грязнухе?
— Еще что, — испуганно проговорила она, не желая и вспоминать, того, что было в Грязнухе. — Будешь топить баню, а я обед из печи достану?
— Доставай.
Сделав несколько шагов к дому, Александра Васильевна хотела вернуться, выбрать с гряды огурцов для обеда, но Петр Иванович сказал, что сам выберет. Она постояла немного, как бы размышляя: доверить Петру Ивановичу выбрать огурцов или вернуться и сделать самой? Медленно, как будто нехотя, она стала подниматься в гору. И, удивительное дело, без ведер с водой, без кошмы с листьями Александра Васильевна шла в гору как будто тяжелее…
Закрывая ворота, она увидела, как Иван Черный свернул за мостом влево и шагал, мелькая за деревьями, по дороге вдоль болота.
Перед баней к Мезенцевым заглянула Арина. Подождала Володю, несшего от бани пилу и оставшиеся дрова, на которых сверху лежал топор.
— Много воды нагрел? — спросила Арина.
— Много.
— Дементию останется?
— Останется. Пусть приходит.
— Куда ты дрова несешь?
— В поленницу.
— Лежали б около бани, чего их носить.
— Складу в поленницу.
— Все бы складывали! Шура дома?
— В магазине.
— Ну, ладно, — сказала Арина, будто простила Володе какую-то провинность. — И я в магазин схожу, у меня тоже есть деньги.
Арина любит кричать. За свой характер она часто получала от ворот поворот. Ладила она в этом краю только с Александрой Васильевной.
Рядом с домом Лоховых стоял еще один, крайний дом, в котором жили Дедуровы. Казалось бы, самые близкие соседи! Но Арина считала, что Дедуровы своим домом только свет загораживают да нарочно в Аринин огород свиней запускают.
По правде сказать, хулиганить в доме у Дедуровых некому — мужчин нет. Сама Дедуриха и четыре дочки, росшие одна за другой: старшей было двадцать два, младшей — двенадцать. Дочки рослые, белые, румяные, как пряники. Младшей ни за что не дашь двенадцать. Скажет, — в пятый класс ходит, — никто не верит.
Что они там такое особенное едят, удивлялась Арина, растут как на дрожжах! Она ожидала: не успев вырасти, Дедурихины дочки начнут выскакивать замуж одна за другой, как у Арины. Ожидания ее не оправдались: учатся Дедурихины дочки, а на женихов не смотрят. Оно, если разобраться, так и смотреть не на кого — кругом на двадцать километров нет ни одного жениха. Но ведь нашли себе женихов Аринины дочки! Не-ет, с Дедурихой ей говорить не о чем. Да с ней и не поговоришь: чуть что — побежала! То у нее не сделано, другое не сделано… А дочки рассядутся с книжками, шапки соломенные понадевают, и — ха-ха-ха-ха! Даже в лесу слышно, как они смеются. Городскими стали.
Две, которые младшие, попростей будут, из деревни никуда не выезжали, — губы не красят, хвостов на голове не носят… А старшим бы, точно, Арина подол заголила и показала, где город, а где деревня!
Первыми, как принято у Мезенцевых, пошли в баню мужики. Мыться, как только закрыли баню, хорошо тому, кто любит париться, а в остальном лучше, кто идет во вторую очередь: не так жарко, нет угара.
Баню закрывал Володя. Придраться не к чему: головешки залиты, крыльцо подметено, пол вымыт, блестит протертый шестик, новый веник лежит в горячей воде.
- Полынь-трава - Александр Васильевич Кикнадзе - Прочие приключения / Советская классическая проза
- Апрель - Иван Шутов - Советская классическая проза
- Витенька - Василий Росляков - Советская классическая проза
- Здравствуй и прощай - Лев Линьков - Советская классическая проза