она не получила все миллиарды. Кто же тогда об этом позаботился?
Вопрос остался висеть в воздухе.
Передав мне все необходимые документы, Майкл Бейли остался сидеть за моим столиком, заглушая печаль в коньяке — истинно русская привычка.
Я же тихонько подошел к Ольге Константиновне Вороновой, высказал ей подобающие случаю извинения и поинтересовался у нее ситуацией на могилке ее матери Тамары.
Сказать, что Ольга удивилась, — ничего не сказать. Она буквально уставилась в немом изумлении на меня.
— Я же никому ничего не говорила, но три недели назад приснилась мне моя мама, умершая Тамара Гавриловна. Она стояла на полянке и держала за руку Алису. Но Алиса была маленькая, лет шести-семи. Они стояли вместе, улыбались, а потом во сне налетел ветер сильный, над ними появились темные тучи и летали большие вороны. Мама закрывала от ворон маленькую Алису, но та сильно плакала. Я тогда сразу проснулась в ознобе от такого яркого, но страшного сна. Сразу же на следующий день пошла к матери на кладбище, положила цветы на могилу, поставила ей свечку в церкви.
— Подскажите, а на кладбище нового памятника у Тамары Гавриловны не было?
— Нового памятника? Нет, там та самая плита, что мы с мужем установили лет десять назад. Так она и на месте.
— Хорошо, понятно. А скажите, имя Джорджа Стравински вам ни о чем не говорит? — спросил я.
— Стравински? Кажется, про него говорил тот странный юрист с акцентом, он хотел со мной тоже побеседовать, но тут такие хлопоты. Не до него сейчас.
— А с Алисой вы часто общались? Она рассказывала вам о своей жизни в Москве?
— Да, мы с дочкой были очень близки, часто созванивались. Я скучала по ней, но понимала, что она должна строить свою жизнь. Я старалась ей помогать, но у нас с мужем с деньгами всегда напряженка. Больше Алиса нам денег отправляла, посылки присылала часто.
— У нее был здесь мужчина, близкий человек?
— Да, она встречалась долгое время с Олегом. Вон он сидит. Красивый парень, но нам с Володей он не очень нравился. Что-то в нем неправильное, лживое, а что точно, я не могу сформулировать. Вот Денис был другой.
— Денис Алексеев — Алисин бывший парень?
— Да, Алексеев. Алиса его очень сильно любила, но что-то у них не сложилось. Она сильно переживала. А больше у Алисы никого и не было. Я ей часто намекала, что пора бы замуж. И красивая дочка, и умненькая, но все устроить личную жизнь никак не могла. Она нравилась многим мальчикам, но сразу всех отвергала — искала только своего принца, — тут Ольга Константиновна горестно вздохнула.
— А имена Ольги Большаковой и Светланы Федоркиной вам не знакомы? Алиса про этих девушек ничего вам не говорила?
— Нет, я впервые их слышу. Алиса была вполне откровенна со мной. Мне даже показалось, что в последнее время у нее появился новый мальчик. Она много смеялась, была полна позитива. Я ее спросила, в чем дело. Она отшучивалась, что просто настроение хорошее.
— А как у Алисы обстояли дела со здоровьем? Она жаловалась на сердце?
— Нет, она никогда ничем серьезным и не болела. И с сердцем все нормально у нее было. Да, переживала в свое время, когда рассталась с Денисом. Но это давно было. Даже тогда выкарабкивалась сама и не пила никаких таблеток-антидепрессантов. Поэтому для нас всех таким шоком стала эта трагедия.
Плечи Ольги Константиновны снова поникли, она заплакала беззвучно.
Я подумал, что родители никогда не должны хоронить своих детей. Не дай Бог до подобного дожить. Я сочувственно пожал ей руку.
— Держитесь, Ольга Константиновна, только держитесь. Вот моя визитка, если вспомните что-нибудь важное, обязательно позвоните.
Глава 20. Тайное и явное
Странно сидеть на своих собственных поминках.
Странно — еще не то слово… подходящее слово я и подобрать была не в состоянии. Пора бы уже привыкнуть к своему призрачному состоянию, но у меня сердце кровью обливалось, когда я слушала слова соболезнования в свой адрес, когда я видела искренние слезы и следы горя на лицах моих родителей, а особенно когда я снова и снова видела признаки предательства у моей бывшей лучшей подружки Юли и Олега.
Ад в моей душе все больше и больше разгорался.
Я видела слезы любимого Дениса, я чувствовала невысказанное горе моей матери. Если бы я могла умереть второй раз — это бы снова случилось. Но больше всего меня поразил разговор следователя Еремина с нотариусом из Америки.
Вся картинка сложилась — подслушанный разговор Юли и Олега, подозрения Еремина, воспоминания о желтых конвертах из Штатов.
«Какая же я была дура», — тут я даже глубоко вздохнула.
Еремин поежился как будто от холода и внимательно повернулся в мою сторону.
Надо же, какой чувствительный к могильным эманациям…
Мне не было жалко потерянных миллиардов долларов, жальче было своей загубленной юности. Вот же угораздило меня получить инфаркт накануне наследования всех «акций, заводов и пароходов». Не могла полгода подождать, ругала я себя на все корки, так бы хоть деньги родителям перепали. Мама с отцом хоть мир увидели бы, пожили бы за границей, не считали копейки до зарплаты, но Бейли ясно выразился, что сейчас весь капитал Стравински будет переведен в благотворительный фонд. Что ж… видно, такая судьба!
Нет, какая на фиг судьба! Я так этого не оставлю! Я обязательно выясню, что же со мной случилось…
Особенно меня покоробила жуткая и гнусная ложь Юли, выманившей деньги на благоустройство могилы моей бабушки… Конечно, деньги она прикарманила, а никакого памятника там и в помине нет.
Сейчас я, конечно, понимаю, что нам, умершим, не нужны все эти оградки-памятники-подставки, но все равно, как можно было посягнуть на святое? На мою умершую бабулю? Юля прекрасно знала, как я к ней была привязана и как горячо любила.
Хорошо то, что баба Тома теперь уже точно на небесах. Я успела слетать на ее кладбище, могила была пустая. Там, где бродят призраки, как в моем случае, могилы отличаются повышенной активностью, и сразу чувствуется волнение неуспокоенных душ.
Казалось бы, сколько можно быть такой дурой, не видеть очевидное, верить людям, а взамен получать предательство. Но я с упорством профессионального мазохиста продолжала наблюдать за воркующей парочкой.
Я пересела за столик Юли и Олега.
Юля сидела бледная как полотно, судорожно сжимая и разжимая в руках салфетку. Олег тупо глушил дорогой коньяк.
— Золотце, что ты ерзаешь, нервничаешь?
Юля в ответ на него зашипела рассерженной кошкой:
