– Благодарю вас, лейтенант, я подумаю обо всем этом и расскажу вам о своих выводах, – устало обронил Теодор. Ториньон понял, что его выставляют.
– Так вам знакомо описание, шевалье?
– Может быть. Я должен подумать. – То, о чем он знает, уж точно не должно стать достоянием муниципальных властей. – Я заеду к вам... позже.
Разочарованный Ториньон откланялся и удалился.
– Вы что-нибудь понимаете во всем этом, Анри? – сладким голосом осведомилась Камилла. Она подошла к столу и начала разливать вино.
– Нет. – Вильморен опустился в кресло. – Но очень хотел бы понимать.
– Отлично, я тоже, наши желания совпадают. Садитесь, Теодор, и рассказывайте.
Виллеру подчинился и сел, но так просто сдаваться он не собирался.
– Камилла, это политика, тебе не стоит вникать. Это опасно, ты сама видела.
Сообщать госпоже де Ларди об опасности – все равно что помахать красной тряпкой перед носом у быка.
– Тео, – возмутилась она. – Не надо делать из меня дурочку. Политика или нет, но я хочу знать.
– Хорошо, – сдался Виллеру – все равно она не выпустит его из этой комнаты, пока не услышит правды. – Эта история касается герцога Энгиенского.
– Я так и знала. Шевалье потер подбородок.
– Дворянина, который так жаждет убить меня, зовут Дени де Роже. Он... нет, впрочем, все по порядку...
Теодор с благодарностью принял из рук Камиллы бокал с вином. Выпить просто необходимо. Он помолчал, собираясь с мыслями, и начал:
– Я не люблю много говорить, потому постараюсь быть краток. Одним промозглым ноябрьским вечером, когда шел дождь и меньше всего хотелось покидать палатку, мы с моим помощником Полем де Жирарденом сидели и согревались вином. Неожиданно меня вызвали к герцогу Энгиенскому. Оказывается, его высочество выразил желание лично проверить караулы – нападала на него иногда такая блажь. Так как я отвечал за его охрану, а также – в частности – за ночную смену, естественно, что герцог пожелал объезжать караулы в моем присутствии. Его высочество чрезвычайно строг в тех делах, что касаются армии, но – справедлив. Мне нечего было опасаться, ночные караулы были вымуштрованы и несли свою службу исправно, а герцога мучила бессонница, дождь же и холод он просто не замечал. К сожалению, я почувствовал себя не слишком хорошо, и Жирарден предложил мне остаться в лагере, а сам вызвался поехать вместо меня. Настойчиво предложил, уговаривал. Однако, зная капризный нрав герцога и желая лично проследить за его безопасностью, я отказался. Итак, мы выехали небольшой компанией, человек из десяти – герцог и несколько его приближенных и офицеров...
Анри подпер подбородок кулаком и внимательно слушал Теодора, изредка прихлебывая вино. Камилла же о своем бокале сразу забыла – он стоял нетронутым.
– Мы ехали спокойно, уверенные, что здесь с нами ничего случиться не может: вокруг расположились наши войска, испанцы были измучены сражением, продолжавшимся весь день. Караулы бдели, наша маленькая ночная прогулка подходила к концу, когда герцогу Энгиенскому пришла в голову светлая мысль спуститься в овраг, чтобы проверить дальние караулы около стратегически важных позиций. Я попытался отговорить его, но это оказалось так же невозможно, как остановить несущуюся с гор лавину.
Вильморен усмехнулся и кивнул:
– Да, я наслышан об упрямстве его высочества...
