– У меня с Ольгой – хорошо, у Тимура, моего сына, с Димой… честно говоря, не очень. Не то чтобы они враждовали, но… Понимаете, когда мальчик видит рядом со своей матерью чужого мужчину, а не своего отца, у него часто возникает чувство ревности. Ребенку кажется, что у него, хоть и на время, забирают маму, а для детской эгоистической натуры это очень тяжело. Ведь мать, воспитывающая ребенка без отца, должна компенсировать ему недостаток отцовской любви и внимания. То есть, она или должна полностью принести себя в жертву сыну, отказавшись от личной жизни, или быть готовой к тому, что рано или поздно услышит упрек в том, что она плохая мать. Мы с Димой оказались заложниками своей родительской любви. Пока дети были маленькие, нас никто и никогда не видел вместе, хотя я была уже давно свободна, а Димин брак существовал только формально. Он так никогда и не решился на развод… А потом, когда Мила заболела, он ухаживал за ней… Она умерла очень рано, еще пятидесяти ей не было… Я приходила к ней незадолго до смерти. Она, конечно, знала о наших с Димой отношениях, и мне хотелось услышать… что она по этому поводу… понимаете… ведь говорят, что все болезни от нервов… если она переживала, что у ее мужа была другая женщина, хотя и сама… в общем, мне надо было получить от нее отпущение грехов.
– И она… вас приняла?
– Да. Я даже не ожидала, но она сказала, что благодарна мне за то, что я смогу дать Диме то, что не сумела она: «Он ведь хороший человек и заслужил в жизни большего, чем имел. С тобой он будет счастлив…» Она поцеловала меня на прощание, и я ушла со спокойной душой. Мила умерла через несколько дней.
– А ваш сын, как он все-таки принял отчима?
– К тому времени Тимур был уже взрослый, так что проблема как бы решилась сама собой. Когда ему исполнилось восемнадцать, он поехал в Джамбул к своему отцу. Там его приняли очень хорошо. У моего первого мужа уже давным-давно была другая семья, и росло трое детей. Безусловно, он был счастлив, что больше не надо платить алименты. Хотя, говоря честно, он и не платил их никогда в полном объеме. Оформился на минимальный оклад, а остальное зарабатывал по черному. Я его не осуждаю – ведь у него были другие дети, его вторая жена не работала. Знаете ли, мусульманские жены сидят все больше дома. Отец Тимура – татарин, и во второй раз он уже не рискнул брать «чужую», а женился на девушке из «своих». Мне совершенно чужды националистические идеи, но иногда рациональное зерно в них есть… то есть, не в самих идеях, а в том, что гораздо легче уживаться вместе людям с аналогичными традициями, чем приспосабливаться и доказывать друг другу правильность своих представлений о жизни. Опять же, я не хочу никого осуждать, но проще быть хорошим отцом один раз за восемнадцать лет, чем в ежедневной рутине заниматься скучным и неблагодарным процессом воспитания. Часто дети любят своих «воскресных пап» больше, чем мам, с которыми они живут. Пока они не могут отделить парадную сторону жизни от будней. С папой все красиво – парк, мороженое, кино, а с мамой – уроки, уборка квартиры, вчерашний суп. Так и получилось у нас. Погостив немного в семье отца, Тимур вернулся в Томск совсем другим человеком. Он пытался все время противопоставлять своего отца и Диму. Например, говорил: «Папа умеет зарабатывать деньги, он возьмет меня к себе, и я ему буду помогать. А вот твой Дима как был лопухом, так и остался. К чему все его дипломы, если они не приносят денег?» Мне с трудом удалось уговорить его не бросать институт, но он продолжал на праздники и каникулы ездить в Джамбул и «крутить», как он сам говорил, делишки. У него появились деньги, он стал модно одеваться, на пятом курсе купил себе старенькие «Жигули». Получается, все прекрасные идеалы, которые я пыталась в него вложить с детства, были перечеркнуты единственной встречей с отцом, которому он никогда не был до этого нужен. Я не говорю, что надо жить в нищете или что духовная пища может заменить органическую. Но жизненные приоритеты… Для нас с Димой они были совсем другими… К тому же, и он, и я оказались однолюбами…
«Насчет Димы надо бы хорошенько проверить», – подумала Алина и вслух поинтересовалась:
– А Мария Петровна? Она замуж еще выходила или был у нее кто-нибудь? Такая красавица вряд ли могла остаться без мужского внимания…
– Я бы сама не поверила, если бы не знала наверняка – у нее никого не было. Она мне сама сказала, что после Диминого отца не смогла смотреть ни на одного мужчину…
«Это после старого больного политзаключенного? Интересно, каким же он был, что затмил для молодой женщины всех на свете?…» – задумалась Алина.
