В теории оккупация Японии должна была осуществляться силами всех победивших стран, на практике этим занимались почти исключительно одни американцы. В Вашингтоне существовала Дальневосточная комиссия, но она находилась слишком далеко от места действия, чтобы выполнять какие-то функции, кроме неопределенного контроля. В Токио работал Союзный совет по Японии, но вскоре его — после отказа русским в праве оккупировать половину Хоккайдо — парализовал антагонизм между американцами и СССР.
В Японии присутствовали контингенты Великобритании и Австралии, среди которых было много людей со знанием японского языка, но они представляли собой чисто символические силы на фоне американцев, занявших подавляющую часть 2800 военных баз. Реальная власть сконцентрировалась в руках одного человека — генерала Дугласа Макартура, назначенного Верховным главнокомандующим союзных держав. Тщеславный и мечтательный, он имел сильное, хотя и романтичное чувство исторического момента и с энтузиазмом воспринял выпавший ему шанс объединить роли героя-крестоносца и последнего из сегунов. Собственная позиция поставила его перед парадоксом: он мог сделать Японию демократичной только с помощью приказа. Японцы были побеждены, но если бы они не захотели сотрудничать, это бы помешало достижению главной цели. Цензура была запрещена, однако Верховный главнокомандующий ретиво возбранял все, что могло поощрять милитаризм, — от кен-до до кабуки.
Надменный, театральный стиль поведения Макарту-ра позволил ему, подобно императору, обращаться напрямую к японскому народу и помог справиться с нехваткой говорящих по-японски людей. Тем не менее в основном он опирался на существовавший государственный аппарат. Он намеревался снизить численность военных (167 035 человек) и политической элиты (34 892 человека). Макартур считал, что такое количество людей не нужно ни ему самому, ни Японии, но под «чистку» попали только 1809 чиновников и 1898 бизнесменов. Чтобы оккупация проходила гладко (за исключением итога в виде «великого изменения»), требовалась поддержка армии японских клерков, полицейских и почтальонов. Для предотвращения массовой безработицы и голода надо было использовать энергию бизнесменов, фермеров и владельцев магазинов. Все спускаемые сверху директивы проходили через иерархию японских бюрократов, которые могли преднамеренно неправильно понять или не так перевести полученные инструкции, — могли и делали. Американская оккупация не могла не оказаться переиначенной на японский лад. И в то время как офицеры и политики свою власть утеряли, власть бюрократов возросла.
К счастью, японцы охотно сотрудничали. Как цинично выразился один комментатор, оккупация представляла собой идеальные отношения: самый самоуверенный мировой учитель пришел в земли самого рьяного студента в мире. Определенно, японцы не утратили ни энергии, ни духа предпринимательства. Менее чем через месяц после подписания акта о капитуляции вышла иллюстрирующая оба этих качества книга «Карманный английский разговорник», которая стала в Японии первым послевоенным бестселлером.
ДЕМИЛИТАРИЗАЦИЯЯпонцы подняли оружие по призыву императора, по просьбе венценосца они его и сложили. К ноябрю 1945 года вооруженные силы в основном были демобилизованы. (Большинство японских отрядов в Корее и Маньчжурии было окружено русскими, многие были обращены в новую «веру», взяты в плен или бесследно исчезли.) К январю 1946 года машина цензуры и репрессий военного времени остановилась. Для суда над двадцатью пятью высокопоставленными офицерами и должностными лицами, обвиненными в преступлениях против человечества, был создан Международный военный трибунал по Дальнему Востоку. Семерых, в том числе бывшего премьер-министра Тодзе (Тодзио), приговорили к повешению, остальных — к тюремному заключению (позже сроки для большинства осужденных сократили). Судебные слушания воспринимались японцами в основном как «правосудие победителей», другие же считали это ценой поражения, никакого же подходящего для такого случая международного законодательства не было. Единственным специалистом в области международного права среди одиннадцати судей, представлявших союзные нации, был индиец Рад-хабинод Пал, и он признал всех подсудимых невиновными. Акты обвинения были зачитаны в 1946 году в день рождения императора, а казни проведены в 1948 году — в день рождения его сына.