– Приплюсуйте к этим рассказам еще половину – и вы получите нужный результат. Итак, мы спустились в овраг, растянувшись колонной по двое – иначе там не проехать. Туда и днем было тяжело пробираться, а уж ночью, в дождь... Словом, двигались мы медленно. Я даже не понял, когда появились испанцы и откуда, просто вдруг засвистели пули, кто-то сзади ахнул, герцог выкрикнул какую-то команду... Его непременно убили бы, в первые же мгновения под ним застрелили лошадь, и его высочество вместе со своим скакуном упал в грязь. Я спешился, хлопнул Фернана по крупу, крикнул: «В лагерь!» – все равно выжить, сидя на лошади, не было никаких шансов. Караул стоял недалеко, и я надеялся, что они поднимут тревогу, если не мертвы, конечно, или выстрелы будут услышаны в лагере. К счастью, дождь и темень мешали испанцам не меньше, чем нам. Вшестером мы укрылись в кустах, а остальные были убиты или тяжело ранены. Барон де Квизак получил ранение в плечо, но только тихо кряхтел. Мы окружили его высочество, который азартно потирал руки и рвался в стычку, шепотом доказывая нам, что настоящие солдаты в кустах не отсиживаются. Я посмел возразить ему, что если он считает настоящими солдатами мертвых солдат, то, разумеется, можно выйти. Герцог разозлился, и неизвестно, во что перерос бы наш спор, если бы испанцы не начали обшаривать кусты. Положение было безнадежное: рано или поздно нас обнаружили бы, и один мушкетный залп мог решить дело. Барон де Квизак предложил отступать, однако из-за упрямства его высочества момент оказался упущен. Правда, попытаться было можно, но не всем шестерым. Мне удалось уговорить его высочество взять с собой адъютанта и барона и отступать, пока мы с де Лагри и де Авиньяком отвлечем внимание противника. Его высочество согласился с большой неохотой, но я убедил его, что так будет лучше. Мы втроем понимали, что идем на верную смерть, но главное – дать уйти герцогу...
Полено в камине рассыпалось искрами, но к собеседникам словно придвинулась дождливая, ветреная ночь на эльзасской границе.
– Итак, я показал его высочеству, куда отступать, он мрачно двинулся ползком в заросли, а мы с друзьями выждали несколько мгновений и с громкими криками бросились на испанцев, которые копошились неподалеку. В первый миг они растерялись, но растерянность быстро прошла, и нам удалось с налету убить только четверых. Мы сразу разрядили пистолеты, выхватили шпаги. Испанцы сбегались отовсюду, я недоумевал, почему они не стреляют, а позволяют с ними драться – и только когда услышал команду «Взять живыми!», понял, отчего я еще не стою у райских врат. Мы втроем бились спина к спине, а они не могли атаковать нас сразу большим числом, негде было развернуться. Нам нужно было продержаться хотя бы несколько минут, чтобы его высочество успел спастись.
Теодор залпом допил то, что оставалось в бокале, и Камилла, не медля, протянула ему свой. Виллеру был мрачен: воспоминания не доставляли ему никакого удовольствия, и говорил он очень неохотно, но и остановиться уже не мог.
– Первым упал де Авиньяк, и мы с де Лагри остались вдвоем. Я не помню, чтобы когда-то сражался столь яростно, как в том овраге. Недавняя моя разминка на дороге выглядит попросту репетицией танцев, а не битвой, по сравнению с тем, как мы с де Лагри бились тогда. Надеюсь, мне никогда не придется повторить сей опыт... Я получил рану в бедро, де Лагри ранили в правую руку, и он продолжил сражаться левой. Наконец испанцам все надоело, и я услышал щелканье взводимых курков, но в этот миг раздались выстрелы с той стороны, где скрылся герцог. Его высочество, не найдя в себе сил уйти, когда в овраге разворачивается интересная битва, решил помочь нам. – Виллеру скрипнул зубами. – Понимая, чем все может окончиться, я рванул де Лагри за рукав, и мы отступили к зарослям, откуда показались герцог и барон де Квизак. Его высочество, издав боевой клич, попытался ввязаться в драку, но я, рискуя вызвать его гнев, остановил его и закрыл собой. То же самое сделали остальные. Испанцы все-таки дали залп, мне повезло больше всех – нуля всего лишь раздробила мне правую ладонь, и я выронил шпагу. Пока я ее поднимал, упал де Квизак, а ле Лагри держался и горло и хрипел. Невредимый герцог, кажется, понял, что свалял дурака, сказал «Ну что ж. продадим свои жизни подороже!» – и выгатил шпагу. С испанской стороны слышался вопль: Не стрелять, это герцог Энгиенский!», и враги стали гораздо более почтительны. Нам удаюсь встать так, что нельзя было полоти к нам сзади – за спиной оказался крутой откос. Я получил еще несколько ран, но мне удалось не подпустить испанцев близко к герцогу, а он сражался как раненый вепрь. Я понимал, что ему в любом случае грозит пеперь только легкое ранение, потому что его непременно постараются взять в плен живым – это переломило бы ход кампании. Наконец какой-то юркий испанец умудрился вонзить шпагу мне в бок, и я упал. Koгда падал, показалось, что слышу еще один залп. Последним чувством было сожаление, что герцога я все-таки не уберег. Анри только молча покачал головой. Камилла, казалось, даже моргать перестала.
