«скверной шуткой. То, что марксисты утверждали сто лет тому назад и что в то время абсолютно не соответствовало действительности, сегодня уже реальность. Капиталисты становятся все богаче, в то время как рабочий класс нищает».
Глобальная конкуренция пропускает «людей через мясорубку» и уничтожает сплоченность общества [31].
Свои взгляды меняют не только инакомыслящие интеллектуалы вроде Туроу, Рейча и Луттвака. Люди, на практике вовлеченные в экономическую и политическую жизнь, тоже явно сомневаются в правильности господствующей тенденции и задаются вопросом, не слишком ли далеко политика уже оторвалась от экономики. Сенатор–республиканец Конни Мэк, к примеру, немало способствовал принятию нового законодательства как председатель сенатского комитета по экономике, но весной 1996 года признал, что «трудолюбивые американцы полны справедливого скептицизма»; «они чувствуют, что что–то прогнило» [32]. А Алан Гринспен, который как глава Федерального резервного банка Нью–Йорка всегда осуждал любые перераспределительные шаги в государственной политике, на слушаниях в Конгрессе предостерегающе заявил, /167/ что растущее неравенство стало главной угрозой американскому обществу [33]. Эффектный поворот на сто восемьдесят градусов совершил Стивен Роуч, главный экономист в Morgan Stanley, четвертом по величине инвестиционном банке Нью–Йорка. Книги и исследования Роуча менее чем за десять лет сделали ему имя в стратегии управления. Выступая в телевизионных ток–шоу, в университетах, в Конгрессе и на эксклюзивных семинарах для менеджеров, он последовательно отстаивал сокращение рабочей силы и гораздо более простую модель корпоративной организации. Но в четверг 16 мая 1996 года все корпоративные клиенты его банка получили письмо, в котором он, словно какой–нибудь католик–реформатор прошлого, публично отрекался от своих убеждений.
«Я годами превозносил рост производительности как некую высшую добродетель,
– писал он. –
Но должен признать, что, по зрелом размышлении, не считаю, что это привело нас в землю обетованную».
В своем письме Роуч сравнил реструктуризацию американской экономики с примитивной подсечно–огневой системой земледелия, при которой за непродолжительным периодом урожайности неизбежно следует утрата плодородия почвы, от которого зависит жизнь тех, кто ее обрабатывает. Частью данного образа действий является стратегия рационального управления и сокращения размеров. Если руководители американских корпораций в ближайшее время не сменят курс и не будут наращивать рабочую силу вместо того, чтобы лишать ее квалификации, стране не хватит ресурсов, чтобы удержаться на мировом рынке. «Рабочую силу, – подытожил Роуч, – нельзя выдавливать вечно. Тактика бесконечного сокращения рабочей силы и урезания реальной зарплаты – это в конечном счете рецепт индустриального вымирания» [34].
Как же перейти от сокращения к восстановлению? Критики вроде Роуча, Мэка и Рейча почти ничего на этот счет не предлагают, главным образом призывая топ–менеджеров принять во внимание долгосрочные социальные последствия своих действий. Но джинн уже выпущен из бутылки. «Горькая правда состоит в том, – прокомментировала «Файнэншл–таймс» новую инициативу Роуча, – что как раз акционерам и менеджерам сокращения выгодны. Ныне Уолл–стрит предпочитает не зарабатывать доллар, а экономить его на расходах». Держатели акций наглядно это продемонстрировали на Нью–Йоркской /168/ фондовой бирже на следующий же день после появления циркулярного письма от экономиста из Morgan Stanley. Руководство корпорации по производству пищевых продуктов ConAgra объявило, что в текущем году оно уволит 6500 сотрудников и закроет 29 своих фабрик. Только одна эта новость подняла цену акций ConAgra так высоко, что биржевая стоимость компании за 24 часа подскочила на 500 миллионов долларов [35]. Эта быстрая обратная связь между финансовым рынком и топ–менеджерами, соблазненными опционами на акции, только подстегнула борьбу за повышение эффективности и удешевление труда. Но даже если бы можно было устранить в США влияние стремления к краткосрочной выгоде на ход событий либо законодательным путем, либо путем переубеждения внутренних инвесторов, то и в этом случае вряд ли удалось бы повернуть вспять снижение зарплат и покупательной способности американских трудящихся. Ибо пока американская элита приходит в себя и размышляет об альтернативах, транснационалы давно уже начали ту же самую борьбу в других индустриальных странах ОЭСР. Европа и наиболее развитые страны Азии, по–видимому, намерены и впередь неуклонно следовать в кильватере капитализма американского образца, и ситуация с рабочими местами и заработной платой продолжает ухудшаться. Зачастую конкуренция на потребительских рынках является лишь косвенной причиной этого процесса. Механизм транснациональной сети действует быстрее.
«Что же еще осталось немецкого в Hoechst?»
Наглядной иллюстрацией захватывающего дух темпа глобальной интеграции является автомобильная промышленность. Сокращение рабочей силы и «рациональное производство» 1980–х были в данной отрасли только началом. С течением времени все большая доля производства в ней отводилась внешним поставщикам законченных модульных блоков: мостов, установок кондиционирования воздуха, приборных панелей и т.д. В результате сегодня на долю американских автомобильных заводов приходится лишь треть от общего объема производства, а остальное выполняют поставщики, которые /169/ сами вынуждены постоянно осуществлять рационализацию под давлением цен, устанавливаемых их клиентами. Этот новейший путь повышения производительности, в свою очередь, положил начало интеграции дешевеющей рабочей силы через все границы – не только государственные, но и между компаниями.
В наши дни в Германии полный производственный цикл проходят только автомобили класса «люкс». Новый «Фольксваген–поло», хоть и собирается в Вольфсбурге, более чем наполовину изготавливается за рубежом. Комплектующие для него поставляются из Чехии, Италии, Франции, Мексики и США [36]. Toyota уже производит за границей больше автомобилей, чем в Японии, а американская автомобильная индустрия уже не в состоянии обходиться без поставок от японских производителей [37]. Однако даже замена маркировки «сделано в Германии» на «сделано "Мерседесом"» не дает подлинной картины. Под давлением конкуренции разработчики повсеместно осознали, что они сэкономят кучу денег, если отдельные компоненты будут производиться компаниями, работающими совместно. Вместо 100 различных типов минигенераторов в автомашинах всех германских производителей используется не более дюжины. Но интеграция и упрощение на этом не заканчиваются: Volvo использует дизельные двигатели Audi венгерского производства, Mercedes покупает шестицилиндровые двигатели для своего нового микроавтобуса «виано» у Volkswagen и даже аристократичная Rolls–Royce устанавливает в свои традиционные кузова «начинку» от BMW.
В то же время крупные корпорации непрерывно формируют альянсы, совместные предприятия и объединенные компании, максимизирующие прирост эффективности. Volkswagen совместно с Audi поглотила испанскую корпорацию Seat и лидера восточноевропейского рынка Skoda. BMW купила крупнейший британский автомобильный концерн Rover, a Ford поглотил Mazda, четвертого по величине производителя Японии. Завод к югу от Лиссабона, принадлежащий Ford и Volkswagen, изготавливает лимузины, продаваемые под двумя разными названиями: «форд–гэлэкси» и «фольксваген–шаран». То же самое делают Fiat и Peugeot. Малолитражки Chrysler, изготавливаемые в Таиланде компанией Mitsubishi, а в Нидерландах совместно Mitsubishi и Volvo, продаются в США под американской торговой маркой. /170/
Так автомобильная промышленность плетет свою замысловатую всемирную паутину, подвижность и гибкость которой достойны ее продукции. Собственно производители – не более чем одна из расходных статей, бесправные пешки, которые можно в любой момент убрать с доски. Между 1991 и 1995 годами в автоиндустрии одной только Германии было ликвидировано более 300 000 рабочих мест, тогда как годовой объем производства оставался примерно на том же уровне. Конца этому не видно.
«Мы планируем с настоящего времени по 2000 год ежегодно повышать эффективность на шесть–семь процентов
, – сообщает шеф европейского отделения Ford Альберт Касперс. –
Сегодня нам для производства "эскорта" требуется 25 часов. К 2000 году этот показатель должен быть снижен до 17,5 часов».
Больше автомобилей, меньше рабочей силы – этот лозунг принят на вооружение и в Volkswagen. По словам финансового директора компании Бруно Адельта, ожидается, что всего за четыре следующих года производительность возрастет на 30 процентов при ежегодной ликвидации от 7000 до 8000 рабочих мест. Совет директоров VW довел до сведения акционеров, что за тот же период доход с оборота увеличится в пять раз [38].