Глава 18
Курск, лето 1943 года
«Любимый сыночек Дитмар!
Не беспокойся о моем здоровье – последние дни стало намного легче, я уже прогуливался возле больницы. Правда, еще с помощью медсестрички. У нас стоит чудесное лето. Кардиологическая клиника расположена неподалеку от озера, из окна палаты видны Альпы, кругом тишина, покой, божья благодать. Даже не верится, что где-то гремят выстрелы и идет война. Куда больше, чем здоровье, доставляет мне беспокойство то, что ты так далеко и неизвестно, когда мы увидимся. Я уверен, что скоро завершится победоносный поход великого рейха, и ты вернешься домой.
Всегда твой, папа.
P.S. У Хорста Ульриха и его команды все по-прежнему. Эксперименты продолжаются успешно».
Дитмар сложил листок бумаги обратно в конверт и задумался. Резкие повороты судьбы и высылка на Восточный фронт гораздо большим ударом оказались для его немолодого отца, чем для него самого. Отцовское сердце не выдержало – следующей ночью после известия из датского «Лебенсборна» профессор Бауэр был госпитализирован в больницу с инфарктом. К счастью, помощь подоспела вовремя, и профессора удалось спасти. Теперь он уже находится в реабилитационной клинике в живописном баварском предгорье. Пишет каждый день письма своему дорогому сыночку. Понятное дело, что никакой интересной информации он сообщить не может – иначе письмо будет уничтожено цензурой. Наоборот, он старательно пичкает письма патриотическими лозунгами и прославлениями тысячелетнего рейха и великого фюрера.
Дитмар усмехнулся: «Теперь уже никакие заверения в преданности и лояльности не смогут повернуть события истории вспять, в частности – вернуть меня в далекую от войны датскую глушь. Отец понимает это своим незаурядным умом, но его растерзанное сердце надеется на чудо. На чудо… Да, будет большое чудо, если удастся вернуться живым из этой человеческой мясорубки… Будь, что будет… Изменить все равно уже ничего невозможно… Отца только жаль… Не помню, чтобы он называл меня когда-нибудь „сыночек“ или „мой любимый“… Что это? Старческие проявления родительской любви или… или предчувствие разлуки навсегда?…»
Дитмар осторожно встал, придерживая очки. Это последняя пара – надо беречь как зеницу ока, иначе он – слепой. С детства близорукий парнишка привык иметь под рукой запасные очки, а тут в полях и лесах незнакомой чужой страны, где их возьмешь?
Тишина… если закрыть глаза, то можно представить себя во дворе дома. Точно так же стрекочут кузнечики, пахнет трава, щекочут кожу забавные муравьишки. Точно так же пригревает солнышко и моросит слепой дождик. Точно так же стучит где-то дятел… Сколько же лет он прочит мне прожить? Нет, похоже, так долго не получится. Ведь тишина-то не простая. Это затишье перед боем… Перед боем, который может стать последним. Или предпоследним… В общем, это все равно, когда не знаешь за что и за кого воюешь… За Великую Германию? За истеричную шайку Гитлера?
Получается, что просто за право и возможность вернуться к себе домой…
– Не помешаю? – тихо спросил Эдвард Штраус, рядовой из соседней роты, присаживаясь рядом.
Дитмар молча кивнул, хотя не очень любил, когда кто-то вклинивается в его размышления. Он ценил минуты, которые удавалось провести в тишине и уединении. Только тогда он мог расслабиться и чувствовать себя прежним беззаботным «книжным» мальчиком, профессорским сынком и… любовником страстной Ангелы Вайс. Хотя, сейчас разве скажешь – было это все на самом деле или просто приснилось в лихорадочном сне?
Эдвард – пожалуй, один из немногих в теперешнем окружении, кто не вызывал у Дитмара чувства отвращения. Кажется, он попал на фронт прямо со студенческой скамьи. Во всяком случае, их явно что-то роднило и притягивало друг к другу.
– Курить будешь? – спросил Эдвард, протягивая ему пачку из солдатских припасов.
– Спасибо, но пока не тянет. Лучше и не начинать – все равно привыкнуть не успею… – пессимистично разъяснил Дитмар.
– Сразу видно, что ты не так давно на передовой. А вот я смотрю на жизнь по-другому. День прожит – и спасибо. Поэтому надо успеть все, что возможно, сделать за день. Я уже второй год воюю, пока проносит…
– Такое впечатление, что ты играешь с судьбой, – отозвался Дитмар. – Не боишься в один прекрасный день оказаться проигравшим? На кон ведь поставлена жизнь…