Демократизация
Западные эксперты быстро убедили Макартура, что любая попытка сделать из императора военного преступника почти наверняка приведет к массовому неповиновению, вынудит оккупационные силы тратить усилия на поддержание порядка и разрушит всякую надежду на быстрые и конструктивные реформы. Макартур, припугнув правительство США угрозой оплачивать содержание «минимум одного миллиона солдат... в течение неопределенного количества лет», стал настаивать на том, что одобрение реформ императором будет служить наилучшей гарантией их успешности, и увещевал свое далекое начальство: мол, император на самом деле имеет «более глубокое понимание демократии, чем почти всякий другой японец».
В канун 1946 года был выпущен императорский указ, осуждавший «ложную идею о божественности императора и о превосходстве японского народа над другими расами и его призвании повелевать миром...» Вместо этого указ призывал народ «создать новую Японию, мирную, а официальных лиц и обычных граждан — содействовать обогащению культуры и улучшению стандартов жизни». Тем не менее указ не отрицал происхождение императора от богини солнца и не лишал его права исполнять синтоистские церемонии.
Можно спорить, было ли подобное «отречение от божественности» сделано специально для Запада или же для самих японцев. Действительно, детей в школах учили тому, что император является арахитогами — духом-коми в человеческом облике, — но лишь горстка националистических идеологов верила в него как в бога. Иностранцам же казалось, что японцы верят в божественность императора так сильно, что выраженное самим «богом» отрицание способно отвратить их от подобной ошибки. На деле указ означал, что масса японцев больше не чувствовала страха перед малочисленными фанатиками, не воспринимая в качестве буквальной истины нечто, не являющееся таковым. В любом случае, возвышение человека до статуса коми не подразумевало возведения его в ранг создателя вселенной. Так японцы по традиции отдавали дань тем людям, которые своей жизнью или делами имели выдающиеся заслуги в глазах нации: например, поэту и ученому Сугавара-но Митидзанэ, объединителю нации Токугава Иэясу и командующему флотом Того Хейхати-ро — всем им посвящались различные святилища.
ПРАВИЛА ИГРЫШестого марта 1946 года Макартур объявил, что Японии нужна новая конституция. Ее составили всего за неделю, и не представители японской стороны, а американские юристы, служившие оккупационным силам, и на английском языке. По иронии, во вступлении к новому набору политических правил триумфально провозглашался присущий японскому народу суверенитет. Но, как и предшествовавшая ей «феодальная» конституция 1889 года, конституция Сева тоже была подарком от власть предержащих.
Среди приоритетов конституции Макартура были:
1. ограждение от агрессивного милитаризма;
2. определение позиции императора как чисто символической;
3. отмена наследственной и иной законодательно закрепленной дискриминации.
Новая конституция вступила в силу 3 мая 1947 года. Примечательно, что первая глава была посвящена не правам народа, но роли императора как «символа государства и единства народа», причем в четвертой статье этой главы говорилось, что он «не наделен полномочиями, связанными с осуществлением государственной власти».
Вторая глава состояла из единственной девятой статьи, уникального пункта, который не встречается ни в одной другой конституции мира:
Искренне стремясь к международному миру, основанному на справедливости и порядке, японский народ на вечные времена отказывается от войны как суверенного права нации, а также от угрозы или применения вооруженной силы как средства разрешения международных споров.
Для достижения цели, указанной в предыдущем абзаце, никогда впредь не будут создаваться сухопутные, морские и военно-воздушные силы, равно как и другие средства войны. Право на ведение государством войны не признается.
Глава третья провозглашала «Права и обязанности народа» и была самой длинной. Вторя американской Декларации независимости, она в возвышенных тонах объявляла «право на жизнь, свободу и на стремление к счастью...» и, подобно первым десяти поправкам к американской конституции, гарантировала фундаментальные гражданские свободы. Утверждение в статье тринадцатой, что «все люди должны уважаться как личности», относилось к подразумеваемой отмене ранее действовавшего законодательства, которое предоставляло неравные права мужьям по сравнению с женами и главам семейств по отношению к остальным домочадцам. Статья двадцатая не только провозглашала свободу вероисповедания, но и меняла систему синтоистского государства, заявляя, что «ни одна из религиозных организаций не должна получать от государства никаких привилегий и не может пользоваться политической властью», и запрещая государству проводить «религиозное обучение и какую-либо религиозную деятельность».
