Гремевшая из приемника музыка закончилась, и пока диктор комментировал ее, а потом принялся объяснять следующий концерт — си-минор Брамса, я постучала в переплет двери, надеясь, что кто-нибудь откликнется, пока снова не грянет музыка. Из глубины подвала показалась Рамона. На ней был темно-бордовый свитер поверх белой блузки, воротничок который торчал наружу, заколотый антикварной брошью, и шерстяная юбка-шестиклинка из неброской серой шотландки с едва заметной темно-бордовой полосой. Преследуя свои цели, я решила не упоминать с ходу о зеленой юбке и туфлях, принесенных с собой.
— Тони? — спросила она.— Ах, это вы?
В руке у нее было рваное голубое махровое полотенце, которое она бросила на стул.
— Мне показалось, что кто-то постучал. Но из подвала не видно — кто.
Рамона мимоходом выключила радио и распахнула дверь, приглашая войти.
— Тони таскает сумки из гаража. Мы только что с рынка. Присаживайтесь. Хотите кофе?
— С удовольствием, если можно.— Я отодвинула брошенное на стул полотенце и, сев, разложила перед собой юбку и туфли. Я видела, что хозяйка рассматривает вещи, но никак на это не реагирует.
— Разве Тони сегодня не учится? — поинтересовалась я.
— У него был зачет. Тони с ним быстро справился и его отпустили. Он записан сегодня на прием к терапевту.
Я наблюдала, как Рамона движется по кухне, доставая чашки и блюдца. Ее прическа была превосходна при любом повороте головы. Я же подстригалась сама и то — один раз в полтора месяца, пользуясь маникюрными ножницами и парой зеркал. Парикмахеры из салона в ужасе бледнели, оглядывая мою прическу, и спрашивали: «Кто это сделал?» Мне бы тоже хотелось таких великолепных волн на голове, как у Рамоны, но это — не с моими волосами.
Рамона налила две чашки кофе.
— Мне, наверное, сразу же следует вам кое-что сказать,^— начала она и замолкла, доставая керамический молочник из шкафа и наполняя его молоком. Потом она поняла, что я жду продолжения, и слабо улыбнулась.
— Джон Даггетт звонил сюда в понедельник вечером и попросил к телефону Тони. Я было спросила его номер телефона, но потом мы с Феррин решили, что все это ни к чему. Это, вероятно, вряд ли имеет отношение к делу, но я подумала, что вам не помешает знать об этом звонке.
— Почему вы так думаете?
— Я вычеркнула его номер из списка. Хочу забыть все, что с этим связано.
По спине у меня пробежал озноб, как будто меня ущипнули за болевую точку. Что-то здесь было не так, но я не могла понять — что.
— А зачем вы все это рассказываете? — спросила я.
— Я подумала, что вы проследили за всеми событиями, происшедшими с Даггеттом на протяжении недели.
— Но я не собиралась говорить вам об этом.
Щеки Рамоны вспыхнули.
— Мэрилин Смит позвонила мне и все сказала.
— Но как Даггетт узнал, где вас найти? Во время нашей беседы в субботу он не имел представления, где находится Тони, и у него наверняка не было ни вашей фамилии, ни телефона.
— Не знаю, как он все это узнал. Да и какое это имеет значение?
— Но, может быть, вы договорились встретиться с Даггеттом в пятницу вечером?
— Зачем мне это нужно? — спросила она.
Я уставилась на нее. Наконец до нее дошло, что я имела в виду.
— Но в пятницу я весь вечер была дома.
— А кто это может подтвердить.
— Это абсурд! Спросите Тони. Он знает, что я была дома. Вы можете проверить это сами.
— Именно это мне и хотелось бы сделать,— ответила я.
Тони поднялся по деревянной лестнице с двумя большими хозяйственными сумками в руках. Он удивился, что входная дверь, которую он оставлял распахнутой, почему-то закрыта.
— Тетя Рамона, помогите мне.
Рамона подошла к двери и открыла ее. Тони увидел и меня, и зеленую юбку почти одновременно. Мальчик удивленно взглянул на тетку. Но выражение лица Рамоны оставалось непроницаемым, она сразу же нашла себе дело, освобождая стол от консервных банок, чтобы Тони мог поставить на него одну из сумок. Другую сумку она взяла сама, и поместив ее на рабочий стол, покопалась в ней и извлекла коробку с мороженным.
— Это лучше побыстрее убрать,— пробормотала Рамона и направилась к холодильнику.
— Что вы здесь делаете? — обратился ко мне Тони.
— Интересуюсь, как ты себя чувствуешь. Тетя сказала, что у тебя в понедельник вечером болела голова.
— Да нет, все было в порядке.
— Что ты думаешь по поводу похорон?
— Сборище чудаков,— ответил мальчик.
— Давай спустим сумки вниз, малыш,— предложила тетка. Они вдвоем начали таскать их в подвал, а я в это время наслаждалась кофе. Трудно сказать, специально ли Рамона отвлекала внимание Тони, но впечатление складывалось именно такое.
— Вам помочь? — поинтересовалась я.
— Мы справимся,— последовал ответ.
— Кто была та женщина, что свихнулась на похоронах? — спросил Тони.
Как видно, Ловелла произвела неизгладимое впечатление на всех, кто там присутствовал.
Рамона держала большую пластмассовую бутылку с какой-то жидкостью.
— Засунь в холодильник, пока ты здесь,— попросила она.
Тетка разжала руки за мгновение до того, как Тони успел как следует ухватить бутылку, и ему пришлось изрядно изловчиться, чтобы поймать ее и не дать опрокинуться. Не нарочно ли она это сделала? Тони ждал ответа, и я кратенько рассказала ему историю Ловеллы. Это, конечно, были своего рода сплетни, но я видела, как оживился Тони, и надеялась, что завладела его вниманием.
— Жаль перебивать вас, но у Тони есть еще кое-какая работа по дому. Конечно, вы можете допить свой кофе.— Своим тоном она явно намекала, что мне пора убираться.
— Что ж, надо ехать в контору,— сказала я, поднимаясь и глядя на Тони.— Не можешь ли ты проводить меня до машины?
Мальчик взглянул на Рамону, но та отвела взгляд. Тетка не возражала. Тони кивнул головой в знак согласия.
Он открыл дверь и придерживал ее для меня, пока я собирала юбку и туфли, стоя спиной к хозяйке.
— Совсем забыла. Это, случайно, не ваше?
— Безусловно, нет,— ответила она мне, а Тони попросила: — Не задерживайся.
Мне показалось, Тони собирался что-то ответить, но только пожал плечами. Он последовал за мной на крыльцо, вниз по ступенькам, вокруг дома… Тропинка была выложена камнем и странным образом размечена через определенные расстояния.
— У меня вопрос,— сказала я, когда мы подошли к машине.
Он посмотрел на меня с интересом, но не без опаски.
— Мне сказали, что в пятницу вечером у тебя болела голова. Ты не помнишь, долго ли продолжалась боль?
— В пятницу вечером? — дрогнувшим от удивления голосом переспросил Тони.
— Именно так. Разве у тебя не было головной боли?
— Кажется, нет.
— Вспомни,— настаивала я,— подумай.
Тони с тревожным видом задумался, пытаясь припомнить. Я наблюдала за ним, читая язык мимики и жестов, видя, какую он чувствует ответственность за то, что от него ожидают. Я молча ждала, давая ему возможность сосредоточиться.
— Думаю, что голова болела в тот день, когда я вернулся из школы, но потом все прошло.
— В котором часу это произошло?
— Поздно. Ночью. Может быть, в два часа или полтретьего, что-то около этого.
— Почему тебе запомнилось время?
— Тетя Рамона приготовила мне на кухне пару бутербродов. Когда у меня так сильно болит голова, я ничего не ем, поэтому, как только боль прошла, я здорово проголодался. В кухне я и взглянул на часы.
— А какие были бутерброды?
— Что?
— Меня интересует, какие бутерброды были приготовлены?
Тони пристально смотрел на меня. Прошло несколько секунд.
— Булочки с мясом,— ответил мальчик.
— Спасибо. Это важно.
Я открыла дверцу машины, бросила на сиденье юбку и туфли, села. Рассказ Тони совпадал со словами тетки. Единственное, что не внушало доверия,— булочка с мясом, которая, вероятно, была плодом фантазии или желаний ребенка.
Я завела машину, развернулась и направилась к воротам. В зеркале заднего вида мелькнула фигура мальчика, направлявшегося к дому.
ГЛАВА 22
Жизнь показывает, что когда дело не ладится, человек предпринимает многочисленные действия, часто абсурдные и нелогичные — лишь бы только не сидеть сложа руки. Вот почему по дороге в город я сделала большой крюк, побывав на стоянке автоприцепов в надежде найти Ловеллу. Поскольку я не считала себя тупицей, мне было очевидно, что все попытки ознакомить чуть ли не весь город с зеленой юбкой и замшевыми туфлями на высоком каблуке были абсолютно бесполезным мероприятием. Вряд ли кто-нибудь признает свою причастность к ним. А если и признает, что из этого? Вещи ничего не доказывали. Никто не расколется и не пустится в откровения от одного взгляда на них. Но этот опрос населения давал мне возможность хоть что-то предпринимать, он успокаивал меня тем, что я все-таки работаю и достигаю каких-то результатов — неважно, насколько они были значительны.
