Но он вконец измучил ее, прежде чем позволил получить желаемое.
Вихрем вожделения пролетев по коридорам замка и даже не заметив, попался ли кто-то на пути, Ржевусский вбежал наконец в одну из комнат и перехватил Юлию на руки – так, что она увидела, где они очутились, и, несмотря на пытку желанием, не смогла сдержать изумленного, восторженного восклицания.
Посреди просторной, полупустой комнаты, более напоминавшей танцевальную залу средних размеров, стоял шатер. Большой, белоснежный, прошитый по углам красными стежками, с пучком алых нитей на вершине, он напоминал снежный дворец, тронутый первым лучом зари, и Юлию пробрала невольная дрожь, когда Ржевусский откинул полог и внес ее под белые своды. Но в шатре было тепло, даже жарко, и Юлия блаженно раскинулась на ложе из мягких ягнячьих шкур, нетерпеливо глядя на обнаженного мужчину, который постоял над ней, любуясь, а потом принялся доставать что-то из своего походного мешка.
Юлия не отрывала от него глаз. Да, он был красив и строен – правда, может, слишком уж худощав. И какое у него чудесное имя – Вацлав! Сладко губам от звука этого имени… не то что жестокое, беспощадное, словно свист клинка: Зигмунд! Зигмунд! Зигмунд!
Юлия невольно вздрогнула, и Ржевусский повернулся:
– Тебе холодно? Погоди, я сейчас согрею тебя так, что… Но сначала съешь вот это.
Он подал ей какой-то сухой листок, свернутый трубочкой.
– Что это? – спросила она, вдыхая приятный, пряный аромат и нащупывая два орешка, завернутых в листок.
– Здесь горький лунд с листьями бетеля. Мне дал его один индиец, чтобы слова, которые я сейчас произнесу восемь раз, нашли путь к сердцу женщины, которую я вожделею. Ну, съешь это, прошу тебя.
Юлия послушалась, и когда она медленно катала во рту орешки, Ржевусский так же медленно шептал:
– Ад эле лах нахо дев сувохора. Ад эле лах нахо дев сувохора. Ад эле…
Может быть, слова были и не те, может быть, Юлия чего-то и не расслышала, однако по мере того, как рот ее наполнялся терпким, горьковатым вкусом, лоно наполнялось горячей влагой ожидания. Она нетерпеливо задвигалась на своем ложе.
Лицо Ржевусского склонилось к ней, а влажные губы его прошептали:
– У арабов и персов есть дивная книга «Китап-у лаззат ун-нисса» – «Книга о прелести женщин». Это уроки любви, искусства наслаждения. Если двое следуют на ложе страсти урокам этой книги, они взойдут на вершины блаженства. Я зову тебя пойти со мною, от ступеньки к ступеньке. Ты готова?
Юлия медленно опустила ресницы. Больше всего на свете ей хотелось предаться любви. Ей не нужны были сейчас никакие ступени, только одно прикосновение – и она изольется в восторге! Но, верно, не зря «парижский бедуин» дал ей сие снадобье, вяжущее рот и обрекающее женщин на немоту и согласие со всем, что приготовил для них мужчина, – пусть даже существо их кричит от желания. Итак, она кивнула в знак согласия, и пытка страстью началась.
– Накануне соития, – размеренно проговорил Ржевусский, словно читая наизусть дивные стихи, – чувственность женщины расположена в уголках ее губ. Необходимо нежно касаться и ласкать губами ее рот, и тогда женщина опьянеет страстью.
Он сделал это – и Юлия опьянела страстью.
– На подступах к соитию, – говорил Ржевусский, – женское вожделение ищи на внутренней стороне колена. Если нежно и медленно гладить это место, женщина будет соблазнена.
Он сделал это – и Юлия была соблазнена.
– На подступах к соитию желание женщины таится в ее бедрах. Если слегка поцарапать ногтями ее бедра, она начнет желать любовного исхода.
Он сделал это – и Юлия возжелала любовного исхода.
– На подступах к соитию страсть женщины прячется в кончиках груди. Если мужчина возьмет соски пальцами и нежно сожмет их, то лоно женщины наполнится до краев.
Он сделал это – и лоно Юлии наполнилось до краев.
Спина горела – так извертелась, изметалась Юлия на своем ложе. Колени дрожали от напряжения. А он? Не надоело ли ему столь долгое ожидание? Поймав ее тревожный взгляд, Ржевусский понимающе улыбнулся:
– Не бойся. Я смазываю свое орудие смесью одного дирама корицы, гвоздики, шафрана, слюногона, мускуса и очищенного меда. Это продлевает мою готовность к соитию.
«То есть ты можешь ждать бесконечно? А я?!» – хотела выкрикнуть Юлия, но губы по-прежнему не повиновались ей, а тело оставалось во власти этого безумного любовника, который уже не вел, а насильно гнал истомившуюся женщину по ступеням блаженства, сходного с мучением.
– На подступах к соитию, – провозгласил неумолимый Ржевусский, – похоть женщины находится у нее на животе. Если мужчина слегка поцарапает его ногтем, обрисовывая круги, лоно женщины вновь сделается влажным и горячим.
Он сделал это – и лоно Юлии вновь заполнилось горячей влагою.
– На подступах к соитию нетерпение женщины бьется на внутренней стороне ее бедер. Необходимо нежно касаться и ласкать пальцами это место, и тогда женщина закричит, даже если рот ее закрыт кляпом.
Он сделал это – и Юлия наконец превозмогла путы немоты, закричала, застонала.
– Перед самым началом соития, – эхом простонал Ржевусский, – весь пыл женщины сосредоточился в междуножье и любовный исход вызывается мужским орудием. Если мужчина возьмет орудие рукою и… и… женщина больше не станет ждать! О небо… ты… что ты?..
Он больше ничего уже не говорил – только испускал протяжные стоны. А Юлия наконец замерла, тяжело дыша, с трудом опустив дрожащие колени, более измученная и опустошенная, чем насладившаяся, понимая, что просто изжила, перетерпела наслаждение… и в медленно трезвеющем разуме ее возникла очень простая мысль: «Чего ради я так долго ждала?!»
* * *
Кажется, Юлия незаметно для себя задремала, потому что ленивый голос Ржевусского заставил ее резко вздрогнуть:
– Женщина создана из мужского ребра и не может существовать без мужчины. Даже если вы посадите ее на спину слона, она все равно будет развратничать! Тебе хорошо было со мной?
Ну что ответить обнаженному мужчине, который безответно гладит твое голое бедро, не понимая, что теперь это не вызывает ничего, кроме щекотки? Вот странно: к Зигмунду ей хотелось прижаться вновь и вновь, хотелось никогда не разъединять их слитые страстью тела… И Юлия едва не всхлипнула от еще не изжитого разочарования и злости: да неужели она обречена сравнивать всех мужчин с тем, первым, ненавистным?!
– Хорошо, – отозвалась она с покорным вздохом – и невольно передернулась от его ленивой усмешки.
– Да, я успел кое-чему научиться за пятнадцать лет, минувших с тех пор, как мы с Валевским впервые прошлись по Пигаль.
Юлия едва не ахнула:
