— Нет необходимости,— ответил Джон.
Его поцелуй был трепетным.
Мы вскоре ушли.
ГЛАВА 21
Я приехала в офис в 9 часов. Дождевые тучи собирались над горами, уплывая на север. Небо было бледно-голубое, как подсиненные простыни. Я открыла дверь на балкон, подняла руки, сделала несколько покачивающих движений, так любимых футбольными тренерами. «Да простит нас Господь, Камелия Робб»,— подумала я,— засмеялась и пошла посмотреться в зеркало. Бесстыдно гримасничая, осмотрела себя. Удивительная грация. Хорошо проведенная ночь изгоняет все проблемы. Я чувствовала себя энергичной и вдохновленной.
Я поставила кофе и принялась за работу, печатая на машинке последние заметки по делу, в деталях записывая разговоры с Билли и Корал. Полицейские и частные детективы всегда завалены кучей писанины. Записи должны иметься относительно каждой детали события, и изложены они должны быть так, чтобы тот, к кому может перейти дело, имел отчетливое и полное представление о расследовании, проведенном по тому или иному факту. К тому же частный детектив сам должен за все платить и накапливать массу бумаг: вести учет рабочего времени и расходов, периодически подводя итоги, чтобы сходились концы с концами. Мне больше нравится живая работа. Если б я испытывала склонность проводить целые дни в кабинете, склонившись над бумагами, я б устроилась на работу в страховую компанию по соседству. Скука составляет 80 процентов рабочего времени страховых агентов, а я выдерживаю не более часа из десяти.
В половине десятого я созвонилась с Барбарой Даггетт и сообщила ей, что отослала с сегодняшней почтой счет на ее имя. Может быть, этого и не стоило делать, счет пришел бы по назначению, но на всякий случай я позвонила, речь все-таки шла о деньгах, будь они прокляты. Барбара рассчитывала на самое лучшее обслуживание — так пусть она его и получит. Приведя в порядок документы, я заперла кабинет, забрала зеленую юбку и туфли, спустилась к машине и отправилась к Мэрилин Смит. Я почувствовала себя Принцем с туфелькой в руках, разыскивающим Золушку.
Выехав на шоссе, я направилась на север, вдыхая свежий после дождя воздух. До Колгеита было всего пятнадцать минут езды, но этого было достаточно, чтобы осмыслить события прошедшей ночи. Джон оказался в постели большим выдумщиком — забавным и изобретательным. Мы вели себя, как дети: постоянно что-то жевали, рассказывали анекдоты и жуткие страсти, в перерывах между всем этим предаваясь любви, которая нас и волновала, и радовала. Мне казалось, что я была знакома с Джоном в прежней жизни, и это была повторная встреча, полная щедрости и страсти. Джон раскрепостился, ведь его никто не критиковал и не упрекал, и я не отстранялась от его ласк, как от прикосновений склизняка, к чему он привык дома. Я не задумывалась, к чему все это приведет, и не волновалась по этому поводу, в полной уверенности, что будущее само разрешит все проблемы, и нужно принимать вещи такими, каковы они в данную минуту.
За этими мыслями я, конечно, проехала свой поворот и, опомнившись, сбавила скорость, беззлобно себя ругая, доехала до перекрестка и повернула назад.
Только к десяти часам я добралась до дома Смитов. Велосипеда, который стоял раньше у крыльца, не было. Апельсиновые деревья, облетевшие от старости, сохраняли аромат зрелых плодов, распространяя вокруг себя чудесный, дурманящий запах. Я поставила машину на площадке из гравия, позади небольшого фургона и осмотрелась по сторонам. Задний дворик был завален разным хламом: выброшенными упаковками от пищевых продуктов, какими-то лохмотьями, школьными тетрадями, собачьей шерстью.
Я позвонила. В холле никого не было, кроме привязанной к двери охотничьей собаки золотистого цвета. Она скребла когтями по голому полу, жизнерадостно гавкая. Собака извивалась всем телом, как рыба на крючке.
— Я к вашим услугам.
Я обернулась на голос. На крыльце стояла Мэрилин Смит в свободного покроя рубашке, промокших джинсах и соломенной шляпе. На ней были садовые перчатки из козлиной кожи и ярко-желтые пластиковые башмаки, облепленные грязью. Когда Мэрилин разглядела, что пришедшей была я, выражение приятно-вопросительной благосклонности на ее лице сменилось на плохо скрываемое недружелюбие.
— Я работаю в саду,— сообщила Мэрилин, как будто сама я ни за что бы не догадалась.— Если хотите побеседовать, то вам придется тоже пройти в сад.
Я последовала за Мэрилин на промоченную дождем лужайку. Мэрилин в смятении вертела в руках лопату.
— Видела вас на похоронах,— начала я.
— Уэйн настоял, чтобы я пошла,— отрывисто произнесла хозяйка, оглядываясь через плечо.— Кто была та пьяная женщина? Она понравилась мне.
— Ловелла Даггетт. Она считала, что с их браком все в порядке, но оказалось, что Даггетт не развелся с первой женой.
Мы подошли к небольшому участку, занятому овощами. Мэрилин пробралась между двумя рядами мокрого винограда. Сад еще не отошел после зимы, едва проклюнулись листочки брокколи, цветной капусты, тыквы, обещая вырасти в широкие лопухи. Мэрилин до моего прихода занималась их прополкой. Повсюду лежали груды выдернутых сорняков. Дальше по ряду земля была вскопана и тяжелые слежавшиеся пласты разрыхлены.
— Не слишком ли мокро для прополки?
— Почва здесь глинистая, если она высохнет, пропалывать будет невозможно,— ответила Мэрилин.
Она сбросила перчатки и начала втыкать подпорки для гороха, упавшие во время дождя. Растения были подвязаны белыми лентами, которые резко контрастировали с нежной зеленью просыпающегося сада. Я извлекла принесенные туфли и юбку.
— Узнаете?
Она мельком взглянула на вещи и натянуто улыбнулась.
— Уж не убийца ли их носил?
— Возможно.
— Вы добились успехов с тех пор, как я в последний раз вас видела. Три дня назад об убийстве никто даже и не думал.
— Мне за это платят,— ответила я.
— Может быть, это Ловелла, узнав, что Даггетт — двоеженец, убила его?
— Все может быть,— сказала я.— Хотя вы все еще не ответили конкретно, где ж вы были той ночью.
— Но я же говорила. Я находилась дома. Уэйн был в конторе, но ни у одного из нас нет свидетелей, которые подтвердили бы это.— К Мэрилин вернулся ее шутливый тон, мягкая и доброжелательная манера.
— Я хочу поговорить с вашим мужем.
— Запишитесь на прием. Он в офисе, вы можете туда пройти.
— Мэрилин, я вам не враг.
— Но говорите так, как будто это я убила Даггетта,— возразила она.
— Ах, вот что вы имеете в виду!
— Вы подозреваете меня. Но у вас слишком мало доказательств.
— Но я знаю того, кто видел женщину. А это существенно. Не так ли? Пока я провожу предварительную работу, разгребаю мусор.— Это был, конечно, блеф с моей стороны. Трудно было поверить, что служащий отеля мог разглядеть кого-то там в темноте.
Улыбка Мэрилин потускнела:
— Я не желаю с вами разговаривать.
Я подняла руки вверх, сдаваясь, как если б она наставила на меня пулемет.
— Ухожу, но хочу предупредить: я очень настырна. У меня такое предчувствие, что все это доставит вам немало хлопот.
Уходя, я не спускала с нее глаз, особенно с заляпанной грязью тяпки, которой она работала. Я решила, что не стоит поворачиваться к ней спиной.
Юбку нужно было показать Барбаре Даггетт, но по дороге в город находился еще дом Уэстфоллов, куда я и завернула. Низкая каменная стена, окружавшая усадьбу, от непрекращавшегося дождя стала темно-серого цвета. Миновав ворота, я, как и прежде, поставила машину около дорожки, в тени густого плюща. Под сенью плюща скрывались восемь построек в викторианском стиле, и солнечный свет едва проникал сквозь его густые ветви. Я заперла машину и направилась к главному входу. Стволы дубов, прихваченные морозом, были покрыты наростами, такими же зелеными, как окислившаяся медь на крышах. По углам здания высились пальмовые деревья. Ливень охладил воздух и наполнил его влагой.
Парадная дверь была приоткрыта. Зайдя в холл и бросив беглый взгляд в кухню, я обнаружила, что задняя дверь была тоже незаперта. На конторке стоял портативный приемник, из которого доносилась увертюра к «1812-ому году». Я дернула шнур колокола, грохот которого можно было сравнить с пулеметными очередями. Но даже на эти громовые удары никто не вышел.
Спустившись с парадного крыльца, я обошла вокруг дома и заглянула внутрь. Как и все помещения, кухня была обновлена, хозяева модернизировали ее, сохранив, тем не менее, викторианский дух. Стены были оклеены фотообоями на растительную тематику: разные ивы, дубы и папоротники.
В комнате никого не было. Дверь налево была открыта, а продолговатая тень за нею означала, что там могла находиться лестница в подвал. Две большие хозяйственные сумки стояли на кухонном столе — очевидно, их собирались спустить вниз. Электрокофеварка была включена в сеть. Пока я рассматривала все это, на кофеварке вспыхнул сигнал готовности. Запахло кофе.
